Лана Ланитова - Царство Прелюбодеев
Другая горгулья казалась почти черной, с белыми пятнами. У этой голова походила на птичью – мощный клюв венчал страшную пасть. Тело черной горгульи покрывали блестящие перья.
Обе свирепые стражницы ластились к ногам Владимира, словно домашние собачонки.
– Да погладь, ты их. Не бойся, не укусят. Они так преданы тебе.
Дрожащая ладонь Владимира опустилась на головы этих странных созданий. Пальцы нерешительно почесали за ушком сначала одну горгулью, а потом другую. Раздался утробный клекот и повизгивания. Два гибких хвоста виляли, словно у собак, приветствуя хозяина, ушки вздрагивали от радости, крылья вздымались и тут же опускались. Горгульи прижимались к его ногам, шумно дышали. Штаны и руки испачкались их горячей слюной.
– Довольно. Кыш. Идите-ка на место, – приказал Виктор, – они будут хорошо охранять тебя и слушаться во всем. Когда услуги их тебе нужны не будут, они превратятся в камень. Ты позовешь их – они снова оживут. Приятные создания. И ни забот и никаких хлопот, и кушать не попросят. Если только сам ты пожелаешь угостить милашек, то с радостью воспримут угощенье.
Горгульи, поджав хвосты, немного разочарованно потрусили в глубину двора.
– Ну что же, Вольдемар. На этом мы простимся. Пойди поспи немного. После я приду. И постепенно расскажу о цели пребывания… в аду. Если проснешься раньше, а меня не будет рядом – не теряйся. Сходи, немного прогуляйся. Здесь лес и поле, речка даже есть. Здесь есть соседи – всех не перечесть. Одно прошу – будь, Вова, осторожней. Здесь доверять не стоит никому. Ну ладно, ты поймешь чуть позже: откуда что, зачем и что к чему, – Виктор еще раз улыбнулся, задрожал и пропал. Только легкая струйка дыма рассеялась в воздухе.
Владимир вернулся в дом. Вокруг была тягостная тишина. «Я до сих пор не могу прийти в себя. Во-первых, я – умер, во-вторых – живой. Живу в аду. Но ад-то не простой… Что дальше ждет меня?» – печалился он.
Он поднялся на второй этаж в спальню. Около стены стоял комод, над ним висело большое зеркало. Владимира тянуло посмотреться в него. Он глянул. Вид в зеркале был обычный, как при жизни, только волосы чуть взлохматились, и взгляд выдавал беспокойство – в глазах поселилась тревога, темные круги на веках говорили о смертельной усталости. «По сути дела, в зеркале моя душа. А тело? И тело вроде прежнее. А могло бы быть другое. Но Виктор, кажется, сказал, чтобы я оставил это. А что? Несмотря на усталость, оно не так уж плохо смотрится. На шее шарф мешает. Надо бы взглянуть на рану, но что-то страшновато». Пальцы потихоньку отогнули край шелкового платка – за ним не было ни крови, ни страшной раны. На месте пореза осталась лишь тонкая, едва заметная полоска. Он снял шелковый платок. Платок упал на пол, немного полежал, а потом превратился в пеструю живую змейку и уполз в щель между стеной и полом. «Вот, бесовщина! Зарезали, а я – живой. И где теперь убийца мой? Ах, Шафак – Шафак, как грустно мне! Я делал все не так», – безрадостные мысли одолевали душу.
Он снова пристально посмотрел в зеркало: отражение вопреки его собственному желанию нахмурилось, злобно посмотрело на хозяина и скорчило противную гримасу. Владимир отпрянул от комода. «Да уж, в этом мире не соскучишься. Захочешь – не дадут!»
Он подошел к кровати, лег, не раздеваясь. Пока подвохов больше не было. Тяжелый сон затуманил голову и смежил усталые веки.
Глава 2
Он так и не понял, сколько времени продолжался этот крепкий сон. Глухой стук заставил пробудиться. Владимир открыл глаза – стук усилился. Было впечатление, что стучат в деревянную дверь. «Черт, как не хочется вставать! Кого это несет ни свет ни заря?» – он повернулся на бок, хмурый, сонный взгляд скользнул по бархатной портьере.
«Где все слуги? Неужели никто не может открыть? – рука пошарила в поисках колокольчика. И тут он все вспомнил. – Господи, я же умер!»
За окном стояла все та же сероватая мгла. «Белые ночи! Прямо, как летом в столице. Как я наслаждался белыми ночами и одновременно ненавидел их! Это было так давно, словно в другой жизни. Дурак! Это и была другая жизнь!» – он горько усмехнулся. – «Зато в этой покоя не дают уже с утра. Полно, а утро ли сейчас?».
Владимир откинул одеяло и сел. Оказалось, он был одет в довольно приличные светло-серые брюки и свежую шелковую сорочку. Ни грязи, ни следов крови не было и в помине. Возле входа в комнату стояла пара добротных яловых сапог.
«Вот бесовщина…» – едва подумал он, как повторный стук заставил его вздрогнуть.
Пришлось обуться и спуститься вниз. Он вышел на крыльцо. Возле крыльца сидели обе горгульи и, злобно рыча, смотрели на ворота. За воротами маячило что-то пестрое.
– Месье Махнев, откройте. Это я, ваша соседка, – прозвучал приятный женский голосок, – отгоните стражников. Я их боюсь.
«Я их и сам боюсь», – прошептал Владимир, а вслух крикнул:
– Да, да, конечно. Я сейчас открою!
«Как мне отогнать горгулий? Интересно: у них есть имена?» – озадачился Владимир.
– Стражники мои, кис-кис. На место, – неубедительно промямлил он.
На удивление: обе горгульи тут же перестали рычать. Преданные и любящие глаза уставились на незадачливого хозяина, хвосты виляли от радости, словно запущенные метрономы.
– Спасибо, девочки, за охрану. Киски, идите пока к себе. Я позже вас позову.
«Киски» радостно потрусили вглубь двора. Калитка распахнулась, а на пороге появилась дама. Трудно было определить ее возраст. Вначале показалось – ей лет двадцать. Потом, когда она приблизилась, он подумал, что ей должно быть около тридцати. Она была очень недурна собой. Плотный корсет шелкового платья цвета берилла хорошо подчеркивал стройную фигуру. Французский кипенно-белый гипюр обрамлял глубокое декольте, открывающее волнующий, пышный бюст. Из-под милой летней бланжевой шляпки мягкими локонами спускались каштановые волосы. Бисквитный парасоль, кружевные перчатки, тонкий носик, нежный овал лица и темные распахнутые глаза – все это чертовски понравилось Владимиру. Он даже немного растерялся, увидев на пороге своего «адского дома» столь прелестное создание. «Ба, а здесь вовсе не так плохо, как могло бы быть», – подивился он. А милая дамочка лучезарно улыбнулась.
– Позвольте войти, месье Махнев?
– Да, да, конечно. Милости прошу, мадмуазель… – он запнулся.
– Вольдемар, я давно не мадмуазель, а мадам. И зовут меня Полин Лагранж. Я русская, но мой последний муж был французом. Отсюда и фамилия – Лагранж. Ах, как я рада нашей встрече. Я ваша ближайшая соседка и довольно наслышана о многочисленных достоинствах хозяина этого дома, – она кокетливо протянула ручку для поцелуя, длинные ресницы вздрогнули, томный взгляд карих глаз скользнул по лицу Владимира.
