Верните ведьму, или Шахматы со Смертью (СИ) - Томченко Анна

Тёплый свет от свечей. Запах чернил и старых страниц. Губительная близость человека, которого любишь сильнее всего, и кто сильнее всех бьет…

— Зачем ты это сделал? — его дыхание слишком близко и безумно хочется уткнуться носом в его грудь, потому что устала. Настолько сильно устала, что уже без разницы кто кого кем считал…

— Я не хотел, чтобы однажды утром ты не проснулась… — слова с привкусом мертвого моря. — Я боялся, что никогда не смогу произнести твоё имя… и увидеть свет в твоих глазах… Всего этого я боялся и страх острым копьем вспарывал меня. Вина — мое молчание…

Молчание.

— Много лет я искал, а когда нашёл, Лис, не смог уберечь… ты теряла все… а я терял своё солнце. И я боялся, что мое солнце больше не вернётся. Если бы смерть потребовала мое сердце, для тебя я бы с радостью его отдал… и если выбирать, то лучше пусть я утром не проснусь…

Слова как осколки бокала запустели на языке, и Элис не выдержала. Слёзы градом покатились из глаз, прожигая дорожки на щеках. Она вцепилась пальцами в рубашку Грегори и поняла, что теряла силу, а он разделил все своё, чтобы она выбралась. Поэтому она открыла только ручей, поэтому земля долго не отзывалась. Даорит — коварный металл, и попадался в кровь чародея — разрушает магию…

— Почему ты не сказал? — всхлипы вырываются вместе со словами и Грегори обнимает сильнее, укутывая в себя, почти до пустых лёгких, даже больно. Но боль эта правильная, которая делает сильнее.

— Потому что не хотел пугать. Не хотел признаваться в том, что не смог защитить.

— А в другом? Почему молчал? Почему мучил меня неизвестностью…

— У меня больше сил, прав, возможностей… мне не нужны были твои чувства как благодарность… я хотел, чтобы ты сама поняла, что я небезразличен…

— Ты никогда не был…

Он собирал ее слёзы своими губами. Слёзы пахли озерной водой, летней росой и горным ручьём. И ничего слаще никогда ещё не было в жизни Грегори…

— Я считала твои шаги до моей спальни… если бы знала, я не закрывала бы двери…

— Мы оба не знали…и вини во всем меня. Я один виноват в том, что тебе пришлось пережить. Не прощай никогда, только дай шанс быть рядом с тобой. Без разницы как… кем… Я не смогу без тебя. Ты для меня ценнее жизни. Ценнее, чем любая сила, магия или предназначение…

И в томящей тишине Элис задыхается его ароматом ветивера, который вместе со слезами становился пряно-соленым и невозможно тягучим. Он обволакивал ее, путался в волосах…

— Что нам дальше делать, Грегори? Что делать? — он не выдерживает и поднимает Элис на руки. Шагает к своему креслу и садится, аккуратно усаживая свою Лис к себе на колени.

— А что ты хочешь?

Этот вопрос настолько резко вырывает из непроглядной тьмы, из кандалов, в которые они сами себя заковали, что Алисия отвлекается от мужской рубашки и поднимает заплаканные глаза на Грегори. Чтобы просто сказать одно слово:

— Тебя.

Его поцелуи долгожданные, как первая весенняя гроза. Он невесомо касается своими губами ее губ и Элис задыхается от боли, от счастья, от самой возможности. Ее пальцы цепляют воротник его рубашки, они трясутся, но держат крепло, и Элис боится отпустить, потому что это страх, что Грегори отдалится.

Она пробует его на вкус, словно в первый раз. Его щетина колет губы, его ладони гладят по спине, его дыхание — вересковый мёд и аромат левкоя. Он проводит пальцами ей по подбородку, словно запоминая, но на самом деле он тоже вне себя от возможности делать это без угрызений совести.

Губы к губам. Нежные, требовательные, с послевкусием бренди, и Элис прикусывает их чтобы понять, что это не сон, а Грегори на самом деле ее целует. Прямо сейчас. В библиотеке городского дома, с разбитой посудой на полу, с больными мыслями, с надеждами.

Алисия не может надышаться, она все крепче прижимается к Грегори. В груди клокочет непонятный комок из чувств, где смешался страх, радость, нежность, зачерствевшая обида, паника, страсть, которая не горячий огонь, а более мягкая, греющая. И Грегори безжалостно медлителен в своих робких касаниях, будто бы сам ещё не верит, что можно вот так, закрывшись от мира целовать свою Лис в стенах библиотеки, упиваться ароматом яблонего цвета и миндаля. И понимать — теперь точно все будет: Рождение года в аромате хвои и фарнийских апельсинов, ее смех, который воскресит поместье, пробудит его ото сна, ее робкие прикосновения, сдержанные и мягкие губы, на которые теперь не осядет пепел тьмы.

Глава 12

Грегори держал в руках Элис и не мог прийти в себя. Он почти не соображал что несёт, но, видимо что-то стоящее, раз его не погнали, а вцепились сильнее, сели на колени, а потом и вовсе пустили в спальню. И он онемевшими пальцами помогал расшнуровывать платье, которое пропиталось чаем, чтобы через пару минут Алисия вышла из ванной в лёгком домашнем наряде цвета фиалок. Села в кресло возле камина, который Грегори разжег, потому что на улице метель снова и окна сквозили.

Он смотрел на Элис и не мог отвести взгляд. Наверно это правильно, когда глядишь на любимого человека — наглядеться не можешь. И Грегори собирал эти осколки памяти, чтобы закрыть их на замок в своём сердце.

— Мне было страшно, понимаешь? — Алисия перебирала пряди своих кудрявых волос у виска и неотрывно смотрела за тем, как Грегори опускался возле ее ног, садился на ковёр и клал голову ей на колени. Потому что так было правильно. Он слишком долго скучал и почти забыл их вечера в библиотеке поместья. И невесомые пальцы теперь касались его волос, чтобы задевать шею. — И… Грегори, ты же ее постоянно слышишь. Как ты живешь с постоянным голосом Смерти?

Видимо что-то очень сильно отвлекало Грегори, что он с трудом смог вспомнить, о чем они говорили. Наверно это просто яблоневый цвет и вкус миндаля на кончике языка заставляли забывать, что этот вечер предназначен для разговоров.

— Я ее не слышу, Лис, — ладони у неё тонкие, с голубыми венками, которые так и хотелось накрыть поцелуем.

— Но почему я… и мое очарование тогда тоже взбесилось…

Ах, вот в чем дело. Даоритовые кандалы, что закольцевали магию внутри чародея, и от этого сила, а согласно заклятию суахов она должна оберегать, таким образом намекала — куда на стоит соваться.

— Даорит не идеальный металл. Тем более при таможенной службе, — Грегори усмехнулся и потерся подбородком о девичьи колени. Элис смутилась и отвела глаза. — Кстати, чтобы ты знала, в странах, где такие странные порядки, за зданием таможни всегда стоит мужик подозрительного вида, который за пару золотых не только снимет с тебя кандалы, но ещё и справку напишет, что все было законно.

Прикушенная губа была символом скорби на лице Элис. Она озадаченно качала головой и не могла поверить в такое простое решение вопроса.

— То есть просто сила бунтовала против оков?

Грегори согласно кивнул, но потом спохватился и уточнил:

— Ты же знаешь, что сильных магов видно с детства? — в свете огня глаза у Элис переливались цветами от глубокого морского до травяно-зелёного. — И чем сильнее ребёнок, тем тяжелее ему справляться с даром. И тогда, в целях безопасности, ребёнок носит браслеты. Так вот, ни один маленький некромант ни разу не подвергался этому способу контроля магии.

— Слишком много сил и от них, запертых внутри, ребёнок сходил с ума?

Оставалось лишь кивнуть. И ещё сильнее придвинуться. Коснуться щиколотки под тонким чулком. Погладить, провести пальцем ниже, к стопе и поймать в ладонь тонкую хрупкую ножку. Элис все равно сильно смутилась. Попыталась вернуть разговор в нужное русло:

— То есть мои видения как князя убивают…

Вот о князе говорить совершенно не хотелось. Грегори даже свёл брови над переносицей и почесал щетину на подбородке.

— Это называется предчувствие смерти. Поэтому маленькие некроманты не носят браслеты, чтобы не сойти с ума от изобилия смерти вокруг…