Мэгги Стивотер - Жестокие игры
Я осторожно веду Дав, чтобы она остыла, похлопывая ее по шее, я смеюсь и вытираю слезы тыльной стороной окровавленной ладони. Всю мою боль как будто смыло; осталась только неутихающая дрожь. Я, дрожа, поднимаюсь на стременах, отводя Дав подальше от всех этих кабилл-ушти, пересекающих линию финиша. Вороные и серые, гнедые и каурые…
Но я не вижу Шона.
В ушах у меня продолжает шуметь. Я далеко не сразу понимаю, что это рев толпы зрителей там, наверху, на утесах.
Они громко выкрикивают мое имя и имя Дав. Мне кажется, что я различаю в этом гвалте голос Финна, но, скорее всего, мне это лишь чудится. А водяные лошади еще бегут и бегут, рыча, ревя и пытаясь сбросить всадников.
Вот только я не вижу Шона.
Ко мне подходит один из распорядителей бегов, протягивает руку к уздечке Дав. Мои руки продолжают безудержно дрожать, и внутри все трясется от страха.
— Мои поздравления! — говорит распорядитель.
Я смотрю на него, пока смысл его слов медленно доходит до меня, а потом спрашиваю:
— Где Шон Кендрик?
Распорядитель не отвечает, и я разворачиваю Дав и отправляюсь обратно вдоль дистанции. Эта часть песчаного берега уже кишит взмыленными кабилл-ушти и усталыми наездниками. А дальше пляж выглядит ничуть не похожим на тот, по которому я только что скакала в противоположном направлении. Сейчас передо мной — голый песок, и ничего больше. Океан вполне мирно накатывает на него волну за волной, это уже не та голодная, темная масса воды. Я направляю Дав в обратную сторону, внимательно осматривая влажный песок. Там, где происходили схватки, на песке видны пятна крови; у самой воды лежит мертвая гнедая водяная лошадь. Подальше от воды — чье-то тело, прикрытое простыней, и у меня все сжимается внутри… но этот человек слишком крупный, чтобы быть Шоном.
А потом я вижу Корра, стоящего у самого края прибоя; его красная шкура отражается в мокром песке под ним. Он поджал под себя одну из задних ног, почти не касаясь песка даже краем копыта. Его голова низко опущена, и когда я приближаюсь, то вижу, что он дрожит. Седло съехало с места и висит почти вверх ногами.
Под Корром на песке — очертания чьего-то тела, опутанного поводьями. И, несмотря на грязь и песок, я узнаю сине-черную куртку. А то красное, что я по ошибке приняла за отражение, — просто кровь, медленно размываемая каждой новой волной.
Я вдруг вспоминаю о том, как Гэйб говорил, что ему всего этого не вынести, а я ему не верила, потому что, конечно же, можно вынести все, если захочешь.
Но вот теперь я прекрасно понимаю Гэйба, ведь мне не вынести смерти Шона Кендрика. Только не после всего того, что было. Не после того. Уже и то плохо, что, судя по позе Корра, у него сломана нога. Но Шон… Шон не может быть мертв.
Я соскальзываю со спины Дав. Рядом откуда-то берется еще один распорядитель бегов, и я сую поводья ему в руку. И тащусь по песку к Корру. На мгновение я приостанавливаюсь, когда прямо перед моим лицом проносится чайка. Чайки уже собираются над следами кровавой бойни на песке… почему их никто не прогоняет?
— Шон…
Подойдя ближе, я отшатываюсь, напуганная внезапным движением. Это Шон — он вытягивает руку, что-то нащупывая. Найдя стремя, он пытается подняться, ухватившись за него. Но он слаб, как новорожденный жеребенок.
Я бросаюсь к нему и обнимаю. Не разобрать, кто из нас дрожит сильнее.
Хриплый голос Шона звучит чуть слышно:
— Ты это сделала?
Я не хочу ему отвечать, потому что это лишь половина того, что должно было случиться.
Шон чуть откидывается назад и всматривается в мое лицо. Я не уверена в том, что он там увидит, но он говорит:
— Да.
— Пенда пришла второй. А ты где был? Что случилось?
— Случился Мэтт, — отвечает Шон. Он оглядывается на океан, прищурив глаза. — Ты его видела? Нет, думаю, нет. Она его унесла. Пегая кобыла унесла его.
Мои раны начинают болеть, желудок превращается в тугой комок.
— Он и не собирался выигрывать, — говорю я. — Он просто хотел, чтобы ты…
— Корр ему помешал, — с изумлением говорит Шон. — Я должен был умереть. Корру незачем было…
И в это мгновение я понимаю: для Шона не имеет никакого значения то, что он не выиграл. Куда важнее тот факт, что Корр проявил свою преданность к нему, это даже важнее того, чтобы владеть красным конем.
А потом я вижу, как его глаза обегают Корра, отмечая опущенную голову, кровь на ноздре, изгиб задней ноги.
С близкого расстояния нога выглядит настолько плохо, что мне становится не по себе. Шон делает шаг вперед и осторожно касается пострадавшей ноги, легко пробегает по ней пальцами. Я точно знаю, когда именно эти пальцы останавливаются, потому что плечи Шона вдруг обвисают, и я понимаю, что нога действительно сломана.
Я помню, чего просил Шон у моря: получить то, что ему необходимо.
И я перестаю понимать, как вообще могла верить в каких-либо богов или богинь этого острова, а если и продолжаю верить, то знаю при этом: они чудовищно жестоки.
Шон отступает назад и дергает подпругу, перекосившееся седло падает на землю, обнажая темно-красную спину Корра, его взъерошенную влажную шкуру там, где лежало седло. Шон осторожно приглаживает ладонью красные шерстинки.
А потом берется за гриву Корра и прижимается лбом к плечу водяного коня. Шону незачем объяснять мне, что Корр никогда больше не будет скакать.
Глава шестьдесят четвертая
Пак
Остаток дня проходит в сплошной суматохе. Церемония вручения призов и денег, журналисты и туристы… Бесчисленные поздравления, и пожатия рук, и столько голосов, что я просто не могу уже их слышать. Кто-то занимается моей раной: «Ох, ну и ну, Пак Конноли, да как же лошадь могла такое проделать? Тебе повезло, что разрез неглубокий…» И все ласкают Дав. Это тянется час за часом, а я не могу сбежать, чтобы заняться делами поважнее.
Когда наконец заходит солнце, я узнаю, что для Корра пришлось устроить прибежище в одной из пещер на берегу, потому что он не в силах вернуться в конюшню Малверна. Я наконец умудряюсь удрать от толпы и пробираюсь вниз по тропе на склоне утеса. В сумерках я вижу Шона Кендрика, сидящего у камней, закрыв глаза, и мне хочется подбежать к нему, но меня опережает вездесущий Джордж Холли, который будит Шона и уговаривает его уйти. Даже издали я вижу, что лицо Шона искажено болью — он потерял все. Холли рассеянно кивает мне, желая, чтобы я ушла, — но только после того, как встречаюсь взглядом с Шоном, я наконец веду Дав домой.
По дороге меня догоняет Финн, он некоторое время подпрыгивает, как воробей, стараясь попасть со мной в ногу. Руки он засунул в карманы куртки. Некоторое время мы шагаем молча, и слышны только звуки наших шагов по дороге, да еще Дав время от времени поддает копытом камешек. В сумерках все вокруг нас становится как будто меньше.
