rain_dog - Еще одна сказка барда Бидля
Они стоят прямо передо мной - неподвижные фигуры в темных одеждах. Их лица направлены в разные стороны, но глаза не видят. Словно статуи, нет, восковые фигуры, они абсолютно реальны, но мертвы и неподвижны. Я медленно приближаюсь и обхожу их - вот Дамблдор в одеждах, расшитых звездами, вот папа в алой аврорской мантии, рядом мама - мертвенно красивая и неживая… А чуть дальше только черное - Белла, Нотт, Макнейр, Долохов, еще несколько, чьи лица мне знакомы, но имена неизвестны. А вот и Волдеморт - бледное змеиное лицо, оскаленный рот, поднятая палочка. И ни единого движения. Молчание и неподвижность. И когда я добираюсь до конца этой группы, я вижу ЕГО. Высокая стройная фигура, волосы гораздо длиннее, чем сейчас. Я захожу ему за спину, пячусь дальше, не в силах сказать ни слова. А он вдруг оборачивается и смотрит на меня через плечо - изящный хищный профиль, ничего не выражающий взгляд. Он намного моложе, чем я знаю его сейчас. И он тоже не двигается с места. Слезы начинают литься из моих глаз, я не в силах разжать губы, только все отступаю и отступаю назад, прижимая к груди невесть откуда взявшиеся цветы - огромный букет, маленькие нераскрывшиеся красные и белые бутоны. А фигуры остаются по-прежнему мертвыми и неподвижными, только он смотрит на меня, а я все плачу и не могу остановиться.
Я сажусь на кровати, резко втягивая воздух сквозь стиснутые зубы. И по моему лицу продолжают течь слезы. Я буквально скатываюсь вниз, на ковер, забывая обо всем. Я потеряю его, я уже потерял его! Они все мертвые! С ним что-то случилось или скоро случится. Последний человек, оставшийся у меня в этой жизни, покидает меня! Я должен хотя бы увидеть его сейчас, немедленно, просто посмотреть. Не умирай, не уходи, пожалуйста, только не ты! Я бросаюсь к двери - босой, полуодетый, забыв про очки, толкаю дверь, но она не подается. Тогда я бьюсь в нее, что есть сил, черт, он же не мог! Он закрыл ее! Еще удар - я не чувствую боли в плече, еще, я бью ее кулаками, разбиваю костяшки пальцев, уже не чувствую своего тела, бьющегося о непреодолимую преграду. Все, его нет, я потерял его. Случилось что-то непоправимое! Я рычу, как зверь, вновь ударяюсь плечом о несговорчивое дерево. Слезы бегут по моим щекам, силы покидают меня, я сползаю вниз, прислоняясь к дверному косяку - он там, среди мертвецов. Не уходи, не уходи, не уходи! Я не могу понять, кричу я или шепчу, только каменное сердце грохочет у меня в груди, больно ударяясь о ребра.
- Гарри, Гарри, ты что? - он трясет меня за плечо, у него кровь на руке, но я ничего не чувствую, только понимаю, что вижу его глаза, что он жив.
- Не уходи, не уходи, не умирай, пожалуйста, - шепчу я, еле двигая губами, - не оставляй меня!
- Что с тобой? - он ничего не понимает, у него заспанный вид, только черный халат поверх футболки из одежды.
- Ты запер дверь, - обвиняющее говорю я. Но это сейчас неважно. И то, что он спал, неважно. Важно, что он жив.
- Гарри, ты что? Я не запирал дверь. Как я могу? Она же открывается вовнутрь!
До меня, наконец, доходит, что я разбил себе в кровь руки и плечо, пока бился в открытую дверь, но и это неважно. Я должен сказать ему!
- Не умирай, пожалуйста! Они там все мертвые! Они не двигались! И мама, и папа, и Волдеморт - все-все!
- Где? - он держит меня за плечи, всматриваясь в мои безумные глаза.
- Коридор, там… Все они умерли, понимаешь? Не уходи! Ты не можешь так…
Он может как угодно, понимаю я, когда слышу, как он тихо произносит «Легилименс». Наверное, я кричу, потому что он врывается в мой только что увиденный сон, страшные картинки поднимаются, будто со дна растревоженного водоема. Красные и белые бутоны, думаю я, теряя сознание, но даже там, в моем спасительном беспамятстве, я продолжаю слышать, так тяжелый каменный мяч пытается вырваться у меня из груди, все увеличивая свою амплитуду.
- Малыш, Гарри, ну, открой же глаза! Гарри!
Голос, как будто издалека. «Не умирай, пожалуйста, не уходи», повторяю я то единственное, что еще важно для меня сейчас.
- Гарри, - и он больше ничего не говорит, только приподнимает меня с подушки и прижимает к себе. - Я никуда не уйду. Я не собираюсь умирать. Ты мне веришь?
И он гладит меня по спине, зарывается в волосы на затылке, старается обнять меня так крепко, чтобы унять дрожь.
- Тебе просто приснилось. Понимаешь?
Нет, я ничего не понимаю. Но сижу рядом с ним на большой кровати в директорской спальне и лицо у меня мокрое от слез. И то, что он опять без разрешения полез мне в голову, меня сейчас нисколько не задевает - лучше так, я все равно не в силах был бы пересказать ему ЭТО. А так… пусть он знает.
- Ты не можешь, ты не должен, - бессвязно повторяю я. - Если ты не хочешь видеть меня рядом, я навсегда уйду из твоей жизни. Только ты, ты… не умирай, пожалуйста. Ты, ты… будь. А я… я не стану тебе мешать. Если ты не хочешь. Только ты не уходи.
- Не хочешь? - горько повторяет он. - Да я безумно хочу, чтоб ты всегда был здесь, рядом со мной. Я хочу тебя так, как… Тебя это не пугает?
Я трясу головой, я все равно не могу говорить от этих проклятых слез, я просто задыхаюсь. И сердце так бьется… Он отстраняется и вглядывается в мое лицо.
- Гарри, ты пил сегодня зелья?
Я сразу же вспоминаю веселую радугу в раковине, которую я соорудил сегодня из всех предназначенных для меня флаконов. Всхлипываю и опять мотаю головой.
- Так, ясно, полежи, я сейчас вернусь.
Но я вцепляюсь в его руку, как клещ. Он не должен уходить. Тем более, что он только что сказал мне, что хочет… Что хочет меня, что хочет, чтоб я всегда был рядом! Это же… Почему он не мог сказать мне этого утром?
- Гарри, глупый мой, я сейчас вернусь, Гарри, - он улыбается, видя, что я продолжаю удерживать его руку. - Гарри, ОНА нас отпустила - и меня, и тебя. Знаешь, что это означает? ОНА не властна над нами, пока мы сами не захотим. Понимаешь?
- Мы что, бессмертные? - я глупо улыбаюсь сквозь слезы.
- Почти. Ты же знаешь сказку про Дары Смерти? Помнишь, что было с тем из братьев, который попросил себе мантию?
Я ошеломленно киваю. Хотя чему я удивляюсь? Мы ведь с ним тоже наяву прожили подобную сказку.
- С нами ничего не случится - ни со мной, ни с тобой. Я могу взять зелья из кабинета?
И он через минуту возвращается с несколькими флаконами, не спрашивая, стягивает с меня футболку, качает головой, видя синяки и ссадины на плече, которым я пытался пробить открытую дверь. Просто стирает кровь салфеткой с заживляющей мазью. А я ойкаю, потому что щиплет. Потому что я глупый. Потому что он только что разрешил мне жить дальше. Он кладет руки мне на грудь.
- Больно?
- Нет, просто там как будто тяжесть.
- Мячик, значит, каменный?
И он наклоняется и целует меня туда, где, видимо, и располагается мое сердце, потому что от тепла его губ оно сразу же оживает, а от прикосновения его рук оно перестает так яростно желать вырваться из моей грудной клетки. Я послушно пью зелья, покорно слушаю, как он вполголоса ругается на мою глупость, и продолжаю улыбаться сквозь высыхающие слезы.
