Карина Демина - Черный Принц (СИ)
Кейрен молчал.
- Вот! - дядя ткнул его пальцем в лоб. - Во-вторых, кто она? Шлюшка из Нижнего города, с которой ты весело проводил время. И это не великая тайна. Знаешь, что скажут? Ты велел ей клеветать на Шеффолка. Или Шеффолк, при котором она ныне обретается, девицу обидел, и она мстит. А ты, дурак этакий, помогаешь.
Палец дядя убрать не спешил, он давил, заставляя Кейрена откинуть голову, вжимаясь затылком в кожу кресла.
- Меж тем, герцогиня Ульне, полагаю, поклянется на этой их священной книге, что парень - ее дорогой сын… и кому поверят?
- Она солжет.
- Доказать ты этого не сможешь.
Здесь дядя прав, но его правота еще не означает, что Кейрен должен отступить.
- Обыскать Шеффолк-холл, как ты этого желаешь? А на каком основании, дор-р-рогой племянничек? Представляешь, какой разразится скандал, если мы туда сунемся?
Палец дядя убрал.
- Шеффолк держит людей в кулаке.
- И этим кулаком вот-вот выбьет нам зубы.
- Твои фантазии…
- Это не фантазии!
- Не ори на старших!
- Но я же прав! Дядя, ты же понимаешь, что я прав!
- Прав? - дядя приподнял бровь. - Давай-ка посмотрим, что у нас есть. Твоя любовница сбежала от тебя к Шеффолку. Молодой. Состоятельный, куда более состоятельный, чем ты, племянничек. И тебе настолько обидно, что эта обида заставляет тебя обвинять Шеффолка во всех грехах.
- Но хотя бы проверить…
- И напороться на проблемы с людьми? - Тормир вернулся в кресло, упал без сил и потер забритые виски. - Да и что ты там хочешь обнаружить? Склад бомб? Или чистосердечное признание в ящике письменного стола? Забудь, Кейрен.
- Но…
- Вон пошел. И радуйся, что я тебя не уволил, как того твой отец требует.
Кейрен поднялся.
- Пороли тебя мало! - бросил дядя в спину.
Безумие.
Его слушают, но не слышат.
Глупец? Мальчишка? Щенок? И дама-секретарь сочувственно качает головой.
- Мне очень жаль, - произносит она одними губами, мило краснея.
Ей и вправду жаль, старой деве с ее четырьмя полосатыми кошками, портреты которых она прячет меж казенных бумаг. В ящике ее стола, чересчур грубого и массивного на придирчивый ее взгляд, скрываются конфеты и сентиментальные романы, в которых любовь всегда побеждает, а возлюбленные воссоединяются, дабы жить вместе долго и счастливо.
Долго…
…и счастливо.
Счастье выветривалось из квартиры, уходило со сквозняками, зимним ветром, вьюгой, которой ознаменовалась вся зимняя неделя. И на сей раз некому было сплести рождественский венок.
Вывесить его за дверь.
И разостлать темную материю на подоконнике для поминальных свечей. Их Таннис помогала делать. Она смазывала формы жирным салом и грела на водяной бане воск… раскатывала тонкие его пласты по столу, пыхтя от натуги и страха, что вот-вот все испортит. Аккуратно, по-детски закусив губу, укладывала промасленную нить фитиля…
- А я могу и для своих свечу сделать? - она загибала край осторожно, боясь прорвать тонкий быстро остывающий пласт. - Или для людей не годится?
- Не знаю, - честно ответил Кейрен. - Но попробуй. Вдруг да…
…ее родителей забрало истинное пламя.
…жила к жиле, огонь к огню. И ячневая каша на пороге дома для суматошных птиц.
Краски, которые по обычаю смешивают руками, и собственные пальцы Кейрена оставляют на воске разводы, их сложно назвать узорами. Но ему нравится.
…матушка расписывала свечи кистями. Обычай - еще не повод создать неидеальную вещь…
…краска плохо смывается, а Кейрен, не подумав об этом, рисовал и на коже Таннис, и всю неделю она злилась… и смеялась… и все равно злилась.
Странное счастье.
Надолго его не сохранить. И Кейрен улыбкой отвечает даме-секретарю.
- Вы не могли бы мне помочь? - он точно знает, что у нее имеются бланки за дядиной подписью. - Оформить разрешение в нулевой архив…
И дама мнется.
Краснеет. Бледнеет. Касается ониксовых пуговиц и, глубоко вздохнув, кивает.
…в ее романах несчастным влюбленным всегда помогают. Хоть какая-то от романов польза. Бланк Кейрен прячет в рукаве.
- Вы мой ангел.
И дама смущенно отводит взгляд… дядя ее не тронет, не так и просто найти достойного секретаря, а за остальное… Кейрен извинится, но потом.
Он выходил из управления быстрым шагом, чувствуя на себе взгляды, что любопытные, что насмешливые… за эту выходку дядя его уволит.
И многие будут рады.
За что его не любят, Кейрен так и не понял, но с этой нелюбовью смирился, как мирился со скрипучей дверью, заедающим, несмотря на все усилия слесаря, замком и зимней непогодой.
Особый архив, скромно именованный нулевым, располагался в старой ратуше. Кейрен хотел было взять экипаж, но вдруг вспомнил, что в кошельке у него едва ли полсотни фунтов наберется, и пара шиллингов мелочью, которую он прежде не считал.
До зарплаты - три недели.
И будет ли она вовсе… дядя ясно велел прекратить копать, но Кейрен останавливаться не собирался. Подняв воротник пальто, он решительно зашагал по тротуару.
Смеркалось. Впрочем, в преддверии Перелома дни становились коротки, темны. Солнце пряталось, а когда выглядывало, то было небольшим, с горошину. Оно утратило и свет, и яркость, превратившись в белую залысину на ворсистой ткани туч.
Снег падал, кажется, давно, цеплялся за двускатные крыши, соскальзывал и задерживался на навесах. Навесы эти прогибались, время от времени снег шумно сползал, случалось, что и под ноги. Он мешался с водой и грязью, собирался в выбоинах тротуара черными лужами, от которых расползались ручьи. Воняло сыростью.
Навозом.
И мохноногая лошадка, запряженная в утепленный зимний возок, месила грязь, поглядывая на Кейрена лиловым глазом.
Ботинки промокли. И штаны тоже. Брючины облепили ноги, и при каждом шаге отставали от кожи, чтобы вновь беззвучно прилипнуть к ней. Холодный порывистый ветер продувал и тонкую кашемировую ткань пальто, и серый Кейренов пиджак, и тонкую рубашку.
А до архива оставалось два квартала.
И десяток ступеней, сделанных со старомодной солидностью, но ныне грубых. Вдоль нижней разлеглась черная лужа, на которой покачивалось белое крошево снега. И щеголоватый экипаж, влетевший между Кейреном и ступенькой, поднял тучи брызг.
- Аккуратней!
Кучер сделал вид, что не услышал.
Старая ратуша стояла у берега, и некогда она возвышалась над окрестными домишками, выделяясь среди них и цветом - сложенная из песчаника, ратуша имела вызывающе светлый окрас - и тремя этажами, и узкими пузатыми балкончиками, под которыми раскинули крылья химеры. Они и ныне взирали на редких посетителей с высокомерным презрением.
