Th. Wagner - Общага
Недолго думая, я вырвался из цепких рук Васьки и помчал за ними. Когда выскакивал в коридор, замешкался лишь, одевая тапки. Этой форы во времени им хватило, чтобы разбежаться в разные стороны, словно тараканы от света. Только хлопнула дверь в комнату Сереги с Лешкой, и застучали Лелины каблуки по ступенькам лестницы.
Пиздец! Убью я тебя когда-нибудь, Василий Сороковой! Уебу, точно, уебу, но не выебу!
Давай просто поиграем (от имени Сергея)
Жизнь — это череда мгновений, переплетенных в пестрый ковер. Чем спокойнее жизнь, тем однотоннее этот ковер. А вот мой, по ходу дела, вообще — пестрит всеми красками спектра. Особенно в последнее время.
Ночь началась неожиданно, продолжилась феерически и закончилась полным финишем. Во всех смыслах. Мало того, еще и позаниматься успели… Сейчас крышак сорвет!
Короткое время, проведенное с Сашей днем, наполняло счастьем. Настоящим счастьем и спокойствием. Боже! Как же я переживал с утра, когда проснулся в его объятиях, что он в отказники пойдет. Потому и сбежал. А днем все изменилось. Неимоверное счастье, когда он прижимал и целовал.
Готов был простить всю ту физическую боль, которая неустанно напоминала о себе, с которой даже мазь и свечи не справляются. Черт! С этим надо что-то делать!
Как только вернулся из института, сразу пошел приводить себя в порядок. Сердце аж заходится от переполнявших ощущений.
Время. Он, наверное, уже вернулся. Нервы на пределе. Одел чистую футболку и шорты, вышел в коридор. Сердце стучит так, что вот-вот вырвется. В комнату Саши дверь открыта. Вхожу и натыкаюсь на девушку, стоящую, как мраморное изваяние, с открытым ртом. Бледную и страшную, как смерть.
— Саня, я с тобой хочу, понимаешь, всегда с тобой быть хочу, — слышен возбужденный голос Сорокового.
Меня аж типануло. Принимаю позу девушки: мы, видно, с ней в одной лодке. Полная дезориентация. И тут ее вопль, крик. Она разворачивается, толкает меня в плечо и убегает. И я, как проснулся: вылетаю из комнаты и к себе.
Дверь на замок и в угол, за ширму.
— С тобой чего? — косится на меня Леха испуганно. Он, в аккурат, сам только пришел.
— Меня ни для кого нет.
Конкретизировать не стал. Нет, так нет. Для Лехи я часто проворачивал такой финт, теперь его очередь. Сосед только удивленно косится и продолжает переодеваться. А меня бьет такая дрожь, будто я на сорокаградусном морозе, в трусах и шляпе сижу.
Кровь стынет, сердце отказывается работать, а состояние такое, словно попал в параллельное измерение, с другим часовым отсчетом. Минута, другая, третья… замахался считать и ждать. Лешка, тем временем, переоделся и собирается на кухню.
— Чай будешь? Обедал?
Какой там обедал! Мне воздух в легкие не идет, а он про хавчик!
— Пока не хочу, — едва выдавливаю из себя.
— А-а. Тогда я на кухню — хочу супчика сварганить.
— Ну, давай.
Он только вышел, а я за ним в дверь смотрю. Нет. Его нет! Он остался с этим уродцем. А я надеялся, надеялся, что все: уже никто не встанет между нами. Надеялся, что вот теперь он будет только моим.
Я вернулся на свое место, с грехом пополам устроился на кровати и накрылся одеялом. Холод и одиночество нахлынули, завладели по полной программе. Хотелось рыдать, выть, биться головой о стену, вынести себе мозги и вынуть сердце.
Сашка… Сашенька! Александр Жаров! Почему ты со мной так? Почему?
Сон навалился моментально. Как в пропасть попал. Где-то отдаленно слышался его голос. Добрый, заботливый. И я заплакал.
— Тихо, тихо, успокойся, я с тобой. Не переживай, извини меня…
Ведь он говорил это все Ваське. Чертовому выродку Сороковому, а не мне. Этот засранец ближе ему, а не я. Ведь, тогда Сашка был так расстроен из-за того, что Сороковой от него ушел.
Перехватило горло, мне стало трудно дышать.
— Успокойся, пожалуйста.
Меня что-то качнуло, подняло и стиснуло. Что-то теплое и сильное.
Только надежда уже умерла.
— Просковин! Проснись! Блять, я не знаю, что с тобой сейчас сделаю!
А вот это отрезвило. Пожалуй, это мне навряд ли могло присниться. В полузабытьи, в полуреальности, широко открываю глаза, а он смотрит на меня испуганными глазами.
— Пошел вон, — слова на автомате срываются с губ. — Оставь меня в покое! — начинаю злобно шипеть.
Сердце орет благим матом: «Дурак, что ты творишь?», а мозг уверенно продолжает командовать телом, отвергая любые поползновения сердца.
— А нихуя я не уйду. Либо, ты сейчас признаешь, что ты мой и никуда от меня не уйдешь, либо, я сейчас выхожу отсюда и сообщаю об этом всем. прилюдно. Тебе решать.
Голова окончательно не варит. Где-то отдаленно вспоминаю, что в любой момент может зайти Леха. Меня, как в прорубь бросило. Саша меня просто так не отпустит, тут и к бабке не ходи. А свои угрозы выполнит в полной мере, с его-то взглядом сейчас. Смягчаюсь. Потихоньку успокаиваюсь.
— Отпусти, пожалуйста. Леха может зайти.
— Не парься, не зайдет.
— Не понял! Что ты ему сказал? — тревога возрастает и перехватывает горло
— А я его уговорил потрахаться сегодня у меня в комнате.
— Не понял!
«У меня»?! Что значит это: «у меня»? Там же Сороковой!
— Если сейчас Оля не заберет Ваську с собой, придется принять крайнюю меру. Твой Леха мне должен по самые помидоры, вот и настал его день расплаты.
Не верю! Не верю! Этого не может быть! Не верю!
— Уйди… не ври мне! Уйди!
— А теперь глубоко вдохни и успокойся, ясно? — Сашка словно не слышал меня. Как будто он знал лучше, что мне надо и как надо. У него волевой и уверенный голос. Даром, что все, что он говорит — это неправда. Так хочется верить. Но веры нет.
— Уйди, пожалуйста, не давай мне надежды, — почти плача.
— Не могу.
— Почему? Почему ты не уходишь? Мне больно с тобой, — состояние ужасное. У меня, кажется, истерика по полной программе. — А без тебя еще хуже, — шепчу едва слышно.
— Вот и оставайся со мной.
Сашка усаживается на кровать, вытаскивает меня из постели, из-под моего одеяла, перетягивая себе на колени, сжимая в своих объятиях. Он молчит, только тяжело, дышит. Наклоняется надо мной и начинает целовать. Волосы, виски, скулы, нежно касается носика. Подтягивает выше, ближе, укрывает одеялом, трется о мой носик своим носом, нежно, чуть игриво, как-то по-детски.
А потом касается своими губами моих. Едва-едва. А по телу, как разряд тока, растекается горячая энергия. Отпускает боль в теле, уходит тревога и страх. Его губы настойчиво раздвигают мои, захватывают поочередно то нижнюю, то верхнюю, посасывая их, легонько покусывая, проводит язычком по разгоряченной нежной коже, проникая к деснам, скользит по ним…
Я высвободил свою руку, до этого покоящуюся на его широкой и сильной груди, и обнял его за шею. Уже сам тянусь к нему. Уверенно отдаваясь этим касаниям. Мой жестокий мозг наконец-то уступил сердцу.
Голова кружится от ощущений. «Только не отпускай, не обманывай меня. Не отпускай! Будь только моим!»
Его поцелуй более настойчивый, уверенный, требовательный. А я таю в его руках, словно первый снег под лучами солнца.
— Черт! — произносит Сашка, отпуская мои губы из своего плена, прячется носом в районе моей шеи и тяжело, горячо выдыхает, обжигая мою кожу. — Черт! Извини.
— Еще…
Поворачиваю его голову к себе, придерживая рукой, целую его. Мне мало, нереально мало. Я ждал этих поцелуев так давно, еще с первого курса. Чтобы осознанных, желаемых.
— Серый, — он опять вырывается и смотрит на меня глазами загнанной собаки, я готов провалиться сквозь пол, от этого всепоглощающего жара, от безграничной нежности, от его красивых, карих, отливающих золотом, глаз. — Еще один поцелуй — и я не отвечаю за последствия, — его голос совсем необычный, хриплый. — Я не хочу причинять тебе боли, понимаешь? — а потом прижимает крепко-крепко к себе, до хруста косточек, и шепчет на ушко. — Но я, сейчас, вот-вот сорвусь.
А меня, в его руках, пламя обжигает, такое впечатление, что суставы начинают жить своей жизнью, наполняются какой-то дикой энергией, заставляют двигаться все тело. От ласк низ живота тянет, томит, изнывает.
Облизываю, пухлые от поцелуя, губы и не могу остановиться. Слова сказать не могу, лишь мурлыкаю, как довольный кот. Кладу его руку на свой пах, на конкретно вырисовывающийся стояк, провожу его ладонью по нему. И меня уносит. Он накрывает мой член, а рука горячая, ощущения феерические, в полутемной комнате, словно загораются меленькие огонечки, и судорога раз за разом по всему телу, в такт пульсации паховой вены, подкидывает, выгибает все тело. Глаза прикрываются от удовольствия.
Проскальзываю своей рукой между нами, кладу ее на ширинку его джинсов, широким и медленным движением перебираюсь к промежности, сжимая массивную мошонку.
— Давай просто поиграем, — едва слышно выдыхаю ему в районе шеи.
