Эрик Хелм - Критская Телица
Сам того не желая, Менкаура подписал андротавру смертный приговор.
Когда из плотного нефтяного чада навстречу кидонским обывателям, у которых головы шли кругом от вихря неожиданных и небывалых происшествий, выступило тошнотворное страшилище, жреческие ополченцы, хоть и успели краем уха услыхать о каком-то человекобыке (якобы вполне безопасном), заорали в голос и рассыпались по боковым проходам.
Отпрыск царицы Билитис отрешенно и безучастно двигался вперед — вернее, вспять, ибо теперь избрал направление прямо противоположное тому, куда отправил его египтянин.
Столкнувшись с наложницами, несчастный человекобык шарахнулся в сторону. Женщины перепугались до полного умоисступления и ринулись дальше, пользуясь тем, что путь освободился. Потом наскочили на Идоменеевых воинов. Те, недолго думая, погнали обезумевшую толпу обратно.
И всем — галдящим (женщины) и ругающимся (воины) — скопом бегущие повстречали страшилище, плетшееся навстречу.
Стражники помчались назад, едва ли не проворнее наложниц.
Дальнейшее читателю уже известно.
Злополучный человекобык продолжал уныло шествовать дальше.
Какие мысли блуждали в уродливой его голове — если он вообще был в состоянии мыслить, — неведомо. Всего скорее, андротавру просто хотелось укрыться где-нибудь, спрятаться от непривычного шума, невиданной суматохи...
Четыре столетия в тишине и одиночестве — а потом резкая, оглушительная, ошеломляющая, да еще вдобавок и довольно болезненная, перемена...
Человекобык инстинктивно искал дорогу домой, в катакомбы.
Но идти ему довелось буквально сквозь строй затаившихся по ответвлениям, трясшихся от ужаса и ярости кидонов.
Настоящий град секир, мечей и кинжалов посыпался на чудовище с обеих сторон.
Приближаться не смел никто.
Оружие метали издалека, промахивались, попадали, опять промахивались, опять попадали...
Несколько особо рьяных силачей умудрились послать разящие снаряды столь далеко, что уложили собственных товарищей, стоявших напротив, — однако во всеобщем смятении это осталось почти незамеченным.
Андротавра, по сути, искромсали заживо. Дикий, отчаянный рев наполнил коридоры, покрывая испуганные и яростные клики горожан. Человекобык дернулся влево, вправо, будто не мог решить, откуда грозит наибольшая опасность.
Несуразная, изуродованная, окровавленная морда повернулась к северному переходу — и какой-то ополченец, чье имя осталось неизвестным, затерялось во тьме веков, сделал особенно удачный бросок.
Дву острая секира завертелась в воздухе, блеснула, отразив пламя светильников, и разрубила уязвимый, чувствительный бычий нос пополам. Вонзилась глубоко, раздробила челюстные кости, накрепко завязла в черепе андротавра.
Даже не заревев напоследок, страшилище опрокинулось, перекатилось по испятнанным собственной кровью мраморным плитам, изогнулось, издохло.
Дружный вопль ознаменовал сию славную и незабвенную победу над ужасом кидонских подземелий. Впрочем, в ту минуту ни единый из участников расправы понятия не имел, с кем столкнулся.
Горожане видели мерзкого монстра и разили что было мочи.
Вот и все.
* * *
Увлекаемый стремительным южным ветром, Эпей быстро оставил пентеконтеру позади и устремился к двум далеко разошедшимся в стороны суденышкам, торопившимся на северо-северо-запад и северо-северо-восток. И Расенна, и Эвпейт знали свое дело досконально.
Предполагая, что Иола посейчас находится на галере, мастер заложил лологий вираж и начал понемногу настигать афинян.
Поравнялся, обогнал, описал в воздухе широкий круг.
Треугольное крыло, поврежденное клювом ягнятника, повиновалось все хуже.
Совершая спиральные, сужающиеся витки, Эпей носился в воздухе над ладьей, снижался и напрягал взор.
— Где женщина?! — выкрикнул он, очутившись локтях в пятидесяти от ошеломленного экипажа.
Греки безмолвствовали, разинув рты.
— Я, действительно, сошел с ума! — провозгласил, наконец, Эвпейт.
Ни этруск, ни Иола не додумались в горячке и спешке предупредить афинян о возможном появлении летучего странника.
— Где женщина?! — заорал Эпей, не на шутку пугаясь. — Отвечайте, сукины дети, не то испепелю судно с воздуха!
Угроза возымела немедленное действие. Ксантий поспешно указал рукой на видневшуюся вдалеке миопарону. Хорошенькая Роданфа приложила к устам согнутые ладони и звонко выкрикнула:
— Ее увозит Расенна!
«Этого еще недоставало!» — мысленно выругался Эпей. И ринулся вдогонку этруску.
Можно с большой долей вероятности предполагать: в эти минуты сердце Эпея колотилось отчаянно. Если Расенна замыслил предательское злодейство, мастер смог бы разве что камнем обрушиться на миопарону и сломать этруску шею. Надежды управиться с пятью десятками человек, разумеется, не было...
На малой высоте крыло теряло несущую силу. Волны, вздымаемые воздушными токами, катились уже в каких-то двадцати локтях под Эпеем.
Но миопарона вырастала с каждой секундой.
Вот и лица можно рассмотреть...
С невыразимым облегчением эллин увидел: Иола и архипират стоят бок о бок в проеме у правого борта и отчаянно машут руками, призывая к себе.
— Эге-ге-ге-е-ей! — выкрикнул умелец, немедленно воспрявший духом.
— Смотри! — восторженно завизжала Иола, хватая Расенну за руку, — смотри, он летит! Он, действительно, летит! О, слава богам!.. Летит!
— А долетит ли? — с ноткой сомнения в голосе произнес этруск.
— Долетит! — уверенно ответила Иола.
И просияла.
Эпилог
Ты со мною рад и к столпам Геракла,
И к кантабрам плыть, непривычным к игу,
И в Ливийский край, где клокочут в Сирте
Маврские волны...
Эпей не просто долетел.
Он даже подверг уцелевших гребцов немалому потрясению, вихрем промчавшись над палубой. Люди, мало что различавшие из-за высоких бортовых заслонов, едва не попадали со скамеек от неожиданности.
— Ого-го-го-о-о! — опять закричал мастер, описывая завершающий круг почта над самой водой и понемногу высвобождая руки.
— Сей же час угомонитесь! — велел Расенна изрядно всполошившемуся, шумящему экипажу. — Эка невидаль! Ну, полетел человек, ну шлепнется через полминуты по правому борту... Весла на воду!
Одновременно с последней командой этруск собственноручно подобрал и свернул огромный парус. На лбу Расенны вздулась тугая жила, однако тяжкое полотнище послушно зашуршало и повисло у самой реи.
— Табань!
Миопарона уклонилась вправо.
Как и предугадал многоопытный архипират, Эпей ухнул в хляби ровно через полминуты. Крыло, словно исполнясь напоследок разума и благодарности к своему создателю, повернулось почти вертикально, разом погасив остаточную, однако могшую оказаться небезопасной, скорость локтях в пяти над морем, и только затем обрушилось, подняв немалую тучу брызг.
