Феликс Аксельруд - Испанский сон
Легкая улыбка тронула губы рассказчицы.
— Однажды вечером, после трудного дня, мы лежали в постели и обсуждали какую-то особенно сложную производственную проблему. Мы долго искали решение и не могли найти; наконец, зациклившись в рассуждениях, мы решили прекратить разговор и пожелали друг другу спокойной ночи. Но я не могла заснуть, была слишком возбуждена проблемой и продолжала прокручивать ее в голове, пока мне не показалось, что решение найдено. Первой моей мыслью было поделиться с Филом, однако, глянув на него, я увидела, что он уже заснул; тогда я решила записать свои мысли, чтобы, не дай Бог, не забыть их наутро. Я тихонько выбралась из постели, переместилась на кухню и медленно написала несколько строк на куске перфорированной бумаги. После очередной из этих строк, оторвав взгляд от бумажного листа во время напряженной работы мысли, я вдруг увидела Фила, который стоял в проеме кухонной двери и смотрел на меня с любовью и нежностью. Я что-то начала объяснять, но он не стал слушать, схватил меня и потащил в постель; мы трахнулись с чувством, какого у нас никогда прежде не было, даже в наш коротенький медовый месяц за много лет до того; помню, в середине полового акта я все-таки рассказала ему свою основную идею — по-моему, в продолжение моего рассказа его потенция даже слегка увеличилась. А потом мы полночи не могли заснуть, все разговаривали; мы отправились на кухню, выпили, завершили обсуждение производственных проблем и перешли к общим темам… Знаешь, — усмехнулась Ана, — о чем мы говорили, вернувшись наконец в постель? О базисе и надстройке. Наша семейная экономика была базисом, а любовь, значит, надстройкой; мы пытались понять, что с нами происходит — мы еще боялись поверить в возрождение нашей любви — и в марксистских категориях анализировали события прошлого и настоящего. Вот тогда-то, в этот вполне мелодраматический момент, я впервые почувствовала, что могу быть счастливой.
Вероника вздохнула мечтательно.
— Но это только первый акт мелодрамы, — довольно-таки зловеще заметила Ана. — Слушай дальше, раз уж тебе так интересно…
* * *
После человеческого муравейника под названием Пуэрта-дель-Соль Филипп ожидал, что по всей Испании их будут сопровождать толпы таких же, как они, туристов.
Но Толедо был пуст, или почти пуст; это было странным, но приятным сюрпризом. В ресторанчике под тентом они поимели плотный обед с видом на средневековые городские ворота и изрядным количеством красного вина.
В ту свою первую поездку они вообще пили много вина, понимая это как неотъемлемую и законную часть туризма в Испании. Впрочем, это и было в порядке вещей на фоне страшной жары, обычной для испанского августа…
Наступало время достопримечательностей.
3Когда Давид возвратился, чтобы благословить дом свой, то Мелхола, дочь Саула, вышла к нему на встречу и сказала: как отличился сегодня царь Израилев, обнажившись сегодня пред глазами рабынь рабов своих, как обнажается какой-нибудь пустой человек!
И сказал Давид Мелхоле: пред Господом, Который предпочел меня отцу твоему и всему дому его, утвердив меня вождем народа Господня, Израиля; пред Господом играть и плясать буду;
и я еще больше уничижусь, и сделаюсь еще ничтожнее в глазах моих, и пред служанками, о которых ты говоришь, я буду славен.
И у Мелхолы, дочери Сауловой, не было детей до дня смерти ее.
2-я Царств, VI, 20-23
А свой дом Соломон строил тринадцать лет и окончил весь дом свой.
И построил он дом из дерева Ливанского, длиною во сто локтей, шириною в пятьдесят локтей, а вышиною в тридцать локтей, на четырех рядах кедровых столбов; и кедровые бревна на столбах.
3-я Царств, VII, 1-2
И услышала Гофолия голос бегущего народа, и пошла к народу в дом Господень.
И видит, и вот царь стоит на возвышении, по обычаю, и князья и трубы подле царя; и весь народ земли веселится, и трубят трубами. И разодрала Гофолия одежды свои, и закричала: заговор! заговор!
4-я Царств, XI, 13-14
Взгляд Девы встретил Филиппа сразу же, как только он появился на кухне. Ничего не выражалось в этом взгляде — ни боязни, ни легкой вины, ни даже скрытой насмешки над тем, что произошло ранее. Она просто смотрела на него своими светлыми глазами, смотрела спокойно и внимательно, слегка изучающе, готовая услышать что угодно — приветствие, просьбу, приказ.
Но Филипп уже, как автомат, действовал в режиме рабочей программы. Ему было не до Девы; он посмотрел на нее молча, и взгляд его тоже не выразил ничего.
— Доброе утро, — сказала она тогда и слегка улыбнулась. — Будете что-нибудь — чай, кофе?
Он в первый раз услышал ее голос. Он попытался его оценить и рассердился на себя за то, что тратит активизированный мозг на это несвоевременное занятие. Ему пришло в голову, что им предстоит общаться. Он поморщился. Следовало установить отношения, а заниматься этим сейчас у него не было ни желания, ни времени.
— Стакан сока, пожалуйста, — распорядился он, как будто она официантка или секретарша, и сел за стол. — Как тебя зовут?
— Марина, — ответила Дева. — Апельсиновый?
Он хмыкнул.
— Там другого и нет. — Он подумал, что полагалось бы все же представиться. «Звать меня будешь Филипп» — так, что ли? Но он же не знает, какие инструкции Дева получила от Зайки. Если Зайка велела называть ее «Анна Сергеевна», то тогда он должен быть, соответственно, Филипп Эдуардович. О, черт, как все это несвоевременно, отвлекаться на эти проблемы… А если просто «Анна»? Тогда «Филипп Эдуардович» будет звучать глуповато. — Скажи, Марина, — спросил он, — как ты будешь звать мою жену? Как вы договорились?
— Она сказала, что я должна называть ее «Ана».
Она четко произнесла — «Ана», с одним легким «н». Необычный звук резанул слух Филиппа.
— Именно так, — уточнил он, — «Ана» с одним «н»?
— Да, — ответила Дева, наливая сок, — она… вам со льдом или без?.. она специально попросила обратить на это внимание. Она сказала, что там, где она долго была, ее называли «Ана», и что она привыкла к этому и полюбила.
Что еще за новости, подумал Филипп.
— О’кей, — буркнул он, — в таком случае я для тебя Филипп. Два «п» на конце, — не удержался от проходной шпильки, — обрати внимание: когда одно, я не люблю.
Дева засмеялась глазами. Это у нее вышло просто обалденно: не издала ни звука, даже почти не улыбнулась… а тем не менее засмеялась. Филипп удивился. Он видел такое только в кино.
Он бы удивился еще больше, если бы каким-то чудом подслушал ее мысли. Никакой ты для меня не Филипп, думала она. Ты для меня или Господин, или никто — скоро узнаю точно; третьего быть не может. Если ты никто, я уйду и никак называть тебя не буду. А если ты Господин, ты не заставишь меня называть себя как-то иначе; что же при этом произносит мой язык, то не имеет для меня никакого значения — пусть хоть Филипп, раз ты этого хочешь.
