Сплит (ЛП) - Солсбери Дж. Б.

Я опускаю взгляд и моргаю.

Почему она снимает штаны?

Я не хочу вторгаться в её личную жизнь. Должен просто повернуться и отправиться обратно в постель, охраняя её скромность и честь, но… зубами прикусываю нижнюю губу, а мой желудок переворачивается в ожидании. Её лёгкое мычание и хихиканье продолжают просачиваться сквозь окно. Я не должен смотреть. Это неправильно.

Она вскрикивает.

Мой взгляд направлен на неё.

— Боже мой, как холодно!

Я поворачиваю голову, стараясь отвести глаза, но это невозможно, они будто привязаны к ней. Женщина медленно входит в воду, мягкие изгибы её тела полностью видны под лунным светом. Подтянутые ноги соединяются с её округлыми формами, а бёдра покачиваются с каждым шагом. Длинные чёрные волосы спадают на спину, их кончики тянутся к ягодицам, словно они отчаянно пытаются ощутить их мягкость, как и я.

Образы моих рук, ласкающих её бёдра и разводящих её ноги, наводняют мой разум. Тошнота будоражит мой живот, но это не болезнь, возникающая при пищевом отравлении. Нет, это кое-что опасное. Потребность, которая делает меня беспокойным, заставляет бороться с желанием. Кончики моих пальцев чешутся от стремления прикоснуться, рот полон слюны от жажды попробовать, между ног тяжело и больно.

Это плохо. Неправильно. Неприлично.

И всё же я беспомощен, будучи не в состоянии отвести взгляд.

Она не в самой глубокой части реки, вода достигает всего лишь середины её бедра, и она поворачивается лицом к дому. На секунду я пугаюсь, что меня замечают, но она не вздрагивает, а лишь продолжает с лёгкостью покачиваться, будто сливается воедино с течением.

Её лицо залито тенями, а мои глаза прикованы к её длинной шее. Я облизываю губы и представляю, какой бы она была на вкус, каким бы было на ощупь её мягкое тело. Молочная кожа пышной груди резко контрастирует с тёмными упругими сосками. Из моего рта вырывается тихий стон, когда взгляд скользит к её мягкому животу и тонкой полоске волос между её ногами.

Мои бёдра неконтролируемо изгибаются, и я погружаю руку в свои спортивные брюки, сжимая себя так сильно, что чувствую боль.

Как бы сильно я ни нуждался в удовольствии, но не должен использовать её, чтобы его получить.

«Она не моя».

Это неправильно.

Моя рука движется сама по себе, и отвращение со стыдом пронизывают меня.

Я никогда не видел такую красивую обнажённую женщину. Простое наблюдение за ней творит с моим телом то, что невозможно контролировать. Хотя я испытывал непрошенную тягу к женщине ранее, боролся со жгучим желанием, которое извивалось у меня между ног, до такого никогда не доходило. До такой потребности. В моей анонимности есть безопасность, и стыд уступает моему сильному желанию.

Я прикусываю губу от удовольствия и боли из-за моего сжатия, пока смотрю, как она водит кончиками своих пальцев по поверхности воды. Качается взад-вперёд, и я чувствую её тело, движущееся у меня в руках. Мои губы впитывают влагу с её обнажённой кожи, а руки в её длинных волосах. Каково было бы быть кожей к коже, чтобы тепло другого тела прижималось к моему?

Она выходит из тени, и мои полуопущенные веки и взгляд, застланный туманом, устремляются к её лицу — О Боже!

Я пячусь назад. Вырываю руку из штанов.

Это она.

Девушка из закусочной и дома мистера Дженнингса.

Я прищуриваюсь. Она плачет.

Низко приседаю и смотрю. Она смотрит на дом, и её щёки влажные от слёз.

Когда-то нежный звук её мычания превращается в тихие всхлипы.

Может быть, она замечает меня и из-за этого расстроена?

Но она всё ещё стоит там, совершенно уязвимая. Будто бы этот дом вынудил её плакать.

Я моргаю от странного желания утешить её. Словно женщины недостаточно пугающие, эмоциональные женщины вызывают во мне мрачность, в которой я не могу позволить себе признаться.

Кто она? В ту ночь, когда я привез Коди, она была ужасающей, но сегодня в закусочной — доброй. Даже нежной. И с этим пронзительным взглядом, который заставляет мой пульс зашкаливать, она настолько красивая, что у меня болит в груди.

Отбрасывая все мысли, я поворачиваюсь и несусь обратно в свою комнату. Заползаю в свой спальный мешок и пытаюсь не замечать всё ту же тяжесть между ног и болезненную пульсацию, которая просит моей руки. Нет. Я отталкиваю образ обнажённой женщины в реке.

Комната сжимается вокруг меня, и я закрываю глаза, умоляя сон забрать меня.

Глава 7

Шайен

— Что, никто не нанимает тебя, и теперь ты достаточно отчаянна, чтобы прийти и просить вернуть свою прежнюю работу? — мой отец не отрывает взгляд от своей газеты и делает глоток чёрного кофе.

От этого запаха мой живот крутит, хотя я выпила четыре чашки и съела тарелку яиц с беконом, пытаясь избавиться от похмелья. Не срабатывает. После прошлой ночи я больше никогда не буду пить.

Я на самом деле плакала? Детали нечёткие, но помню, что была голой в реке. Свет в доме у реки был выключен; кого бы папа там ни оставил, он крепко спал, пока я смотрела и представляла будущее, которое моя мама планировала построить в нём. Это слишком. Холодная вода отрезвила меня настолько, что волна боли и гнева обрушилась на меня.

Но я не плачу.

С момента ее смерти.

Так что это, чёрт возьми?

Клянусь, этот город сводит меня с ума. Я сжимаю переносицу и молю о том, чтобы боль между моих ушей исчезла.

— Если быть точной, то… да.

Ненавижу это, ненавижу это, ненавижу.

Дело в том, что у меня нет выбора. Мне нужны деньги сейчас, и работа, доступная сейчас. Необходимость оттесняет мою гордость. Чем раньше я заработаю немного денег, тем скорее уеду.

— Прекрасно, — он складывает свою газету и бросает её на свой рабочий стол, поднимая клубы пыли, которые освещаются солнечным светом из окна. — Но всё изменилось с тех пор, как ты работала здесь, учась в старшей школе. Работа теперь включает в себя сбор средств из города, когда нам это нужно. Тогда я не хотел, чтобы ты ездила по городу, но, полагаю, сейчас такая влиятельная карьеристка вполне может с этим справиться.

— О’кей, но…

— Также ты можешь понадобиться на рабочих местах. Мы одновременно взялись за слишком много дел и заняты больше, чем когда-либо.

Моя голова пульсирует. Он что, кричит?

— Насчёт оплаты, для начала, ты будешь получать двадцатку в час. Если покажешь, что недаром ешь свой хлеб, я дам прибавку, — его глаза перемещаются за моё плечо при звуке открывающейся офисной двери, и он машет кому-то, стоящему за мной.

— Эй, индейская Барби, — мой брат дёргает край моей блузки на плече. — Классные шмотки.

— Заткнись, — ударяю его по руке.

Он хихикает и опускается на место рядом со мной, прислоняя свои ноги, обутые в рабочие ботинки, к папиному рабочему столу и роняя при этом приличное количество грязи с подошвы.

Мой отец встаёт и хватает свой пояс с инструментами с соседнего стола, который не в лучшем состоянии, как и его рабочий стол.

— Начни там, потом тут. Нас с Коди не будет на месте большую часть дня.

— Вот дерьмо… — голос Коди искрится смехом. — Она сдалась, — он смахивает свои чёрные волосы со лба. — Меньше чем за двадцать четыре часа. Это рекорд.

— Коди, вставай, — недовольный возглас моего отца стирает дерзкую ухмылку брата. — Тебе нужно заняться работой так же, как и твоей сестре.

Коди приподнимается.

— О да, ей есть чем заняться, — он тихо свистит, и его взгляд движется по комнате. — Пап, я не знаю, как тебе это сказать, но я просто возьму и сделаю это.

— В чём дело?

Мой отец бросает мне на коленки стопку переполненных папок, рассыпая их содержимое у моих ног. Как ему удалось управлять успешной компанией и не знать об элементарной организации документов — чёртова загадка.

— Ты жид.

— Это что, чёрт возьми, значит? — отец замирает и свирепо смотрит на моего брата.

— Это самое, — Коди обводит руками комнату. — Ты собираешь хлам.