Эрик Хелм - Критская Телица
В коридоре и впрямь было не продохнуть.
Вонючий липкий дым крутился и расползался, мешая смотреть, не давая оценить истинные размеры бедствия. Быстро определив, откуда ползет пламя, любовницы ринулись в противоположную сторону.
— Пож... кха-а-ар! — орала Сабина, мчась во весь опор.
— Пожа... кхе!.. Кхе..! Пожа-а-ар! — вторила Микена.
Откуда и люди взялись!
Правда, было их не то, чтобы очень уж много — любовниц у Арсинои насчитывалось до трех десятков, а служанок вдвое больше, но этих последних почти поголовно спроваживали на ночь в восточные покои, — однако смятение и гвалт возникли весьма изрядные.
На счастье Арсинои, Розовый зал располагался на отшибе, светового колодца не имел, и тревожные крики не долетели до царицы. Иначе трудно было бы ручаться за сохранность ее рассудка. Что до Клейта и Кодо, они, хотя и переминались по другую сторону двери, но панике не поддались и орать не стали.
По двое, по трое, по четверо вылетали из боковых переходов потревоженные в минуты любви либо ленивых передышек распутницы, вдыхали едкий дым, вторили общему смятенному хору и, колотя по пути во все двери, неслись по направлению к основному коридору, которым пробирался назад желавший ускользнуть незамеченным египтянин.
Там эти человеческие ручейки довольно быстро слились в галдящую, визжащую от испуга толпу.
— Госпожа! — произнесла Неэра. — Нужно спасать госпожу!
Всем скопом наложницы устремились к Арсиноиной опочивальне. Оставаться позади в критическую минуту не рискнула ни единая. Лишиться высочайшей милости за отъявленное равнодушие к судьбе и благополучию государыни было бы попросту небезопасно.
Привычки и замашки Рефия давно уже перестали составлять особую тайну. Каждая женщина понимала, что легко может очутиться в его лапах, утратив расположение Арсинои.
Менкаура воспользовался этим ошалелым бегством и бросился в сторону восточного выхода — туда, где остались лежать на мраморных плитах бесчувственные Лаодика и андротавр, туда, где обретался путь к спасению, где, в значительном удалении от царящей вокруг сумятицы, замерли у двери послушные воле писца часовые.
* * *
— Где государыня? — вскричала Елена.
В опочивальне, разумеется, обнаружилась только спеленутая этруском Береника. Ее, после короткого, но жестокого сомнения, развязали. За это взялась пышноволосая тирренка, соплеменница Расенны, пользовавшаяся особым расположением Арсинои.
А вдруг так и задумано, вдруг закатанная в покрывало и связанная красотка — лишь составная часть новой, неведомой игры, которой вздумалось потешиться повелительнице кидонов? Ни единая, кроме Лики, не дерзнула дотронуться до митиленянки.
— Где госпожа? — повторила Лика, вынимая из уст лесбосской прелестницы внушительный кляп.
Очумевшая от пережитого, потрясенная криками, ошеломленная нежданным вторжением гречанка несколько мгновений не могла вымолвить ни слова.
— Ну? — с нетерпением и тревогой спросила заподозрившая нечто не вполне обычное Микена.
— Этруск! — выдохнула Береника, обводя набившихся в опочивальню женщин круглыми от ужаса и волнения глазами. — Этруск и аттический мастер!.. Они связали меня! А госпоже приставили к горлу клинок...
Наложницы остолбенели.
— ... И уволокли неведомо куда!
— Не понимаю, — выдавила, наконец, Неэра.
— Они ворвались около полуночи! Не знаю, чего хотели! Грозились убить, а потом... потом утащили госпожу!
— Куда?
Береника лишь головой помотала.
Увлекая за собою бестолковую товарку, женщины высыпали в коридор и пустились наутек — в ту же сторону, куда незадолго до этого направился Менкаура.
* * *
Огорченный орел парил над островом Крит, забирая, как, возможно, помнит читатель, к северо-западу. Зрение у ягнятника было преотменное — куда лучше, нежели у востроглазого горца Клеона. И если даже тот недоуменно заморгал, узрев невозможное, то крылатому хищнику странное зрелище и подавно явилось во всех подробностях.
В небе, пятнаемом и затмеваемом дымной пеленой, парил человек.
Человек, летевший под странной треугольной плоскостью, прицепившийся к ней руками и ногами. Человек, вопивший от восторга (слыхать орел его, разумеется, не мог, но видел, как раскрывается рот и сияет ликующее лицо)[70], изменявший и направлявший путь легкими наклонами непонятного, распростертого над головою предмета. Человек, нарушивший привычный порядок вещей.
Заклекотав от удивления, орел взмахнул крыльями. Необычайный вид изрядно смутил огромную птицу, но орлы по природе любопытны, и ягнятник устремился вперед, стараясь приблизиться и познакомиться с воздушным странником покороче.
Это оказалось не слишком сложно. Ястреба или же сокола и думать было бы нечего настичь, оказавшись на расстоянии добрых двух миль, однако неизвестный летун просто-напросто плыл, увлекаемый незримыми потоками, кружил над островом, словно что-то высматривал...
Орел понесся во всю прыть.
* * *
— Ох! — только и выдохнул Эпей, спрыгнув с обрыва.
Сознание работало с непостижимой отчетливостью. Мастер поспешно утвердил ноги в длинных тонких опорах, приспособленных так, чтобы держать летящего безо всяких усилий с его стороны.
И тотчас темная полоска воды ринулась навстречу, начала стремительно вырастать и шириться.
«Неужели конец?» — мелькнуло в голове Эпея.
Умелый пловец, мастер непроизвольно перевернулся головою вниз, хотя нырнуть с такой высоты отнюдь не рассчитывал — да и как прикажете нырять, будучи пристегнутым к дельтовидному крылу?
Тем не менее, именно это движение спасло грека.
В жалких сорока локтях от водной глади Эпей внезапно ощутил, что падение замедляется. Крыло, набравшее необходимую скорость, внезапно обрело подъемную силу, взмыло вверх и начало постепенно возноситься, увлекая мастера на высоту, с которой он столь быстро и, казалось, непоправимо низвергся.
Словно те, кто минуту назад обучился плавать и впервые ощутил, как поддерживает ставшее невесомым тело неприветливая дотоле вода, Эпей руководствовался не разумом, а чувством, непроизвольно угадывая и совершая нужные наклоны. Он чудом разминулся с закраиной дворцовой кровли, описал полный круг, едва не коснувшись береговых утесов, и сам не заметил, как очутился в трехстах локтях над белыми крышами дворца, в довольно густом дыму, от которого разом запершило в горле.
Эпей закашлялся и почувствовал, что полет немедля потерял упругость, Треугольное крыло парило плавно и отнюдь не жаловало неожиданных сотрясений.
Затаив дыхание, эллин слегка наклонил «дельту». Следовало сей же час уходить в сторону, вырываться из дымной пелены и спешить на север.
