Лидия Чарская - Вакханка
Арнольд бесился. Зверь ревности грыз его сердце. Его самолюбие страдало впервые.
— Я возьму ее насильно, если это понадобится. Она будет моею. Моею и ничьей. Я не отдам ее Тишинскому, — терзался он длинными июньскими днями и бессонными ночами, поминутно вызывая образ Клео в своем воспаленном воображении.
Но еще больше, нежели он, терзалась Анна Игнатьевна. Очевидность охлаждения к ней ее возлюбленного не внушала уже женщине никаких сомнений на этот счет.
Корректный и предупредительный всегда, Арнольд и теперь, однако, был исключительно корректен и предупредителен с нею. Но и только. Вот уже около месяца, как она не знает его ласк. Целый месяц! А между тем никогда еще не любила она его так, как теперь, далекого, отчужденного. Что с ним? Откуда это охлаждение? Она терялась в догадках.
А тут еще собственные личные дела довершали ее тревогу. Денег не было. Их надо было достать. Подходили платежи за квартиру… счета портних… обойщиков… Но где взять, где? И бессильное бешенство на брата, могущего дать и не давшего, охватывало женщину…
Да, он не ошибся. Деньги нужны ей для того, чтобы прежде всего иметь тот комфорт, те удобства, к которым привыкла она с дочерью. Бедняжка Клео! Неужели же ей после тонкого шелка, батиста и кружев одеться в миткалевое белье? Или в платье из дерюги после бархата, глясе и тюля?
А она сама! Ей еще слишком рано записываться в старухи… И Арнольд так избалован, в сущности, так капризен.
Он любит красивую сервировку, тонкие блюда, дорогие сигары… Прежде он давал на все это. Теперь — нет. А спросить она никогда не решится, никогда!
Да и ее собственные костюмы поизносились уже: кое-что вышло из моды. А Макс так всегда ценит в женщине уменье одеваться. В последний раз, кайфуя за дорогой сигарой у нее в гостиной, он спросил, небрежным взглядом окинув с головы до ног ее фигуру:
— Что это, Annette? Вы, кажется, в прошлогоднем платье?
О, она готова была провалиться в тот миг сквозь землю, сгореть со стыда. И тогда же впервые промелькнула у нее эта мысль, которая сейчас гложет ее мозг, доминируя над всем прочим.
«Раз Федор отказался, руки развязаны… Совесть будет чиста… Да, она сделает это — временно… Потом все обойдется. Тишинский без ума от Клео… Не сегодня-завтра сделает формальное предложение… Конечно, будет так, как решит сама девочка… Она слишком любящая мать, чтобы принуждать к браку своего Котенка.
Но и занять потом у Тишинского будет можно, в случае если она не достанет из другого источника. Да и аванс можно взять осенью в театре. Только как достать подпись брата? Как скопировать руку Федора?..» Орлова задумывается на мгновенье. Потом вспоминает. Та бумажка, то письмо с подписью ее брата, которое она случайно унесла впопыхах с его стола, не сослужит ли ей службу?.. А почему бы и нет? Конечно, все устроится как нельзя лучше. Сама судьба как будто подсовывает ей под руку эту невинную с виду бумажку. Теперь все дело в Клео. Без помощи девочки ей не обойтись. Конечно, это непедагогично — посвящать в такие дела ребенка. Но что же будешь делать, когда иного выхода нет. Она так любит свою девочку, что имеет право надеяться хоть на половину ответного дочернего чувства. А где есть доля чувства, там уже несомненное прощение. Решено, пойдет сейчас же подготовить Клео к придуманному ею рискованному выходу.
Дочка была в своем прихотливо обставленном, с претензией на стиль, будуаре-спаленке, когда к ней неожиданно вошла Орлова.
— Мама! — вырвалось удивленно у Клео, сидевшей с книгой и руках. — Что скажешь, мама?
Анна Игнатьевна подозрительным быстрым взглядом окинула дочь, портрет Арнольда на столе.
— Все любуешься дядей Максом? — с деланной небрежностью бросила она Клео, в то время, как ножи ревности заскоблили в сердце.
Клео подняла на нее исхудавшее, несчастное личико.
— Ничуть не бывало, мама. Что ты!.. Нельзя же выкидывать копию из-за того только, что разочаровалась в оригинале.
— А ты разве разочаровалась в дяде Максе? Ах да, впрочем, ведь мы увлекаемся теперь Мишелем Тишинским, — попробовала улыбнуться Орлова. И вдруг неожиданный порыв нежной материнской любви охватил ее. Она страстно привлекла на грудь рыжую головку и осыпала прелестное личико Клео почти исступленными поцелуями.
— Дитя мое, дорогая моя детка, если бы ты знала, как я тебя люблю!
Клео спокойно дала излиться потоку этой материнской нежности. Потом, пряча улыбку, недоверчивую и недобрую (она с некоторых пор всегда так улыбалась матери), спросила:
— Я вижу, что у тебя есть что-то на душе, мама. Надеюсь, ты поделишься со мною твоими мыслями?
— Ты угадала. Но прежде скажи мне, Котенок, ты серьезно увлечена Тишинским?
— Оставим это, мама… Ведь я же не интересуюсь твоими отношениями к дяде Максу… — тонко, одними губами усмехнулась девушка, в то время как ее кошачьи глазки смотрели с привычной непроницаемостью.
Анна Игнатьевна невольно смутилась.
— Нет, я думала, что наши дружеские отношения дают мне право знать, как и с кем ты проводишь время. Я знаю, что Мишель ежедневно заезжает за тобою в автомобиле и увозит тебя кататься. Знаю, что от него все эти дорогие корзины с цветами и букеты, которыми благоухает наша квартира. И…
— И это все, мама… Катанье на Стрелку, корзины и конфеты. Мишель — мой искренний друг. Мы большие приятели, — каким-то чужим, чересчур спокойным голосом проговорила Клео и, словно стряхнув с себя какую-то неотвязную думу, подняла на мать свой непроницаемый взор. — Но ты хотела мне что-то сказать, если не ошибаюсь, мама. Начинай же, я слушаю.
Тогда заговорила Анна Игнатьевна. Она, Клео, не знает, конечно, какое тяжелое они переживают сейчас время… Они разорены. У них нет денег. Все, что было, прожито. Надо или сократить расходы до минимума, переехать с этой квартиры, распродать часть обстановки, или рискнуть достать денег одним двусмысленным путем до осени, до тех пор, пока она, Анна Игнатьевна, не подпишет новый контракт в театре и не возьмет там аванс под жалованье.
— Каким путем, мама?
Анна Игнатьевна объяснила. Дядя Федор отказался ссудить их деньгами… и она поневоле пойдет на другое, уже рискованное. Они подделают с Клео его вексель на имя ее, Анны Игнатьевны Орловой, и учтут его в одном из банков… Риск, правда, небольшой. В конце августа у них будут деньги. Таким образом вексель будет выкуплен! И их честное имя неприкосновенно во всяком случае.
Клео выслушала все очень внимательно. Подумала с минуту и проговорила просто:
— Ты хочешь, чтобы я подделала руку дяди и написала этот вексель на твое имя? Хорошо, мама, я это сделаю. Давай мне образец его руки… Мне кажется, что я сумею…
