Слеза Василиска (СИ) - Шитова Екатерина

Старик дошел до ординаторской, снял перчатки, вымыл руки с мылом и сел на диван. Он заговорил с задумчивым видом, как будто был каким-то мудрым философом. На него сейчас было приятно посмотреть. “Все-таки, большинство спившихся – умнейшие люди. Мне искренне жаль их,” – так думал я, рассматривая глубокие морщины на лице старика.

– Когда я был таким же молодым, как ты, у меня был друг, Шурик, – Петрович подмигнул мне и улыбнулся дерзкой улыбкой, его лицо моментально помолодело, – Мы с ним учились вместе, а потом и работать пошли в один морг. Я-то парень шустрый, быстро себе подруг находил. Одну, вторую, третью на себя «примерил». Ну, ты понимаешь, о чем я. Когда счет за десяток перевалил, я понял, что все, надоели эти любовные игры, пора жениться. Ну и женился быстренько. Чего тянуть, если девушка хорошая встретилась? Такой вот я был… А Шурик, он совсем другой был. Медлительный, скромный, молчаливый. Он и трупы-то обследовал еле-еле. Я уже три штуки сделаю, он все еще в одном только ковыряется. Я все время его поторапливал.

С девушками у него совсем плохо выходило общаться. Шурик им не нравился, а сам он их вообще как будто боялся! Бывают такие мужчины, они вовсе не завоеватели, скорее, их самих нужно завоевывать. Вот такой он был, Шурик. Много лет он бобылем прожил. Дом, работа, дом, работа. Никакой личной жизни. И вот однажды в морг привезли тело погибшей девушки. Она выпала из окна и разбилась насмерть. Сама вся переломана, а лицо странным образом целым осталось. Это потому что она спиной падала. Не спорю, девчонка была очень хороша собой. Про таких говорят – страшно красива. Вот наш Шурик возьми да и влюбись в нее. В мертвую-то!

Даже не любовь это была, а наваждение. Он возле нее все три дня просидел, как полоумный, даже домой не ходил. Смотрел на нее, не моргая, пока она в морге была. На похороны пошел вместе с ее родными, представь! Я думал, он после похорон-то придет в себя, дак нет, он стал ходить на кладбище каждый день. Цветы каждый день свежие носил. А чтобы его не считали сумасшедшим, делал это тайно…

Петрович замолчал, а потом продолжил чуть тише.

– Нас потом жизнь разбросала по разным местам. Я сюда на север вместе с женой перебрался, Шурик остался работать на прежнем месте. Мы встретились с ним спустя двадцать лет. Так вот, Антошка, он до сих пор навещал могилку той девушки. Представляешь? Так и не завел ни жены, ни детей. Никто из живых женщин ему был не нужен. Вот такая любовь к покойнице… Если живой, то до сих пор, наверное, ходит.

Петрович грустно вздохнул, снова достал из кармана бутылку водки и отпил из горла.

– И что, Петрович, ты намекаешь, что, раз я холостой, так мне теперь нужно в покойниц влюбляться? – прищурившись, спросил я.

– Даже не думай. Это не любовь, а помешательство, – ответил старик.

– Слабак твой Шурик, что еще сказать, – тихо проговорил я, открывая форточку и прикуривая сигарету, – она, может, живая ему бы и не понравилась. Иногда в человеке раздражает какая-нибудь сущая мелочь – то, как он чавкает во время еды или похрапывает по ночам. И вот эта мелочь может свести всю любовь на “нет”. Легко полюбить ту, что спокойно лежит и не шевелится. Попробовал бы он полюбить ту, что часто ведет себя, как дура, смеется и плачет, закатывает истерики, толстеет и худеет, меняет цвет волос, валяется на диване в депрессии, доводит до белого каления своими капризами и требованиями… С живыми женщинами сложно.

Петрович рассмеялся, и снова смех его прозвучал чересчур громко, эхом пронесся по коридору.

– Ладно, пойду я, Антошка. С новым годом тебя! – сказал он и похлопал меня по плечу на прощание.

– Ну куда ты пойдешь, Петрович? Оставайся, поздно уже, – предложил я ему.

Я надеялся, что старик согласится, составит мне компанию, но он только хитро подмигнул мне.

– Я найду, куда пойти. Знаешь, у кого больше всех друзей? У алкоголиков. Поверь, нам не приходится пить в одиночестве. Всегда найдется тот, кто захочет составить компанию.

– Буду иметь в виду, – усмехнулся я.

Я закурил вторую сигарету и стал молча наблюдать, как старик натягивает на себя свое старое, залатанное в нескольких местах, пальто. А когда он ушел, я уселся на диван, набросил на плечи плед и уставился в телевизор. На самом деле я даже не улавливал суть происходящего на экране. Все мои мысли были заняты Жанной.

***

Видимо я все-таки задремал под веселые новогодние песни, как вдруг очередной настойчивый стук в дверь заставил меня вскочить с дивана. Я забыл закрыть форточку, и теперь в ординаторской стоял жуткий холод. Поежившись, я протер глаза и подошел к двери. Обычно, я открываю сразу. Кто может ночью постучать в дверь морга? Только водитель труповозки! Но тут что-то заставило меня замереть у двери, прислушаться. Я вспомнил, что Гриша в канун нового года не работает после девяти вечера. Стрелки часов на стене показывали одиннадцать, а значит, за дверью был точно не Гриша. Кто же? Петрович все-таки решил вернуться? Что ж, вполне возможно!

– Кто там? Петрович, ты? – крикнул я.

За дверью было тихо.

– Неужели опять нахрюкался и уже лежит в снегу?

Я схватился за засов, и тут вдруг в дверь снова постучали. Я вздрогнул и отшатнулся от неожиданности. Или, все же, от страха?

– Кто там? – крикнул я низким, устрашающим голосом.

И снова мне не ответили. Я вернулся в ординаторскую, взял из своего рюкзака перцовый баллончик, лежащий там много лет “на всякий пожарный”, и вернулся к двери. Открыв засов, я высунулся наружу и просто обомлел. Передо мной стояла она…

***

Она! Она! Жанна… Она стояла передо мной в белом пальто и алом берете. Сначала я решил, что сошел с ума. Все, это конец – навязчивые галлюцинации. Это ненормально, ненормально. Я ненормальный. Я сошел с ума. Я псих.

Пока я стоял, шепча себе под нос все это, она пристально рассматривала меня.

– Уходи! Тебя нет! Исчезни! – закричал я.

Жанна вздрогнула от неожиданности, а потом рассмеялась. Смех ее был каким-то не таким, ненастоящим и наигранным. Она подошла ко мне ближе и слегка склонила голову набок. Лицо ее было бледным и серьезным.

– Антон… – проговорила она.

Я захлопнул перед ней дверь.

– Уходи! Ты мертва! Тебя не существует! Ааа!

Я забежал в ординаторскую и, заметив на столе бутылку водки, забытую Петровичем, схватил ее и стал пить прямо из горла. Закашлявшись от едкой горечи, я сморщился и притих, прислушиваясь к тому, что происходит за дверью. Какое-то время все было тихо. Мне стало казаться, что часы на стене тикают слишком громко. Я подошел к двери и прислонил к ней ухо.

– Я знаю, что ты там, Жанна. Уходи, – хриплым голосом проговорил я.

– Антон, успокойся, пожалуйста, и послушай меня, – вновь заговорила она.

– Нет, нет, я не хочу сойти с ума окончательно! Уходи, прошу! Я не хочу видеть то чего нет! – воскликнул я.

– Я есть, Антон, – спокойно сказал она, – И я не Жанна. Ты ошибаешься.

Я почувствовал, как будто меня окатили ледяной водой. По телу сначала пошел холод, потом меня бросило в жар и одновременно затрясло крупной дрожью. Отодвинув засов, я распахнул дверь и уставился на женщину. Как это не Жанна? Это была именно она, моя Жанна, сомнений не было. Глаза, губы, овал лица, улыбка, фигура – все это было мне до боли знакомо. Это была она, я бы узнал ее из тысячи.

Она подошла ближе, и до меня донесся аромат ее духов – спелое яблоко и белые цветы. Чужой, незнакомый и какой-то холодный запах. Я прекрасно помнил запах Жанны, она была пропитана им насквозь. Даже теперь, в холодильнике вокруг нее витала едва уловимая вишневая дымка, исходящая от волос моей мертвой возлюбленной. Девушка, стоящая передо мной, была как две капли воды похожа на нее, но пахла иначе.

– Кто ты? – спросил я.

– Может быть, ты сначала запустишь меня внутрь? – голос ее прозвучал недовольно и капризно, – я живая, и я уже сильно замерзла. Морозы тут у вас просто нечеловеческие!

Я отошел в сторону, и она вошла. В ординаторской я предложил ей присесть на диван, а сам нажал на кнопку чайника. Она сняла свое белоснежное пальто и аккуратно положила берет на стол. Теперь у меня не оставалось сомнений – это была не Жанна. Моя Жанна кидала куртку и шапку на пол, когда приходила домой. В отличие от меня, она не очень-то любила порядок.