GrayOwl - Партизаны Подпольной Луны
- Да, попасть во владения Смерти, в Аид печальный, где тенью бесплотною, практически незримою буду бродить я в одиночестве - единственное лекарство от извечной ревности моей к Гарольдусу, невинному всё ещё, хоть и познанному, но остающемуся дитятей сущим. Лишь только Смерть излечит навсегда меня от неё, ревности злой, непроходимой, всепоглощающей, отравляющей жизнь мою почти что с тех пор, как появился Гарольдус в шатре походном нашем. Жжёт она душу мою, обвивает сердце путами незримыми, несмотря на усилия мои, разум мой поглощает.
- Сейчас, ещё немного времени. Подожди, о Орк* , Плутоном* * рекомый же, не торопи меня! Прошу, молю, дай мне ещё… немного времени!
О Северус мой! Говорил же я тебе - возьми меня, возлюбленный, с собою, я буду тебе парусом в дороге, я сердцем бури буду предвещать. Мне кажется, что я тебя теряю. И потерял. Тебя, незабудку нежную мою, цветами Сола окрашенную, источающую аромат необычайный, неописуемый словесами человеческими, тепло дарующий всем, кто дорог тебе.
Вот и дарил ты тепло мне лишь одному полгода целых. Ну, разве не довольно мне этого?
Ежели был бы ты здесь, попрощался я с тобой по-братски, не гневясь и не укоряя тебя за любовь твою новую, из времени твоего, «Избранного» некоего человека народа твоего, ибо говорил ты, что скоро уйдёт время ромеев. Так понял я словеса твои, сказанные мне неоднократно о рабах и Господах их - не был ты так жесток, дабы сказать таковое напрямую. Моё же время истекает, словно вода в клепсидрах, в сосуде верхнем. Лишь раз прижался бы губами я ко рту твоему, губам тонким, изогнутыми в лёгкой улыбке, коя столь много красит тебя и молодит ещё боле.
Лишь раз… получить бы снова ответное твоё лобзание.
Сознание Квотриуса на мгновение затуманилось, он задумался о смерти, и тот валун вновь пошатнулся. Полукровка ушёл на время в сладостные воспоминания о последней ночи с возлюбленным его братом. И такою прекрасною показалась ему ночь прошедшая, что мнилось Квотриусу, лучше уже не будет. Квотриус на всякий случай поставил блок третьей степени, сразу, дабы не сумел прочитать его мысли возлюбленный Северус. Но с этими запоздалыми мыслями пришло полное понимание одного лишь, единого:
- Время Гарольдуса поистине настало, а означает сие лишь одно - время уходить пришло мне. Уходить навсегда из жизни возлюбленного брата моего, ставшего почти всесильным чародеем. Не сумею жить я без него, ласкового, нежного, пронизывающего северного ветра, даже ради сына его, ибо лишь в мечтах моих отдадут мне его на воспитание. Такового же в действительности не случится. А, значит, незачем и жить мне боле.
- Да погибнет орхидея твоя, брат мой возлюбленный, боле, нежели жизнь, цветок прекрасный, многобутонный, в любое время года радость приносящий цветением своим! Ежели угодно богам милосердным приять душу мою сейчас, да пусть приимут и проведут её в Посмертие печальное.
Счастлив будь, о Северус, ставший живооким даже днём, ибо глаза твои полны серебра души твоей наедине с Гарольдусом, как счастливы были с тобою мы. Да будет негасим твой апрель, уж наступящий вскоре. Апрель суть месяц, Венере Златокудрой благословенной посвящённый.
- … Что же наделал ты, о Северус, северный ветер мой, ставший вдруг злым, переменчивым, сильным! Пожалел бы хоть не меня, но себя самое! Сердце своё, о цветок южный, к нам занесённый ветрами непостоянными, разрываешь ты себе сердце пополам. Умрёшь же ты смертию злою, ибо нельзя, невозможно, не лишившись разума светлого, любить двоих во время единое! Двоих мужчин! О чём же ты думаешь, совершая разврат таковой?! Восхотел ты менять возлюбленных еженощно, но разве можно назвать таковое любовию? То еси случка звериная!
- Человеки же мы, что я, что даже Гарольдус твой ничтожный! И коли нет возможности у меня боле оставаться единственным для тебя, значит, зверям уподобясь, случаться с тобою? За унижение полагаю я «любовь» таковую…
Поверь, о брат мой, лампадой разума, биением сердца, отрадой души моей бывший, не желаю я оскорбить тебя, незапятнанного, но, напротив, сожалею я о судьбе твоей весьма. Горько скорблю я, но нет уже слёз у меня на глазах, а те, кои выступили - лишь от ветра сильного, промозглого, чуждого, восточного.
- Знаю, знаю, не виновен ты в любовях своих великих, ибо жарко, безрассудно, неистово любил ты меня ещё вчера, а в ночь сегодняшнюю, страшную, беззвёздную, непогожую ложе делишь ты уж с Гарольдусом. Назавтра снова обещал ты любить меня, но - слышишь?! - нет у меня в запасе ни дня завтрашнего, ни ночи, возлюбленный единственный мой, ибо нет во мне желания навлечь на тебя гнев божественный, пугающий, смертоносный, как Убийственное заклинание. Страшно мне за сердце твоё, за жизнь твою, за то, что ты зовёшь Посмертием - чародеев уделом последним, вечным.
Но не встретиться нам с тобою и после смерти, ибо я верую в богов иных, нежели ты, и пребывать мне тенью бесплотною в Аиде печальном.
Да окажись наши души случайно рядом, не узнали бы мы друг друга… там, откуда возврата нет никоему же человеку.
- Прощай, о Северус, и будь счастлив, любя мужчину единого. Устал я мучаться ревностию напрасною к Гарольдусу - новой любови твоей. Ведаю я, что печаловаться будешь ты обо мне, но всё же - о, боги милосердные и грозные! Даруйте покой и забвение в печали посмертной тому, кто жаждет сего!
О Фатум, непреклонная, неподкупная, строгая, неужли пришёл час мой?
Прощай.
Молодой человек сосредоточился, отчаянно сделал несколько шагов и встал точно под шатающийся камень, испытывая терпение Фатум. И оно оказалось столь же коротким, как и время падения валуна с уже девятого яруса внешней стены…
Перед смертью в голове Квотриуса мелькнуло: «Лесистые горы, леса между гор и горы без леса - прощайте!».
Это было началом его апокалиптической оды, посвящённой прощанию со всеми и вся, сложенной им, тогда безумным, обдумывающим, как бы так перерезать себе вены, чтобы Северус не узнал, и озабоченным лишь отсутствием подходящего бассейна с горячей водой для лучшего истечения крови и незатягивания ран. Но, уже умирая, тогда он позвал Северуса мысленно, и тот услышал, и пришёл, и спас, спас от смерти, уже подступившей так близко.
Отчего примерещилось уставшему, промокшему и голодному Квотриусу, изгнанному из временного обиталища самим собою, своею мужскою гордостью, не пожелавшего оставаться в доме, где любят не его, а ненавистного Гарольдуса, что навсегда отказался Северус от него?
О сём узнают только милостивые боги ромейские, но никому из живущих не познать сего уже никогда.
