Карина Демина - Изольда Великолепная
…но никто не станет слушать. Нормальные люди не играют в лебедей. Ну что, Изольда, хотелось большой и чистой любви с гарантией? Пожалуйста. Получи по накладной и распишись.
– Все будет хорошо, сердце мое.
Это он меня или себя успокаивает?
Ладно. Завтра подумаем, что со всем этим внезапно обретенным счастьем делать. На сегодня у меня иные планы. Я встаю – Кайя не делает попыток удержать – и совершаю пробежку к кровати. Кайя следит и, чувствую, растет его недоумение. Возвращаюсь назад.
– Это тебе… просто подарок. Вот.
Я не умею дарить подарки, особенно тому, кому и подарить нечего: у него все есть. Удивление зашкаливает. Почему-то оно видится мне лимонно-зеленым и с привкусом текилы ко всему.
Он вытаскивает цепочку, довольно толстую, хотя и простого плетения. На ней – раковина медальона. С одной стороны – ласточка. С другой – паладин. Он получился очень живым, настоящим почти. Мелкие камни переливаются драгоценной шкурой, а желтые глаза смотрят и, готова спорить, видят. Кайя разглядывает медальон внимательно. Разве что на зуб не пробует.
Не понравилось?
Ну да… у него таких игрушек – полные подвалы.
– Иза, ты… серьезно? – каким-то странным тоном вопрос задан. Начинаю подозревать нехорошее. Но киваю: серьезно. Серьезней некуда.
– Ты не понимаешь, что это такое?
Медальон. С камушками. Надеюсь, я не подала случайно на развод? По какой-нибудь особо вывернутой местной традиции?
– Это оберег. Защита.
Не развод. Уже дышать легче.
Медальон покачивается, поворачиваясь то одной, то другой стороной. Ласточка летит за паладином или наоборот, он плывет за острокрылой птицей.
– Женщина, которая дарит, отдает часть себя. Души, сердца. Жизни. Этого хватает, чтобы защитить.
– От чего?
– От всего. Все упирается в веру. Я знал одного человека, который пять дней пролежал под завалом, но выжил, потому что кто-то где-то верил, что он выживет.
Что ж, тогда подарок у меня более, чем подходящий. И Кайя опять меня понимает.
– Но тебе придется его одеть.
Со всем моим удовольствием. Он наклоняется и сидит смирно-смирно, пока я вожусь с цепочкой и замком. Не удержавшись, целую в макушку.
И оказываюсь в кольце рук.
– Опять дразнишь? – Кайя касается губами уха. – Ты меня долго дразнила,
– Я? Разве посмела бы?
– Посмела…
И пальцы скользят по шее.
Горячие какие.
Кожа раскаленная, но не обжигает. И слышу огонь, там, внутри него. Я пытаюсь добраться, сражаясь в неравном бою с сотней пуговиц – убила бы того, кто придумал этот фасончик. И путаюсь, путаюсь. Ткань жесткая. Ткань мягкая. И вовсе уже не ткань.
От него больше не пахнет цветами.
Пеплом. И сырым деревом, которое только касается пламени. Янтарной сосновой смолой. Я пробую ее на вкус и удивляюсь, потому что вкус другой.
Грохочет сердце.
Губы у него сухие, жесткие. И наглые безмерно.
– Яркая, – шепчет, отстраняясь.
Смотрит. Рассматривает. И я не смею отвести взгляд, хотя вот-вот вспыхну. Внутри клокочет лава. Идет потоком за его руками, которые издеваются, то прикасаясь, то исчезая, то вычерчивая безумные узоры на шее, груди, животе…
– Так хорошо? – палец скользит по спине, надавливая на позвонки. – Или так?
Новый маршрут по внутренней части бедра.
Дождаться ответа, надо думать, терпения не хватает. Кайя встает, и Наша Светлость вместе с ним. Что-то трещит… рвется… ткань? Определенно. Бедная Ингрид будет в шоке.
Я же дотягиваюсь до шеи Кайя.
Жарко. Так жарко, что я не вынесу этого жара. Сгорю. Вот прямо здесь и сейчас. Или потом, но обязательно: слишком много огня вокруг. Рыжий-рыжий. Желтый тоже.
Ослепительный.
Сама я тоже огонь. Частично. И человек. И вообще это не совсем, чтобы я, но это уже не важно. Кажется, падаю… падаем? Невысоко. И мягко, если сверху. Кайя мурлычет, я отвечаю.
Теперь, если и сгорим, то вместе.
– Не больно? – он спрашивает губами по шее, но я все равно слышу.
Осторожный. Нежный. Пламя тоже умеет быть нежным, когда разливает по камням солнечные лужи. И я, прижимаясь плотнее – кожа к коже, срастись бы, сроднится – отвечаю укусом.
Кайя ворчит что-то неразборчивое, но ласковое. Я пытаюсь на нем удержаться, хотя он сам меня держит. И слышу его, как слышу и себя. Мы оба – чье-то эхо, сошедшееся в резонансе.
И видим рождение солнца.
Так естественно и правильно сейчас, что солнце рождается из огня.
Но света его хватает лишь для нас.
Позже я лежу на Кайя – он большой и лежать довольно-таки удобно – и положив голову на скрещенные руки, разглядываю мужа. Говорить не хочется, как будто слова способны что-то разрушить, но я даже не знаю, что именно. Все равно молчу. На всякий случай.
Его левая рука перекинута через меня. Тяжелая, но тяжесть приятна. Правую под голову сунул. Так удобнее на меня смотреть.
– Ты не будешь плакать? – осторожно интересуется Кайя.
От счастья, что ли? Нет, мне, конечно, очень даже хорошо, но не настолько.
– Я слышал, что женщины иногда… потом плачут.
Мотаю головой: не дождется. И дотягиваясь, целую-таки в подбородок.
– Иза, не дразни. Ночь ведь длинная.
А я о чем?
И да, это была замечательно длинная ночь.
Глава 36. Дерьмовый рыцарь
По гороскопу я сегодня сволочь.
Откровение одного астролога.
Иза спала. Выражение лица у нее было умиротворенным, счастливым даже. На щеках – румянец, волосы взъерошены, ресницы подрагивают. Прохладная ладошка лежит на груди Кайя, касаясь пальцами оберега. Металл же нагрелся, и рисунок ощущался кожей.
Кайя знал мастера, который сделал медальон: старый Эртен всегда отличался добротой и какой-то необычайной прозорливостью, и выходит, руки его еще сохранили волшебство истинного умения. Когда-то они создавали удивительные вещи. Вроде ледяного ожерелья – Кайя и не подозревал, что его и вправду можно сделать. Он ведь просто нарисовал и забыл о рисунке до вчерашнего дня.
Платиновые нити. Белые алмазы.
И мастерство главной составляющей чуда.
А теперь еще и оберег. Не то, чтобы Кайя нуждался в защите, но… о нем прежде не беспокоились. Странное ощущение. Счастья? Пожалуй, полной умиротворенности.
Но время уходит. И Кайя отчаянно цепляется за каждую секунду. Слушает дыхание. Себя.
Огонь, который почти погас.
Стрекот сверчка где-то за шпалерой.
Шелест одеяла, соскальзывающего – на сей раз Кайя не имел ничего против – с Изольды. Жаль, что покоя осталось так мало.
Рассвет наступал с востока, возвращая краски витражам. Где-то далеко хлопнула дверь, и по ту сторону окна закричали петухи. Рев осла, казалось, пробил каменные стены, но Иза не шелохнулась даже. Устала. И отдохнуть сегодня ей не позволят.
