Елена Ковалевская - Записки средневековой домохозяйки
— Я восхищен вашей дальновидностью, — только и осталось произнести Себастьяну. Оказалось, что ему не пришлось нарушать данного слова. Король догадался обо всем сам. Но как же быть с теми телефи… телефо… То есть те предметы, которые нужно запустить в небо, чтобы они заработали? — Но возможно их техника так далеко ушла от нашей, что…
— Не беда! — вновь отмахнулся король. — На это у нас есть Ковали и его люди. Главное не КАК, главное ЧТО надо изобрести, а прочее… До чего не додумаемся мы, додумаются наши дети, а может и внуки. Вон сколько бились над порохом, чтобы он не дымил? В моей юности еще придумать не могли. И вот, наконец-то вышло! Так что не беспокойся, маркиза в наших надежных руках…
— Спасибо, ваше величество, — искренне поблагодарил Себастьян. — Я безмерно рад!
И он понял, что сказал истинную правду. От души у него отлегло, словно камень спал.
— А что у нее там с супругом? Они ведь повенчанные душами, долго то в разлуке находится не смогут… Не знаю уж как ты уговорил отослать ее подальше, но… Он наверное уже совсем извелся? Помню, как бабка мне о встрече с дедом рассказывала!.. Все потом плакала… Так что скажешь, приглашать маркиза или пусть чуточку еще в разлуке побудут? Так, поди, он рваться начнет, или маркиза чего доброго? Ну что молчишь?
Пока король произносил все это, Себастьяна прошиб холодный пот. Он не хотел, чтобы кто-нибудь кроме отца знал, кто на самом деле является парой Аннель, но представить ее рядом с Кларенсом?! Его душа в узел заворачивалась, и в груди все сжималось!
Себастьян пытался взять себя в руки и сохранить невозмутимость, но король внезапно подался вперед, чуть прищурился и, встав из-за стола, подошел вплотную.
— Друг мой, да на тебе лица нет! — воскликнул он, несколько секунд спустя. — Ну-ка! А ну-ка рассказывай!
Приказ — есть приказ. И Себастьян нехотя, выдавливая из себя слово за словом, вынужден был поведать, в какую передрягу он и Аннель угодили.
— Дела, — покачал головой король, когда маркиз закончил свой невеселый рассказ. — Замужем за другим… Церковью венчаны… Плохо, — и поразмышляв, выдал окончательный вердикт. — Тут и я тебе помочь не могу, разве только приказать не допускать нелюбимого супруга до маркизы. Хотя… — его величество на миг задумался, а после уточнил: — Вижу, что тебе невыносима даже мысль, чтоб с ней рядом другой был?
Себастьян лишь покрепче стиснул зубы, но вынужден был признать, что это правда.
— Ну что ж! — король пристукнул ладонями по подлокотнику кресла, в которое уселся, когда Себастьян начал свое повествование. — Выход есть, но не самый лучший. Раз вы обречены не быть вмести людскими законами и даже божьими, то придется тебе ее отпустить, но… — тут его величество заострил его внимание. — Но не раньше чем через год, полтора. Нам столько всего нужно узнать…
Однако Себастьян, похоже, его уже не слышал.
— Как отпустить? — не совсем понимая, о чем ведет речь сюзерен, переспросил он.
— А так! — с притвердом повторил король. — Это мало где сказано, но когда единые душами не могут быть вместе, то призвавший может отпустить свою половинку.
Себастьян застыл, не веря своим ушам, а его величество продолжал рассказывать тайное.
— Ты уже счастлив не будешь, зато тот, кого отпускают, еще может обрести семью, а главное детей.
— И что для этого надо? — неожиданно хрипло спросил маркиз.
Руки его задрожали, а сердце, казалось, стучало как сумасшедшее где-то в горле.
— Просто привести половинку в парк всей душой пожелать ей счастья и сказать 'Я тебя отпускаю'.
— И все?
— И все, — развел руками король. — А ты что хотел ритуалов и грома с молниями??? Поговаривают что даже семь друзей необязательно… У каждого своя половинка с этом мире ходит, и только у редких в том… Ну не буду же я из-за этого толпы людей по ночам в полнолуние через парк прогонять?! Да и ни к чему оно это все… Знание оно же разное бывает, а ну как поведает…
Когда Себастьян покидал королевский кабинет, его душу раздирали противоречивые чувства. С одной стороны он успокоился, имея уверение короля, что кузена к Аннель не допустят, с другой стороны… Его величество взял с него обещание, что маркиз в течение года и словом не обмолвится девушке, что та может вернуться домой. В том были интересы короны. А Себастьян взял на себя, наверное, самую тяжелую ношу, которая у него была когда-либо — хранить молчание, видя, как любимый человек несчастен и постоянно мечтает вернуться обратно.
Утром я позволила некоторое время понежиться в постели. Зимнее солнце неспешно поднималось из-за горизонта, осторожно заливая заснеженные аллеи дворцового парка жемчужно-серым. Небо, отражая в себе перламутр просторов, так же не спешило становиться пронзительно голубым и до головокружения высоким, каким оно обычно бывает в зимний день, когда морозец игриво пощипывает щечки придворных кокеток и серебрит усы инеем от дыхания бравых кавалеров.
Лишь сладко потянувшись и с большущим удовольствием на миг, нырнув с головой под одеяло напоследок, я позволила себе подняться с постели. Сегодня был ужасно ответственный день, от которого в дальнейшем зависела моя жизнь.
Поздно позавтракав, я устроилась перед камином с книгой дожидаться, когда принесут наряд, в котором я должна буду предстать перед королем.
Часам к двум двери распахнулись, и в гостиную с шумом ворвался мистер Патерэн, а следом за ним несколько дам, две из которых мне уже были знакомы, и четверо лакеев со свертками и огромными коробками в руках.
— Это сюда! — принялся командовать мистер Патерэн. — Да, да душечка! Вот сюда к окну! Мне нужен свет солнца, искрящийся на снегу! — и уже через секунду кричал: — Нет! Нет! Не туда! Я же объяснял! Это ни в коем случае нельзя складывать таким образом! Да! Да! Только по отдельности, но ни в коем случае не одно на другое! Вы же все помнете!
Я вновь потерялась в этой суете, и пришла в себя лишь, когда одна из дам, усадила меня на стул к окну и принялась сооружать на голове прическу невероятной сложности. Лишь спустя час, что показался мне вечностью, меня освободили, чтобы передать в руки гению портняжного искусства.
А он сотворил платье в нехарактерном для этого времени года сочетании золотисто-рыжего цвета осенней листвы и зелени бутылочного стекла. Тонкий шелк и плотная тафта, газ и густое золотистое шитье по нему, и полное отсутствие кружева. Все это красиво, невесомо и одновременно осязаемо… Однако я была абсолютно неуверенна, что это могло бы мне пойти. Решив не разочаровывать мистера Патерэна, я поохала, поахала, в душе, уже махнув рукой на предстоящую примерку — все равно буду похожа на мышь, завернутую в яркую оберточную бумагу.
