Меган Максвелл - Ты только попроси. Сейчас и навсегда
Мой немец сквозь смех целует меня:
– Иди уж.
Я с улыбкой на губах оставляю своих любимчиков и бегу в кухню. Мы усаживаемся рядом, и Симона протягивает мне бумажные платки. Начинается «Безумная Эсмеральда». Мы с волнением наблюдаем, как Эсмеральда Мендоса узнает, что ее настоящей матерью оказывается старуха при смерти, наследница ранчо «Акации». Мы с Симоной безутешно плачем и становимся свидетелями, как измученная болезнью женщина обнимает свою дочь. В конце концов справедливость торжествует: семья Карлоса Альфонсо Альконеса де Сан-Хуан разоряется, а Эсмеральда Мендоса, которая была их служанкой, становится самой богатой наследницей Мексики. Только и всего!
Погрузившись в свои переживания, мы видим, как Эсмеральда едет вместе с сыном искать своего единственного и истинного возлюбленного, Луиса Альфреда Киньонеса. Когда он видит ее, то с улыбкой раскрывает руки, и она ныряет к нему в объятия. Вот это момент! Мы с Симоной растроганно переглядываемся, и когда думаем, что история уже закончилась, как вдруг кто-то стреляет в Луиса Альфреда Киньонеса, и мы обе удивленно смотрим на экран, читая титры «Продолжение следует».
– Продолжение следует! – выкрикиваем мы, широко раскрыв глаза.
Мы переглядываемся и начинаем хохотать. «Безумная Эсмеральда» продолжается, и мы опять каждый день будем ее смотреть.
Симона идет готовить обед, а я возвращаюсь в бассейн, но нахожу детей и Эрика в гостиной, играющих в «Мортал Комбат». Заметив меня, Флин говорит:
– Дядя Эрик, давай разгромим девчонок.
Я улыбаюсь, сажусь рядом с любимым. Но, увидев, как моя племянница реагирует на слова Флина, шепчу:
– Давай, Лус. Покажем этим немцам, как играют испаночки.
Проиграв больше часа, мы с Лус поднимаемся и поем им:
Мы чемпионы, друг мой.
О мы-ы-ы…[36]
Нахмурившись, Флин, смотрит на нас. Он не любит проигрывать, но на этот раз он проиграл. Эрик смотрит на меня с улыбкой. Он получает удовольствие от моей жизненной силы, а когда я прыгаю ему на руки и целую, заявляет:
– Я должен отыграться.
– Когда захочешь, мой Айсмен.
Мы целуемся, и тогда моя племяшка начинает возмущаться:
– Фу, тетя! Почему вы все время целуетесь?
– Да, надоело уже! – с улыбкой поддакивает Флин.
Эрик поворачивается и, чтобы отделаться от них, говорит:
– Давайте, бегите в кухню за кока-колой.
Стоило только упомянуть этот освежающий напиток, как дети убегают сломя голову. Оставшись наедине, Эрик опрокидывает меня на диван и весело подгоняет:
– У нас минута, максимум две. Давай, раздевайся!
Меня разбирает смех. И когда Эрик начинает меня щекотать под футболкой, я вдруг слышу:
– Дорога-а-ая… дорогая!..
Мы с Эриком переглядываемся и быстро садимся на диване. Сестра смотрит на нас из дверей и растерянно восклицает:
– Ай, боже мой! Ай, боже мой! Кажется, у меня отошли воды.
Мы с Эриком вскакиваем с дивана. Но моя упрямая сестра бормочет:
– Этого не может быть. Я не могу сейчас рожать. Еще полтора месяца. Я не хочу сейчас рожать. Нет, я не буду!
– Ракель, успокойся, – тихо говорит Эрик, включая мобильный и набирая чей-то номер.
Но моя сестра в своем репертуаре. Выйдя из себя, она хнычет:
– Я не могу здесь рожать. Девочка должна родиться в Мадриде. Там все ее вещи и… и… Где папа? Мы должны ехать в Мадрид. Где папа?
– Ракель, пожалуйста, успокойся, – говорю я, умирая со смеху от такой ситуации. – Папа уехал с Норбертом и вернется через пару часов.
– У меня нет пары часов! Позвони и вели ему немедленно возвращаться! О боже мой! Я не могу сейчас рожать! Сначала твоя свадьба, потом я возвращаюсь в Мадрид и только потом я должна родить дочку. Все должно произойти именно так и не иначе.
Я пытаюсь удержать ее за руки, но она так сильно нервничает, что размахивает ими во все стороны. В конце концов, получив от своей обезумевшей сестры пару затрещин, я поворачиваюсь к Эрику и говорю:
– Мы должны отвезти ее в больницу.
– Не волнуйся, дорогая, – шепчет Эрик. – Я уже позвонил Марте, и она ждет нас.
– Какая больница? – разозлившись, завывает она. – Я не доверяю немецкому здравоохранению. Моя дочь должна родиться двенадцатого октября и не здесь!
– Значит, Ракель, – вздыхаю я, – похоже, твоя дочь станет немкой.
– Нет!.. – Она просто вне себя. – Вызови свой самолет. Пусть он заберет и отвезет нас в Мадрид. Она должна появиться на свет именно там.
Эрик хлопает глазами, потом смотрит на меня, а я опять прыскаю со смеху. Сестра раздраженно орет:
– Дорога-а-ая, пожа-а-алуйста, не смейся!
– Ракель, посмотри на меня, – тихо говорю я и пытаюсь не рассмеяться. – Во-первых, расслабься. Во-вторых, если девочка должна родиться здесь, то она родится в самой лучшей больнице, потому что Эрик все устроит. И, в-третьих, не волнуйся насчет моей свадьбы, впереди еще десять дней.
Изменившись в лице, Эрик, в высшей степени тронутый происходящим, просит Симону остаться с детьми. Затем, не обращая внимания на причитания сестры, он берет ее на руки и усаживает в машину. Через двадцать минут мы уже в больнице, где работает Марта, моя золовка. Она уже нас ждет. Но сестра продолжает упорствовать: «Девочка не может здесь родиться».
Однако природа берет свое и спустя пять часов в Германии рождается почти трехкилограммовая чудесная девочка. Проведя с сестрой большую часть родов – она не хотела оставаться в операционной наедине с незнакомцами, которых она не понимает, – я еле живая выхожу и смотрю на Эрика и отца. У них у обоих серьезные лица. Они встают, а я подхожу к ним и падаю на стул.
– Боже мой, это было ужасно!
– Дорогая, – взволнованно говорит Эрик, – ты в порядке?
До сих пор вспоминая увиденное, я тихо шепчу:
– Это было ужасно, Эрик, ужасно. Посмотри, какие у меня пятна на шее!
Я беру со стола журнал и начинаю обмахиваться. Мне жарко!
– Смугляночка, – бурчит отец, – оставь эти глупости и скажи, как себя чувствует твоя сестра.
– Ой, папа, извини! – вздыхаю я. – Ракель и девочка чувствуют себя отлично. Малышка весит почти три килограмма. Ракель плакала и смеялась, когда ее увидела. Она удивительная!
Эрик с отцом улыбаются и обнимаются, поздравляя друг друга. Но меня все, что я увидела, глубоко поразило.
– Девочка очаровательная, но я… меня тошнит.
Эрик испуганно сжимает меня. Отец забирает у меня журнал и обдувает меня, пока я еле слышно произношу:
– Эрик.
– Говори, дорогая.
Я смотрю на него, выпучив глаза:
– Дорогой, пожалуйста, не допусти, чтобы я прошла через такое.
Эрик не знает, что ответить. Он очень переживает при виде моего состояния, а папа начинает хохотать:
