Колин Маккалоу - Евангелие любви
– Хорошо, сэр. Разумеется, сэр. Спасибо, сэр.
Министр окружающей среды с облегчением положил трубку. Голова не переставала кружиться. Он чувствовал себя настолько больным, уставшим и отупевшим от коньяка, что сомневался, что в состоянии подняться из-за стола. И сам не заметил, как его тяжелая, мутная, налитая просахаренной кровью голова склонилась, он уронил ее на стол и моментально заснул. Или, вернее, забылся, и это нарушение сознания свидетельствовало о страшной гипергликемии организма.
В приемной в это время никого не было. Секретарь воспользовалась тем, что шеф говорит с президентом, и решила зайти в свою комнату отдыха. А там, почувствовав, как от напряжения и усталости дрожат ноги, на мгновение присела на диван. Затем не удержалась и легла. И сразу погрузилась в сон без сновидений.
Накануне вечером Кристиан решил, что нужно сделать над собой усилие и провести немного времени в кругу любимой семьи. Он понимал, что с тех пор, как вышла в свет его книга «Бог проклинающий», почти не обращал внимания на родных. Не их, а его вина, что клиника в Холломене перестала существовать и они больше не лечили людей. Но он все-таки их винил. И чувствовал… нет, любить он их меньше не стал, но они ему все меньше нравились. Бедняги! Всецело от него зависят и изо всех сил стараются ему угодить, жалко брошенные им на произвол судьбы после того, как приехали в Нью-Йорк, чтобы его поддержать.
Поэтому он сделал над собой усилие, посидел с ними, поговорил, даже немного пошутил и посмеялся. Съел все, что положила ему мать, давал советы братьям и Мириам, ласково улыбался Мыши и даже пытался расположить к себе Мэри. Она одна из всех не любила его, хотя он не мог понять почему. Однако признавал: причин может быть много.
За время, которое он им подарил, пришлось расплачиваться. Одна ли только еда и несварение желудка стали причиной опустошительной рвоты? Или они тоже были в этом виноваты? Он долго и тягостно-мучительно об этом раздумывал. И, лежа в постели перед тем, как уснуть, задавался вопросами: разве можно любить своих палачей? Разве можно любить предателя? Размышления давались все труднее, и он привел себя в странное психическое состояние.
Сон не шел, пока Кэрриол не поднялась и не ушла. Он не мог спать, когда она на него смотрела, только притворялся. И лишь после ее ухода произошло чудо – он сумел призвать сон. И признал, что с тех пор, как она начала его опекать, ему стало удобнее и он легче справлялся со все усиливающимися ночными болями.
Он проспал до четырех утра крепко и безмятежно, словно в последний раз – без сновидений и кошмаров, не издавая никаких звуков. Но за несколько минут до четырех повернулся, прижал к боку правую руку и ощутил под мышкой сгусток омертвевшей ткани размером с теннисный мяч. Опухоль, тщетно пытаясь прорваться из-под кожи, сдавила артерию, питающую кровью правую руку и нервы, обеспечивающие чувствительность и функцию движения. Тело в агонии завопило.
Джошуа порывисто сел в кровати и, подавив готовый вырваться изо рта крик, стал качаться взад и вперед, вспотев от страха. Он так сильно страдал, что минут десять размышлял, может ли человеческая жизнь прерваться от одной боли.
– Боже мой, Боже, избавь меня от этого! – стонал он, продолжая раскачиваться. – Неужели я недостаточно страдал? Неужели не понимаю, что я всего лишь смертный?
Но боль накатывала и накатывала, и, обезумев, он вскочил с кровати, однако ноги с обмороженными, нагноившимися пальцами плохо слушались. Он так боялся закричать, что решил: надо идти туда, где его никто не услышит.
Как тень, он скользнул из палатки и скрылся в ночи. Спотыкался, ковылял, с трудом делая несколько мучительных шагов, потом останавливался, пытаясь убаюкать боль, как младенца.
На пути попалось дерево, Джошуа ухватился за него, сполз по стволу и, скрючившись в траве и ухватив голову руками, раскачивался, тяжело дыша, и просил:
– Господи, даруй мне завтрашний день. Мой час еще не пришел. Один только завтрашний день. Господи, не оставляй меня! Не покидай меня!
Однако если боль и не убивает, то свести с ума может. Распростершись у корней дерева, Джошуа Кристиан прощался со своим сознанием. С радостью, благодарно, легко. У него больше не осталось сил бороться. Он потерял рассудок. Сошел с ума в полном смысле этого слова. Наконец освободился от оков логического мышления, избавился от пут сознательной воли, воспарил в блистательную обитель безумия и, не в силах больше выносить боль, превратился в свернувшееся на ласковой, как мать, теплой земле существо без разума.
Налеталась на вертолетах на всю жизнь, думала Джудит, когда под ними показалась временная площадка, обозначенная на траве в парке, где остановились Кристианы и другие важные участники Марша.
Натренировавшись во время многочисленных полетов, она, как только колеса машины коснулись твердой опоры, спрыгнула из прозрачной кабины на землю и побежала к палатке. Но внутри сообразила, что не сумеет найти выключатель света. И выскочив наружу, повернула к окружавшему парку забору и крикнула:
– Часовой!
Периметр охраняла сотня человек.
– Мэм? – из темноты появился полицейский.
– Мне нужен фонарь.
– Сейчас.
Он исчез, но через полминуты Джудит увидела луч фонаря, который прыгал по земле в такт его широким шагам. Отдав честь, полицейский почтительно протянул ей фонарь и вернулся туда, где тусклая лужица света на траве обозначала его пост.
Направив луч на деревянный пол, Джудит неслышно прошла через палатку и откинула клапан перегородки личного отсека Кристиана. В кружке света возникали и тут же пропадали предметы мебели – их снова окутывала темнота. Луч нерешительно подобрался к кровати, поднялся по ножке, пробежал по скомканной груде одеял. Кристиана не было. Он исчез.
Мгновение она стояла в нерешительности, не зная, что лучше – включить в палатке общий свет и разбудить всех или незаметно продолжать тщательные поиски. Решение пришло через несколько секунд, выверенное и расчетливое. Если он сломался, надо увезти его отсюда, пока никто не понял, что происходит. Его мать тоже очень близка к срыву. Близится финал – рисковать нельзя.
Джудит, крадучись, в полной тишине, дюйм за дюймом обыскала с фонарем палатку, заглянула во все щели, под столы, за стулья. И не нашла Джошуа. Внутри его не было.
– Часовой!
– Слушаю, мэм.
– Будьте добры, найдите мне начальника караула.
Начальник появился через пять минут, в течение которых Джудит боролась с нарастающей паникой, силой воли заставляя себя оставаться на месте.
– Мэм? – Он подошел ближе. – Ах, это вы, доктор Кэрриол.
Майор Уитерс собственной персоной. Это была удача.
