Оскар Уайльд - Пятьдесят оттенков Дориана Грея
– Я прошу вас, – сказала Дориану Хелен. Он взглянул на Розмари, бросившую ему умоляющий взгляд поверх холста.
– Я должен поехать с Хелен, – сказал он.
– Очень хорошо, – ответила Розмари.
– Спасибо, – сказал он ей, протягивая руку. С видимым неудовольствием она протянула ему свою, и он быстро поцеловал ее.
– Вы не будете нравиться ей больше, если поедете, – неожиданно сказала она. А затем произнесла умоляющим шепотом, достаточно громким, чтобы ее слова могла услышать Хелен: – Прошу вас, не делайте этого.
Дориан лишь вежливо поклонился в ответ.
– Вам нужно отдохнуть, дорогая, – сказал он и направился к двери. Хелен пошла за ним. Когда она уже выходила из комнаты, Розмари подбежала к ней и положила руку на ее плечо.
– Я доверяю тебе, – прошептала она. В ее прекрасных голубых глазах стояла тревога.
Хелен обняла ее и прошептала на ухо:
– Если бы я только могла доверять самой себе. – Она поцеловала ее долгим поцелуем, прижав свои губы к ее губам и нежно раздвигая их языком.
Глава 4
Кучер Хелен, Эдгар, был невысоким человеком с обветренным красным лицом, какой бывает у алкоголиков, и вечно потрескавшимися губами. Прежде он возил Генри Уоттона, но был уволен, когда, напившись, врезался в дерево вместе с лордом Уоттоном, сидящим внутри. Лорд Уоттон был там не один, и шлюха – которая в тот момент зарабатывала ртом на хлеб где-то на уровне его колен – оказалась на мостовой со сломанной челюстью, на чем и закончилась ее карьера.
Хелен наняла его в качестве своего кучера, потому что хорошо знала ему цену. В конце концов, он был верным слугой, и у него все-таки был удивительно неутомимый язык, которым он мог часами работать в ее влагалище. Он был влюблен в нее коленопреклоненной, разрушительной любовью людей, которые перестают жить раньше, чем достигают смерти. Он не мог без смущения смотреть в глаза так называемым ее друзьям, которых она приводила с собой, потому что прекрасно знал, что она, как и ее муж, пользуется всеми преимуществами уединения в мчащемся экипаже.
Вид Дориана Грея, пронзительный взгляд его серых глаз и высокая, стройная фигура были, должно быть, невыносимы для коротконогого кучера. Он поспешил усадить обоих и ретировался, заняв свое место сзади.
– Эдгар, отвезите нас, пожалуйста, на Риджент-стрит. К Веррей, – скомандовала Хелен. Лошади тут же поскакали галопом.
Дориан удивленно поднял брови. Ресторан Веррей был одним из самых дорогих в Лондоне, да и находился за многие мили отсюда.
– Вы, конечно же, были там, – сказала Хелен.
– Нет, – тихо ответил Дориан. – Еще не был.
– Хм, забавно. Послушайте, я ведь ничего про вас не знаю. Судя по внешнему виду и манерам, вы далеко не нищий.
– Если вам это ясно, зачем спрашивать? – спросил он, подозрительно сощурив глаза.
– Чтобы знать наверняка, – ответила Хелен, стягивая перчатки. Она уютно устроилась рядом с Дорианом и, как любящая сестра, взяла его за руку. Возле его рта появилась жесткая складка. – В этом я ничем не отличаюсь от других – лучше сразу услышать все неприятные новости. Расскажите мне о своей матери.
– Она была удивительно красива, – произнес он, задумчиво глядя в окно.
– В этом не приходится сомневаться, – кивнула Хелен.
– Мне говорили, что ее глаза были прекрасного голубого цвета. Она могла бы заполучить кого пожелает, многие богатые и красивые мужчины были без ума от нее. У нее был муж здесь, в Англии. И дочь. Мне так говорили. Я никогда не встречал ее мужа и даже не слышал его имени. Одно я знаю точно – он любил ее больше, чем она его. Она была романтична от природы и, оставив его, сбежала в Америку, где встретила моего отца – молодого человека без гроша за душой, который буквально ничего собой не представлял. Его убили на дуэли через несколько месяцев после моего рождения. Это была некрасивая история, и мне никогда не рассказывали подробностей, но я мог составить себе представление по обрывкам разговоров. Кажется, что мой отец, которому она еще принадлежала по закону, заплатил какому-то проходимцу бельгийцу, чтобы тот прилюдно оскорбил моего отца, а уж дальше не составило труда с ним расправиться. Дело замяли, но моя мать вскоре заболела и умерла. Мой двоюродный дедушка по фамилии Келсо забрал меня к себе в Лондон. Он хорошо распорядился моим состоянием, и, когда я достиг совершеннолетия, меня ждали деньги моей мамы.
Такова была история родителей Дориана Грея. Несмотря на печальные события, эта история задела что-то в душе Хелен своей необычной, почти современной романтичностью. Красивая женщина, рискнувшая всем ради своей безумной страсти. Несколько недель счастья, прерванного вероломным преступлением. Месяцы молчаливой агонии и ребенок, рожденный в муках. Мать, ставшая жертвой смерти, мальчик, обреченный на одиночество, и опека черствого старика. Да, это была интересная история, которая делала его еще совершеннее в ее глазах, теперь за изысканностью скрывалась трагедия. Хелен боролась с желанием подчинить себе этот высокий дух, это порождение Любви и Смерти.
Она улыбнулась и сильнее сжала его руку. Он ждал ее следующего шага. Было что-то захватывающее в борьбе характеров. Ничто не сравнится с этим ощущением настоящего счастья. Чувствовать, как воля одного смешивается с волей другой, словно какая-то неуловимая материя, загадочный аромат.
– Дориан, – начала она. – Тот, кто в прекрасном находит уродство, безнравственен и, более того, скучен. Это неправильно. Тогда как вы…
И тут Дориан прервал ее, впившись внезапным поцелуем в ее губы. Его дыхание обжигало, язык искал ответного поцелуя. Ее еще никто не целовал с такой яростью. Обычно мужчины аккуратно подходили к этому – ждали подходящего момента, определенного выражения в глазах своей дамы. Они старались не показаться грубыми и прощупывали почву. Горячие поцелуи были припасены для шлюх.
Целуя ее, он все сильнее прижимал ее к сиденью экипажа. В нем была удивительная мощь, и он способен был далеко зайти, потеряв контроль над собой. Но Хелен чувствовала, что он сдерживается. Возможно, размеры экипажа не позволяли ему проявить свою силу в полной мере, но и она не позволила ему получить власть над собой. Хелен резко поднялась, и они ударились о дверцу. Она провела языком вокруг его языка, и, когда их губы слились в одно целое, она внезапно до боли прикусила его нижнюю губу. Потом еще сильнее. У него вырвался короткий приглушенный всхлип. Он приник к ее шее, терзая кожу, и руками ласкал ее грудь.
– Укуси меня, – простонала Хелен, запрокинув голову.
Он колебался мгновение, прежде чем вонзить зубы ей в шею, и укусил так же сильно, как она его секунду назад. Его руки судорожно бросились распускать на ней корсет, одним рывком срывая застежки.
