Олег Болтогаев - Графологический анализ
Серёжа обнял Женю за плечи.
— Пусти, ты что! — испуганно произнесла она. — Ты ведь хочешь определённости… — Хочу. — Значит, я могу тебя обнять. — Что-то мысли у тебя не туда. — Туда, туда. — Пусти, не здесь, — прошептала девочка. — А где? — улыбнулся Серёжа. — Хочешь, чтоб мне досталось? — От кого? — От того…
Серёжа понял, о ком она говорит.
Женин отец, словно тень Командора, опять стоял на балконе.
Все права на данное произведение принадлежат автору Копирование и распространение без разрешения автора запрещено!
Часть третья
Вечером Серёжа уже было лёг в постель, но неожиданно ему в голову пришла мысль, показавшаяся весьма забавной.
Он встал, вышел в коридор и тихонько переключил телефон, так, чтобы можно было говорить из своей комнаты.
Затем он вернулся, сел на кровать и набрал нужный номер.
— Алё… — сонным голосом произнесла Женя. — Привет, это я, — прошептал Серёжа. — Привет. Почему ты так поздно звонишь? — Просто хочу поболтать с тобой. Ты не спишь? — Нет. — Можешь выражаться свободно? — Могу, — хихикнула Женя. — Что ты сейчас делаешь? — Отхожу ко сну. — Вспоминаешь фильм? — Вспоминаю. — А ты смогла бы… — Что? — Сниматься в кино, так как она? — Как Сильвия Кристель? — Да. — Нет, наверное. — Почему? — По качану.
Серёжа рассмеялся и высказал Жене ту самую, пришедшую ему на ум в кино, мысль про стыдливость русской нации.
— Может, ты и прав, — засмеялась Женя. — А тебе нравятся такие фильмы? — Какие? — Не притворяйся! Такие, какие мы смотрим уже два вечера. — Ну… Они волнуют. — Жень… — Что? — А тебе нравится?.. — Что? — Твоё тело. — Не совсем понимаю твой вопрос. — Что тут понимать…
Серёжу распирали дерзкие мысли.
"Ласкаешь ли ты себя?" — хотел спросить он.
— Не понимаю, — повторила девушка. — Тебе нравится твоя… грудь?
Сказав эти слова, Серёжа даже испугался.
А вдруг она бросит трубку? Но нет. Женя не бросила трубку.
— Ты нахал, — прошептала Женя. — А ты сказала, что можешь говорить откровенно… — Я сказала, что могу говорить свободно. — А это не одно и тоже? — Нет. — А откровенно не можешь? — Не обо всём.
Серёжа представил, как Женя полулежит в своей кровати, как с её бедер сползло одеяло, как слегка задралась короткая ночнушка, и его ладонь, словно сама по себе, скользнула вниз, дружок под пальцами был твёрдый и задорно торчал кверху. Серёжа продолжал разговаривать с девушкой, но разговор уже не имел никакого смысла.
Тихий девичий лепет в трубке лишь усиливал желание.
— Я хочу быть с тобой, — сиплым голосом сказал Серёжа. — Прямо сейчас? — рассмеялась Женя. — Прямо сейчас, — дерзко ответил он.
Серёжу распирало желание задать вопрос, ради которого он, собственно и позвонил.
"Что ты сейчас делаешь левой рукой?" — хотелось спросить ему.
Нет, он понимал, что никогда не решится задать такой вопрос.
"Неужели тоже, что и я сейчас делаю правой?" — подумал он.
— Завтра увидимся? — спросил Серёжа. — Конечно.
"Почему у неё такой голос?" — подумал Сережа.
Он прикрыл глаза, представил, что Женя лежит под ним и сладко стонет, принимая в себя его таранящего посланца.
"Миленький, не надо!" — воскликнула бы она. "Надо!" — прошептал бы он и вонзился бы в неё.
Мечта была особенно сладкой, потому что он слышал её голос.
— Я хочу быть с тобой, — еле слышно шепнул Серёжа.
И в ту же минуту достиг пика в своей сладостной ласке.
— Что это с тобой? — вдруг донёсся до него голос Жени. — А? Что? Ничего, — с трудом ответил он. — А куда ты пропал? — Никуда. Я здесь. — Почему у тебя так сел голос?
"Почему, почему! Кончил я!" — недовольно подумал Серёжа.
— Спать хочу, — соврал он. — Тогда до завтра, — сказала Женя. — Бывай.
И он положил трубку. Вытерся салфеткой. Выключил настольную лампу. Встал, подошел к окну и выбросил салфетку в открытую форточку.
"Попадет на голову какой-нибудь старушке, ещё забеременеет. Вечно им, старушкам. от меня достаётся", — усмехнулся он, вспомнив библиотеку и книжку Сандры Браун.
Снова лег в кровать.
"Какой же я дуб!" — подумал он, проваливаясь в глубокий сон.
Утром Серёжа вошёл в класс и сразу понял, что Леночка в курсе вчерашних событий.
Очевидно Слон, как всегда, страдал от словесного поноса. Только сегодня жертвой этого недуга стал Серёжа. Всей шкурой он ощутил на себе обиду Леночки.
Как выражают свою обиду девчонки?
Во-первых, они перестают с тобой разговаривать. Во-вторых, они не отвечают на твои записки. В третьих, они не смотрят в твою сторону. В четвёртых, они начинают заигрывать с другими парнями.
Арсенал средств, вроде, и невелик, но всё это очень неприятно.
Но встречи с Женей, похотливые мысли о ней, увлекали Серёжу настолько, что он лишь отметил про себя, что Леночка всё знает. Ну и что? Умереть теперь, что ли?
Каждый вечер Серёжа мчался на свидание к Жене.
Оказалось, что кино — это хорошо, но всё же дорого.
В итоге их приютом стал городской парк.
Точнее, их приютом стал крытый павильон, в котором вечерами происходили баталии шахматистов и шашистов.
Путём проб и ошибок Серёжа определил, что именно шахматный павильон совершенно не интересует стражей порядка, и в своих вояжах они почему-то обходят его стороной.
Вероятно, это происходило потому, что шахматный павильон стоял в стороне от всех прочих парковых заведений и сюда, как правило, заглядывали лишь те, кому это было нужно, то есть, шахматисты и шашисты.
Серёжа и Женя подходили к павильону в половине девятого и робко стояли в тени деревьев, ожидая, когда наследники Роберта Фишера и Александра Алёхина утолят свою страсть к сицилианской защите и гамбиту Эванса.
Потому что у Серёжи и Жени была своя страсть и её тоже нужно было утолить.
Как правило, дольше всех за доской сидели лысый старичок и парень лет двадцати. Он был высокий, немного сутулый и сильно походил на Фишера в молодости. Серёжа про себя так и назвал его — "Фишер". Лысого Серёжа прозвал — "Решевский".
Потому что Серёжа не был чужд шахмат. Кто ещё мог так самозабвенно резаться с Фишером? Конечно же старина Самуэль Решевский!
Тётка, обслуживавшая павильон, делала, казалось бы, всё, чтобы показать своим увлечённым клиентам, что их время подходит к концу: она шумно подметала пол, гремела ведром, вытирала освободившиеся шахматные столики, пересчитывала коробки с фигурами, но всё это оказывало слабое воздействие на "Фишера" и "Решевского".
Они резались в шахматы со страстью доминошников-козлятников.
