Дебора Боэм - Призрак улыбки
— Привет! Меня зовут Фумико, — произнесла она на отличном, доведенном до блеска где-нибудь за границей английском. — Скажи: ты застенчив, скрытен или просто неприспособлен к общению?
— Ну, если честно, — меня вдруг одолело желание в шутку проверить ее словарный запас, — меня можно называть анахоретом-пауком, не покидающим своей сети.
— Как интересно! — ахнула женщина. — А в какой сети вы работаете? Си-эн-эн?
Стараясь удержать смех, я покачал головой:
— Это была просто шутка. Я пишу.
— О! — Ее лицо поскучнело до неприличия. — Это, конечно, тоже интересно. Я и сама работник творческого плана: занимаюсь рекламой. А что вы пишете, романы?
Вместо того, чтобы рассказать ей о брошенной на середине диссертации и нынешней лакомой работе в газете, я неожиданно для себя ответил: «Да, и при этом романы тайн», и почти сразу же эти слова показались мне правдой или, во всяком случае, чем-то теоретически для меня возможным. Писатель в зародышевой стадии, а, каково?
Как бы то ни было, наш разговор закончился вполне благополучно, а моя шутка по поводу поджидающего добычу паука получила еще одну, неожиданную окраску. Физически нас тянуло друг к другу, и, когда Фумико предложила, чтобы я проводил ее домой и посмотрел на созданные ею рекламные разработки, я, чувствуя после нескольких стаканов пунша — розоватого напитка, который состоял, как конфиденциально сообщил мне бармен-японец в белой куртке, из клюквенного сока, нектара гуавы, имбирного пива и «много-много джина», — легкость, готовность к приключениям и бесшабашность, ответил: «С удовольствием. Почему бы и нет?» — не зная еще, что тут-то я и пропал.
Пройдя несколько кварталов, мы очутились в стильной сине-шафрановой квартире Фумико, расположенной в сияющем огнями небоскребе в Харадзюку, и, пока она пребывала в залитой янтарным светом ванной, занимаясь всеми таинственными каббалистическими процедурами, выполняемыми обычно женщинами, прежде чем скользнуть в постель и лечь рядом с высоким, темноволосым и возбуждающим их чужестранцем, я выключил лампу и зажег у постели свечу. Лежа на безупречно гладкой, пепельно-серой хлопковой простыне, я лениво следил за психоделическим кружением теней на потолке, пока не появилась Фумико в отделанном кружевами, цвета слоновой кости пеньюаре и не замерла в позе, точно копирующей предложенную журналом «Озорные неглиже». Окинув ее глазами, я конвульсивно шумно глотнул: благодаря смещению угла зрения или же колебанию пламени свечи ее слегка опущенное лицо сделалось вдруг лишенным всяких черт сплошным гладким пятном.
К моей чести, на этот раз я не вскрикнул, но, хотя Фумико почти сразу же обрела свой обычный вид (весьма, надо отметить, приятный и сексуальный), я уже потерял способность двигаться по пути взаимного воспламенения. Что, если, когда она будет сверху, а я распластан под ней, черты лица вновь исчезнут и уже не вернутся? Перспектива была, что уж тут говорить, не из радужных, и после парочки вялых попыток я встал и пробормотал что-то бессовестное и жалкое (насколько помнится, я сочинил себе ревнивую жену или заразную болезнь, а то и комбинацию из них обеих).
«Еще один импотент иностранец», — презрительно ухмыльнулась средневековая красотка, но я бежал к двери и, словно водевильный персонаж, застегивая на ходу штаны, не обернулся, чтобы возразить. Я хотел, ради всего святого, успеть выбраться, прежде чем она снова превратится в поданное на завтрак яйцо.
Не беспокойтесь, я отлично вижу, в чем суть дела, но иллюзии тревожат меня больше, чем реальность. И мне, наверно, легче было бы справиться с ситуацией, в которой все встречающиеся мне женщины и в самом деле безликие монстры, чем с той, когда они почему-то такими кажутся. Когда я только что позвонил доктору Ракстон и попросил о неотложной встрече, она сказала: «Думаю, сейчас у вас может возникнуть желание снова отправиться на место, где вам впервые явилось это… мм… видение». Слушая это, я отчетливо представлял себе, как она с деловитой небрежностью помечает в моей медкарте: «Фантазии с целью привлечь к себе внимание… нервное истощение… отчаянное стремление сравняться со своим знаменитым дедом». Меня вовсе не радует перспектива встретиться с ней, но больше мне не с кем поговорить обо всем этом.
* * *После загруженного (хотя, гротескным образом, делами были развлечения) рабочего дня газетного обозревателя — обильный ланч в новом индийском ресторане под названием «Пондишери», а до и после — перелистывание журнала в кафе с классической музыкой и просмотр фильма «Фантазия-2000» в бархатном кресле кинотеатра в Синдзюку — я собирался уже отправиться прямо домой, как вспомнил совет доктора Ракстон снова увидеть место ужаснувшей меня сцены. Взяв такси до подъема на Кии-но Куни, я вышел у того самого моста с резными перилами, где в свое время встретил плачущую девушку, и, только вступил на него, увидел идущую мне навстречу женщину в кимоно. Мускулы сразу же напряглись в ожидании, но это была всего лишь немолодая женщина с добрым, грустным лицом. Неся бумажный розовый пакет с сушеными маковыми головками, она мурлыкала что-то под нос и даже не взглянула в мою сторону.
«Один-ноль, — подумал я, быстрым шагом двигаясь по обстроенной особняками улице, — и впереди еще одна проверка». Меня страшила встреча со зловещим продавцом лапши, но, дойдя до угла, где помещался его лоток, и обнаружив на этом месте лишь покореженный знак «проезд запрещен», я странным образом испытал что-то вроде разочарования. Так. И что же теперь? — пронеслось в голове. И, как ответ, прозвучал автомобильный гудок.
Машина была черным «седаном-БМВ» с густо тонированными стеклами. Таинственное стекло опустилось — и я увидел доктора Ракстон, сидящую за рулем, обтянутым чехлом из овечьей кожи.
— Вы следили за мной? — подозрительно спросил я, и она рассмеялась: неестественно обтянутое кожей лицо напоминало не то барабан в театре Но, не то посмертную маску.
— Нет, — ответила она, — это простое совпадение, ведь я живу здесь, поблизости. Подвезти вас куда-нибудь?
Неожиданно мной овладела усталость, и, не заставив себя уговаривать, я сел в машину.
Густой сладкий запах кожаной обивки дарил спокойствие и отдых. Закрыв глаза, я отдался приятно усыпляющим звукам «Pavane Pour une Infante Defunte». Сначала я полагал, что нужно будет вести какой-нибудь разговор, и дружелюбное молчание доктора Ракстон оказалось приятным сюрпризом. Болтать я был не в настроении, а обсуждать с ней мои тревоги в ситуации, так сказать, выключенного счетчика, казалось неэтичным.
Проехав минут десять, мы остановились. Уверенный, что причиной тому — красный свет, я выпрямился, открыл глаза и увидел, что машина припаркована в узком и темном переулочке, а доктор Ракстон сидит уронив голову на руль. Сердечный приступ! — в панике думал я, тряся ее за обтянутое шелком плечо.
