Жизнь на двоих (СИ) - Шнайдер Анна

Это продолжалось чуть больше часа, но Арену показалось, что он за это время постарел на несколько десятилетий.

И когда Тадеуш, мокрый от пота, с белым как мел лицом, усыпил наконец Викторию, у императора появился соблазн усыпить заодно и себя, и желательно – навечно. Но у него еще оставались дела. Много дел.

– Зайди к Ванессе, – попросил он старого врача. – Ив говорила, что с ней должно произойти то же самое, если не хуже.

– Да, ваше величество.

Сам же Арен, сунув голову под ледяную воду и постояв так пять минут, отправился в детскую. Часы показывали восемь вечера, и император надеялся, что София догадалась покормить детей, потому что идти с ними сейчас на ужин он был не в состоянии.

Арену казалось, что этот день сломал его, прихлопнул, раздавил, как надоедливое насекомое, оставив лишь пятно из крови, переломанных костей и размазанных по стене внутренностей.

«Если не можешь ничего сделать, надо ждать», – так говорила мама Софии, и сейчас она старалась выполнять этот завет. И поменьше нервничать, хотя творящееся вокруг безумие очень давило на психику, и Софии временами хотелось вскочить и побежать туда, где находился Арен, помочь ему хоть чем-то. Она понимала, что и так помогает, находясь с его детьми, но неведение порой сводило с ума.

После того как император около пяти часов вечера в очередной раз вернул в детскую сонную Агату, девочка преобразилась – стала не то что есть, а даже лопать, громко смеялась, порозовела – в общем, превратилась из больного ребенка если не в здорового, то по крайней мере в выздоравливающего. Вместе с ней повеселел и Александр.

Арен вновь пришел в детскую около восьми, когда София и дети уже поужинали. Он был бледным, очень уставшим и почти неживым, и от его эмоций сжималось сердце, такими они казались безнадежно-отчаянными. Но, несмотря на измотанность, император все равно играл с наследниками больше часа – пока заглянувший Тадеуш не проверил кровь Агаты и не заявил, что анализ почти в норме, однако их высочествам лучше бы лечь спать пораньше.

– У-у-у, – завыли дети, но Арен прервал их жалобы тихим и спокойным:

– Надо.

Агата и Александр вздохнули и отправились умываться, но после водных процедур долго в бодрствующем состоянии не продержались – уснули минут через десять после того, как Арен уложил их в кровати.

– Наконец этот день закончился, – пробормотал он глухо, выходя из камина с Софией на руках.

Она огляделась и обнаружила, что перенесся он в свои покои, а не в ее комнату. Ну и хорошо – Софии нравилось у Арена. Здесь было просторно, и не только из-за больших окон, но и из-за малого количества мебели. Конечно, императору толком и не требовалась здесь никакая мебель, он ведь тут только спал. И обстановка вокруг выглядела лаконичной, строгой, как и сам Арен, и если бы София точно не знала, что эти покои принадлежат императору, ни за что не догадалась бы. Слишком уж простой темно-синий ковер – да, красивый, но не помпезный, а главное – не бело-золотой, как принято у Альго. Обычные книжные шкафы из темного дерева, под завязку забитые книгами, расставленными в строгом порядке, и гардероб в тот же тон. Пожалуй, самым вычурным в гостиной императора было зеркало, стоявшее рядом с гардеробом, в серебряной витиеватой раме, изображающей цветы, фрукты и птиц.

София подвела Арена к окну – туда, где стояли кресла, и, усадив в одно из них, опустилась к нему на колени. Он не отреагировал на подобную наглость, даже не улыбнулся, только привлек ее к себе и положил голову на плечо.

И если бы эмоции были музыкой, то София слушала бы сейчас печальный скрипичный концерт.

– Что случилось? – Она ласково погладила Арена ладонью по груди, вновь ощущая безумное желание помочь. – Расскажи.

Несколько секунд он молчал, сжимая ее талию, и дыхание его возле ключицы почему-то казалось Софии не таким горячим, как обычно. Да и сам Арен… был гораздо холоднее, будто только что вылез из проруби.

Но когда он заговорил и рассказал ей все, она и сама заледенела от ужаса.

– Как же можно так ненавидеть…

– Раньше я тоже не понимал.

– Нет, Арен! – София помотала головой, обнимая его крепче. – Ты ненавидишь Аарона за дело, за поступки. А он ненавидел тебя просто за существование. Это совсем другое! И ты никогда не стал бы убивать ребенка брата.

– Я убил. Только что, Софи.

– Ну что ты такое говоришь! – застонала она, обхватывая ладонями лицо императора. – Это ведь не ты проклятие накладывал. Ты никого не убивал. Только спас! Агату спас.

– Агату спас, – согласился он спокойно и безжизненно. – И двоих детей убил.

– Ребенок Ванессы умер бы в любом случае, – возразила София, понимая, что непременно должна вытянуть Арена из этого болота самоистязаний. – Но никто бы не умер, если бы не твой брат.

– Софи, – Арен усмехнулся, но в этой усмешке ей почудилось что-то почти безумное, – знаешь, чего я не могу понять? Венец. Почему он выбрал меня? Почему не Аарона? Тогда бы ничего не было. Я никогда не мечтал о троне, я мог бы работать вместе с Арчибальдом. А старший брат получил бы то, чего так страстно желал.

– Не только это. Еще он получил бы войну. Если Геенна действительно обладает чем-то вроде сознания, она сделала так, как лучше для страны.

– Но не для меня лично.

– Да, но они ведь тоже убили себя ради будущего. И, Арен… – София ласково прижалась губами к его щеке. – Знаешь, мне кажется, они тебя ждали.

– Что? – удивленно переспросил он, посмотрев ей в глаза, и София ответила, не отводя взгляда:

– Я так думаю, и ты меня не переубедишь. Они ждали много столетий. Ждали человека, который сможет все исправить. Который не побоится рисковать собой ради мирного будущего. Как они. Твой брат не был истинным потомком Анны Альго и остальных древних магов. А ты – истинный и единственный, кто может выдержать эту ношу.

Арен едва заметно улыбнулся, и София обрадовалась, ощутив, как потеплели его эмоции.

– Ты тоже, – ответил он негромко и провел ладонью по ее щеке. – Единственная.

Глава двадцатая

Проснувшись посреди ночи, Арен поставил эмпатический щит, чтобы не разбудить Софию своими смятенными эмоциями, и посмотрел на девушку, которую сжимал в объятиях.

София спала спиной к нему, и в ночном полумраке император мог разглядеть только маленькое ушко, растрепавшиеся кудри возле него и тонкую линию щеки. Впрочем, ему вовсе не нужно было смотреть на Софию, чтобы видеть ее. Арен давно успел впитать в себя все, что было ею – очертания тела с трогательной россыпью веснушек, блеск понимающих глаз, искреннюю улыбку, звенящий от счастья смех, тепло рук и губ, чудесный запах цветущей вишни… Он мог продолжать так бесконечно, потому что София успела стать для него всем. Она была во всем, что его окружало, в том числе – в нем самом. И всегда будет.

Он счастлив рядом с ней. Наслаждается эмоциями, греется светом. Но что он может дать ей взамен? После случившегося накануне и известия об эмпатическом проклятии о разводе с Викторией не может идти речи. Так что он может дать Софии? Отсутствующую семью? Презрение в чужих глазах, когда информация об их отношениях выйдет наружу, невозможность родить ребенка, золотую клетку вместо свободы? Кроме того, и Арен понимал это особенно ясно, – если продолжать то, что они с Софией неосторожно начали, однажды ее убьют. Убьют, несмотря на все меры предосторожности и амулеты, – найдут способ. С Агатой ему повезло уже трижды, но повезет ли так с Софией, если заговорщики поменяют цель? Поняв, что она дорога императору, они могут логично решить, что убить обычную девушку гораздо проще, чем кого-то из Альго, и переметнутся на нее. Да, возможно, Гектор в скором времени переловит тех, кто замешан в заговоре сейчас, но… Арен никогда не окажется в безопасности из-за своей противоречивой политики. Рядом с ним жизнь Софии всегда будет висеть на волоске. А он не сможет жить, если ее убьют. Если она уйдет из дворца, выйдет замуж за другого, заведет семью – сможет. А ее смерти он не вынесет.