Марина Весенняя - Обещанная
— Тьфу, — сам на себя в очередной раз ругался батюшка.
Но выбора и, правда, нет. С каким трудом он выпросил себе в приход книгу проклятую, дабы демонов поименно вызвать. Врал всем, что для знаний надобно, селянам показать, кого бояться, как Лукавый выглядит. А сам, старый, вон каким грехом занимается. Церковь эту еще его дед возводить помогал. Лес рубил, сруб каждый просмаливал. Знал бы он, чем внук заниматься стал, уж точно проклял….
Батюшка сел на пол, перед рисунком своим срамным, как требовал того ритуал из книги проклятой, и начал зачитывать слова грешные, лукавого в церковь зазывать. Авось, в божьем доме черт его не тронет. Даст старому дела мирские доделать.
Слова давались с трудом. Латыни его не учили, приходилось язык ломать, с лучиной каждую букву на свой манер переписывать, ударения проставлять. Читал отец Иоанн медленно, сбивчиво, голос дрожал, пот с лица градом катил, норовя лучину потушить, грешное действо прервать. Слаб духом батюшка, но тело его, видать, само против встречи с Лукавым борется. Не сел батюшка свечи церковные использовать в ритуале нечистом. Пришлось по старинке, с лучиной. Чтоб не погасла от его дыхания, пришлось отодвинуть источник света дальше. Только так текста видно не было почти. Приходилось батюшке щуриться непомерно.
Грянул гром на улице, отец Иоанн вздрогнул. Погода-то уже три дня ясная была, на небе ни облачка. Не иначе, небеса гневаются, ритуал, то бишь, действенный. Срабатывает. Пуще прежнего затараторил батюшка слова призывные, уже в полный голос зачитывая имена демонические.
Подул ветер. В церкви, где ни единого оконца отродясь не было, да двери заперты наглухо от любопытных глаз. Лучина потухла вмиг, оставляя батюшку в кромешной тьме.
— Ты звал меня? — услышал низкий голос во тьме отец Иоанн. Рука сама потянулась перекреститься трижды, уста сами слова в молитву складывать начали.
На улице вновь грянул гром, а церквушка озарилась светом нечеловеческим, голубое пламя зажглось на каждой свече храма сельского, лампады задымили. Пентаграмма горела синим светом, явился лик дьявольский деревенскому батюшке.
Стоял в центре рисунка кровавого сам Дьявол. Высокий, головы на две выше отца Иоанна, под сажень роста. Плечи богатырские, на голове рога козлиные изогнутые, хвост аки змея по полу стелется, крылья больше роста человеческого, кожистые, как ни у одной живой твари нет. Кожа смуглая, адом закопченная, морду черт под человеческую взял, только клыки из пасти лезут. А глазницы будто пустые, безжизненные. Копыт, однако, не наблюдалось, видать, врет молва людская.
— Ты, отец, реши, с кем говорить изволишь. То демона зовешь, то Боженьку…
— Молчи, черт окаянный! — батюшка с пола то поднялся, святой водой облился. — Я звал тебя, ты в храме Божьем! Тут я командовать буду!
Дьявол улыбнулся устами своими лживыми, и сделал шаг из круга начерченного. Отец Иоанн побледнел, к иконам отступая. Дьявол мягкой поступью прошел к табурету, что батюшка занес в церковь для личного пользования, три ночи назад, и сел.
— Ну, говори, чего хотел?
— Знаний хотел, бес срамной!
— Не бес, а демон, — поправили батюшку.
— Всё одно вы, зло изначальное, что бес, что черт….
— Не скажи. Уважаемый, давайте без оскорблений.
— Ты пришел по зову моему, и волю мою исполнять должен!
— И тут, увы, ты глубоко заблуждаешься. Но, тем не менее, выслушаю тебя, батюшка, раз пришел. Какие знания надобны?
— А не соврешь?
— Не совру. Нет смысла врать. Захочешь, все равно не поверишь.
— Ты, черт, скажи мне. Раз я тебя вижу, значит, ад есть?
— Нет. Не совсем. Есть Хаос.
— Хаос… вот как. А рай? Есть рай?
— Нет. Есть Забвение, но людям там нет места. Есть Нижний мир, туда всякая душа со смертью отправляется.
— Так все-таки есть душа?
— Есть. У каждого дышащего существа, во всех мирах.
— А раз душа в мир Нижний идет, как вы, демоны, души покупаете? Или врет молва и об этом?
— Почему же, покупаем. Всякая душа привязана к физической оболочке и принадлежит только ей. Со смертью оболочки, душа становиться бесхозной, и уходит со жнецом в Нижний мир. Но если душой распорядились, в нашем случае, продали, душа отправляется новому хозяину.
— Зачем же вам души людские? Войско свое адово собираете? Добрых людей губить заставляете?
Рассмеялся демон от слов батюшки, да так, что стены церквушки затряслись. Громовыми раскатами по небу смех его разносился. Пуще прежнего не по себе батюшке стало, в грудине покалывать начало.
— Люди… У вас такое богатое воображение. Вам лишь бы мысли свои грязные да грехи черные на других свалить. Кто не ответит.
— Отвечай, бес!
— Души — это сила. Чем больше душ я поглощу, тем сильнее я стану. Ну как, батюшка, все еще хочешь сделку?
— И что ты можешь дать мне, демон?
— А что душе угодно, — улыбнулся Лукавый. — Хочешь жену красивую, хочешь детей здоровых. Хочешь денег, славы?
— Жены не надобно, своя есть. На сносях уже. Силу дать можешь, лукавый? Чтоб колдовать мог, аки в книгах пишут.
— Могу. Только небольшую. Чтоб скот не дох, чтоб урожай всходил. Людей лечить будешь. Мертвых поднимать не сможешь, да в миры другие не попадешь.
— Не нужны мне другие миры. Мне и здесь хорошо. А душу свою надобно продать? Или чужую можно?
Заулыбался довольно демон, лапой своей когтистой по дереву постукивая.
— Чужую можно, если владеешь ей. Жены твоей, например, детей. Жена по браку душу свою тебе вверяет, дети пока малые, тебе принадлежат.
— Дочку мою возьмешь? В уплату сделки, кровинушку родную?
— Кровинушку, говоришь? Возьму. Только нет у тебя дочки, старый.
— Будет, — с уверенностью соврал батюшка.
— Ты же божий человек, не хорошо врать, — покачал головой Дьявол. — Я сделку заключу, и душу родной кровинушки женского пола заберу себе в уплату. Не дочь твоя будет, так внучка. Не внучка, так правнучка. Сделку ты в любом случае оплатишь.
— Давай меня забери, если к старости дочка не родиться. Остальной род-то за что тревожит?
Посмотрел батюшка на морду демона недовольную, и продолжил торговаться.
— Дай десять лет мне. Потом заберешь.
— На что мне ты будешь тогда нужен. Ты свое проживешь, душа и так твоя уже ни на что не годна. Тусклая, хлипкая. Кровинушку возьму.
— Услышал тебя, демон. Только дай зарок, что дашь девочке жизнь пожить спокойно.
— Ты слишком много хочешь, старый. Пока жизнь ее идти будет, душа ее истощаться только станет. И станет не ценнее твоей.
— Ну, хоть ребенком не бери. Пусть вырастет, пожить дай.
— Пускай. Доживет твоя кровинушка до восемнадцати. Потом я заберу ее, — дьявол из воздуха кинжал сотворил, руку правую порезал, и батюшке протянул. — Сделку мы кровью закрепляем. С кровью ты и силу получишь, обещанную.
