Эрик Миллер - Права животных и порнография
Обзор книги Эрик Миллер - Права животных и порнография
Эта книга – артистический жест, художественная провокация, балансирующая на грани фола и устоявшихся представлений о приличии. То, что на первый взгляд может показаться всего лишь черным юмором или грубой эротикой, на самом деле – приговор. Немилосердный приговор человеку, посягающему на главенство в стае божьих тварей и самонадеянно примеряющему на себя венец царя зверей.
Рассказы Дж. Эрика Миллера вводят читателя в «прекрасный новый мир» непристойного… А тот факт, что пишет он в утонченной манере рубщика мяса со скотобойни, делает его рассказы только выразительнее.
Эрик Дж. Миллер
Права животных и порнография
ПИЩЕВАЯ ЦЕПОЧКА
На краю света, куда почти не добралась цивилизация, стоит старинный сельский частный дом, в котором мать большого семейства, крутясь как белка в колесе между стиркой и готовкой, отцу давным-давно стала чужой, и он повадился трахать единственную дочь. Старший сын в конце концов замечает это и, движимый отчасти потребностью, отчасти желанием подчинить девчонку себе и взять ее под защиту, тоже начинает ее трахать. Между отцом и сыном завязывается что-то вроде тайной подковерной борьбы, и отец начинает трахать старшего сына в зад. Временно они на этом успокаиваются.
Постепенно дочь и старший сын становятся старше и теряют для отца былую привлекательность. Дочерей больше нет, и отец принимается трахать среднего сына, которому исполнилось одиннадцать. Так продолжается с год, и тут средний сын начинает трахать младшего, которому девять. Проходит еще год, и после такой годичной практики младший сын пытается трахнуть среднего, но обнаруживает, что ему не дают. Тогда он идет в хлев и принимается трахать в зад маленькую свинку.
Помимо того что мать не удовлетворяла половой голод отца, все это траханье тот затеял, возможно, потому, что нечто подобное в детстве случилось с ним; а может, потому, что, после того как десять лет назад он упал с трактора и пролежал без сознания полдня, он так и не пошел к доктору; не исключено также, что кто угодно запросто способен стать таким, как этот отец, если будет долго жить в изоляции, вращаясь в узком кругу. Может, тут оказалось намешано всего понемногу. А может, ничего похожего.
Так или иначе, в одно прекрасное утро за завтраком все это непрерывное траханье достигает кульминации. Средний сын к тому времени вышел из возраста, в котором он привлекал отца, и отец как раз накануне ночью отправился в комнату младшего сына, а того и нет. Наступает утро, отец спрашивает, в чем дело. Средний сын, который, как мы знаем, младшего сына потрахивает, нем как рыба. Однако старший сын, который сидит бок о бок с дочерью, отцу докладывает, что младший часто спит в хлеву со свиньей и ее новорожденными поросятами. Похоже, он думает, что поросята от него, и стремится их защищать.
Отец кивает. Молчаливая теща, древняя старуха, тоже кивает. Отец сидит, смотрит на пищу, разложенную по плохо вымытым треснутым тарелкам, которые служили в этом доме трем поколениям. Спустя секунду встает. Он, конечно, понимает, что младший сын не может быть отцом поросят, но безобразие столь велико, что рисковать нельзя. Он надевает в сенях сапоги, выходит вон, выдергивает топор из потемневшей от крови колоды для рубки курьих голов и идет в хлев.
Семья продолжает завтракать. Дочь просит мать передать омлет. Переходя из рук в руки, тарелка движется от одного конца стола к другому, и тут все замирают, слушают крики младшего сына, который умоляет: «Нет, папа, папочка, пожалуйста, не трогай их…» – после чего доносится тонкий визг свиноматки, а затем еще более тонкий писк поросят. Весь этот смешанный вопеж собирается воедино, и тут раздается звук, с которым топор, пройдя через что-то мягкое, впивается в древесину, потом его вытаскивают, и опять все повторяется снова и снова. Омлет продолжает движение к другому концу стола.
Старая дама отирает уголок рта, выпачканный в чем-то густом и темном.
СВЕРХ ПРОГРАММЫ
– Что у тебя в коробке? – спрашивает стриптизерка.
– Голубь, – врет он. – Он раненый, я думал, может, смогу ему помочь.
На самом деле он нашел не голубя, а крысу. Заметил ее, когда она ползла по мостовой вдоль поребрика, и было это уже здесь, в квартале, где сплошь секс-шопы и стрип-бары. Ее задние лапы были чем-то раздавлены и волочились. Один глаз, похоже, лопнул, и шерсть вокруг него свалялась.
– Да ну, – сказал тогда Брайан. – Ничего ты тут не поделаешь.
Но он хотел все-таки попытаться. В мусорном баке на задворках нашел коробку.
Рассказывать танцовщице про крысу не хотелось. Голубь – это будет звучать лучше, чем крыса, решил он.
Та смотрит на коробку и говорит:
– И что голубь – ему сильно досталось?
– Да, думаю, довольно сильно.
– Может, тебе лучше убить его? – говорит танцовщица. – Наступи ему на голову. Это будет добрый поступок. Так поступают с ранеными лошадьми – их убивают. Люблю лошадей.
– Я из Монтаны, – запускает он пробный шар.
– А сюда – в отпуск, на Рождество?
– Ага, – говорит он. – Уболтал приятеля съездить. У него брат сюда перебрался.
– Господи, и что вас сюда потянуло, в этот город?
– Чего-то нам не хватало, видимо.
– Огребете здесь – по полной программе. Не сидится разве?
– Да нормально мне тут сидится.
– Монтана. Там у вас, не иначе, все лошади, лошади…
– Да. (При этом он учится в колледже, вырос в университетском городке и к лошади не прикасался никогда в жизни). – Сплошные лошади, повсюду, – говорит он.
Она не сводит глаз с коробки. Напротив, в точно такой же выгородке, сидит его приятель Брайан с другой танцовщицей. Перед ними стоит официантка в короткой обтягивающей юбке.
Он смотрит на танцовщицу.
– Ты вроде нервничаешь, – говорит она.
– Я не нарочно, – отвечает он.
Он знает, что нервничает. Нервничает, потому что уговорил Брайана поехать, а Брайан все спрашивал:
– Ну ты скажи, ну что мы там забыли? Теперь официантка стоит уже перед ними:
– Что вам принести? – Расстилает перед ними две красные салфетки.
– Мне? Ну, как бы и ничего, – мямлит он, вспомнив, что, познавший городские каверзы, брат Брайана говорил им о ценах на выпивку в стрип-клубах Сан-Франциско.
– Может быть, даме?
– Да, разрешите?
– Да, мэм.
После секундной паузы она говорит:
– Шампанское, пожалуйста. Официантка кивает. На сцене под музыку двигается бледная толстоватая девица. Эта девица его пугает. И та танцовщица, что сидит рядом, тоже пугает его, и официантка тоже. Он напуган с того момента, как они въехали в город, а может, и с тех пор, как выехали из Монтаны, хотя чем именно, не знает сам. Мельком бросает взгляд на танцовщицу, что сидит рядом, – ну что, обычная девчонка с упругим телом и сильно накрашенным лицом. Как раз и выглядит, как те танцовщицы, которых показывают по телевизору.
– Ты хороший парень, – говорит ему танцовщица. – Да нет, правда-правда. Сразу видно, что ты из провинции, что рос среди животных, деревьев и все такое.
– Так ведь, оно как бы и в самом деле так.
– Мне повезло, что я села к тебе. Я тут новенькая, и мне еще мало хороших людей попадалось. Знаешь, в чем состоит моя работа?
– Нет, мэм.
– Сесть к кому-нибудь за столик и заказать шампанское. Это такая хитрость. Потом, когда она вернется с бутылкой, запросит бешеные деньги. Как правило, это людей так ошарашивает, что они сразу раскошеливаются. Мы на них нажимаем, и они платят. Хочу, чтобы ты знал заранее, был готов. – Она откидывается на стуле и выпускает из цепких пальцев его локоть. Добавляет: – Думаю, с голубем, это ты правильно.
