Жена для отщепенца, или Измены не будет (СИ) - Бреннер Марина
— Ага! — чуть не крикнула Эмелина, ощутив одновременное облегчение и какую — то внезапную, странную, далекую обиду — Отлично, льерд. Хорошо. Ага, меня всё устраивает.
И вдруг, внезапно, продолжая опасно ласкать невинную, девичью, мятную плоть, ледяную даже сквозь плотную ткань целомудренных, тонких панталончиков, прошептал…
Почти прошипел в пухлые, розовые, «агакающие» губы:
— А вот теперь слушай внимательно. Только посмей лечь под кого — то ещё, льерда Бильер. Это одно из правил семейной жизни. На сторону хожу только я. Ты — нет. С моей стороны это не измена, а вот с твоей — она самая и есть. Позор и бесчестье Семьи могут исходить только от жены. И мой долг этого не допустить. Измены не будет, Эмелина.
…А меж тем время шло.
Нанятые работяги старались вовсю, выласкивая долгожданным ремонтом заброшенное поместье Ланнфель! Трудились, начиная от рассвета до заката, радуясь более чем щедрой оплате. Подняв из руин дом, приступили к отделке, вызвав на подмогу ещё одну артель, также обрадованную возможностью заработать хорошие деньги в кризис.
Приглашенный из Принзона садовый маг, самолично съездив за парой родственников, приступил к приведению в порядок загаженного мусором и сорняками, прежде уютного ланнфелевского сада. Разумеется, «зеленить» садик до весны никто не собирался, однако же немного «разбудить» его стоило.
— Красоту весной наведём, — пообещал садовник Ланнфелю — Вот увидите, льерд, такого великолепия ни у кого не будет. Верно говорю.
За приятными вольникову сердцу хлопотами часы превращались в минуты, а минуты становились секундами.
Вот так незаметно скоренько и подошел долгожданный день бракосочетания.
Итак. Когда ранним, начавшимся неприятной осенней моросью и суетой утром в гостеприимное имение Бильер начали съезжаться гости, вышедший на пару со стариком встретить их, Диньер недобро сощурил глаза и ощутимо напрягся.
Один из экипажей показался Уже — Точно — Родственнику подозрительно знакомым.
Очень уж знакомым…
Глава 8
Глава 8
Экипаж выглядел знакомым.
Такой же небольшой, как и тот. С узким, убогим кузовом, давно вышедшим из моды. Четыре больших колеса добавляли убогости транспорту, как и простое, плотное, серое, тканевое покрытие. С ним экипаж больше напоминал повозку бродячих торговцев, чем удобный извоз знатных льердов. Довершали образ два низкорослых жеребца с абсолютно одинаковыми, добродушными мордами.
Хотя, может быть и зря обеспокоился Ланнфель, недобро щуря потемневшие недружелюбием изумрудные глаза? Зря обращал внимание на болезненные укусы прямо в центр гудящего нарывом самолюбия?
Мало ли на свете серых экипажей со смешными колесами? Полно, особенно в пострадавших от кризиса бедноватых угодьях, типа Бильеров, или каких нибудь Ланнфелей, или Ригзов?
Лошади, конечно, выглядели сытыми — ну, а как же? Лето подошло к концу, уже вовсю машет желтым платком и трясет золотыми серьгами осень, зрелой, вкусной травы кругом просто завались… Над мяткой, островерхом, раксом и прочими дарами природы никакой упадок не властен — ешьте, кони! Набивайте брюхо. Можно выпасти вас в имении Ланнфель, например. Возле сгоревшего дома…
Хотя нет. Нельзя. Там уже всё выкосили, привели в порядок! Дух прошлого не витает больше ни в стенах помолодевшего особняка, ни возле них. Нечего жрать там ни вам, ни призракам.
— Ерунда, бред, — успокоил себя Ланнфель, положив руку на перила крыльца — Вряд ли тот самый… С чего бы?
Папаша Бильер, искоса взглянув на вольника, промолчал, тут же обратив улыбку к приехавшим, быстро идущим по аккуратной каменной дорожке к дому.
Приехавших было трое. Стройные, рослые парни, двое из которых уж сильно были похожи на самого Бильера и чертами лица, да и комплекцией. Тела их ещё так не оплыли, конечно, как у уважаемого хозяина имения, однако видно было, что это всего лишь вопрос времени. Всего каких — то десять, двадцать лет — и толстяков в Роду Бильер поприбавится.
Но, если в двоих приехавших вольник наш без труда определил семейственную, «бильеровскую» белесость и надвигающую тучность, то третий гость остался пока без определения.
— Братья Эмми, — коротко обернувшись к Диньеру, пояснил папаша, выйдя на середину широкого крыльца и раскрывая радушные объятия приехавшим — А это…
— Ох! — радостно выдохнула вылетевшая сюда же невеста, оглушительно шурша пышной, красной юбкой и цокая каблуками — Ах! Братья! Феннер! Сэмюэль! Ой, здесь и Тинджер! Сверчок Тин!
Льерд Бильер, поочередно обняв сыновей, представил им нового родственника, а новому же родственнику их:
— Феннер и Сэмюэль, мои дети. Эх, жаль Алисию, вашу матушку, не дожившую до этой минуты! Как рада бы была она видеть вас! Диньер Ланнфель, будущий муж вашей сестры… Тинджер Ригз, младший Семейства Ригз. Друг нашей Семьи, друг Эмелины…
Последние слова, а именно о «друге детства» адресовались уже Ланнфелю, коротко тряхнувшему радушные, братские рукопожатия, подставленные под его разлапистую пятерню.
— Рад знакомству, — ровно произнес Ригз — младший, протягивая узкую, сложенную лодочкой, мальчишескую кисть руки — Рад. Невероятно рад, льерд Ланнфель.
Взгляды, изумрудный — вольника и глубоко чёрный — Ригза, скрестились.
Руки же, быстро и как — то по змеиному цапнув друг друга, разбежались прочь.
Полоснув ровно ножом ткань, резким, пренебрежительным взором крепкую фигуру Диньера, «детский друг» отвернулся, обратив к обнимающей братьев Эмелине озаренное улыбкой лицо:
— Поздравляю, Эмми! Будь счастлива, Серебрянка.
Будто что — то почувствовав, папаша Бильер засуетился, начав приглашать детей в дом.
Заторопились и радушные слуги, и даже, видимо, сами Боги Гранталльского Круга, осыпав поместье мелким, колючим дождем.
— Жениться в дождь, это к прибыли! — грохотал папаша, двигаясь впереди всех, аки матерый, лохматый, с шерстью, забитой репьями, вожак во главе псовой стаи — Хороший знак! Ну всё, детки. Теперь всем привести себя в порядок, потом завтрак. Таааак! Где распорядитель? Распорядитель! Мать его… Где Кортрен? Уволю негодяя!
Тут же, почти без перехода, обернувшись к Диньеру и Эмелине, велел:
— Ну всё, самые близкие уже здесь. После завтрака едем к обряду, там всё давно готово. Пока парни собираются, готовьтесь и вы. После обряда — обед и короткий отдых. Гости прибудут вечером, к самому торжеству. Эмми, не дуй губы. Не порти всем праздник. Живо одеваться. Горничные тебе помогут. Диньер, сынок… Собирайся тоже.
И, тут же ускакал резво, на ходу выкликая куда — то запропавшего поверенного и понося его семью на чём свет стоит.
— Не порти всем праздник, Эмми, — ехидно прошипел вольник в ухо невесте, привлекая её к себе — Иди, одевайся. Только не пяль на себя слишком много тряпья. Избавь меня от тяжелых трудов раздевать тебя… потом.
Тут же выпустив расшипевшуюся злобной кошкой льерду Бильер, проводил взглядом поднимающихся по лестнице Бильеровых отпрысков и черноволосого красавчика, украдкой обернувшегося назад.
«В бубен молокососу надо дать, определённо, — мысль в голове Ланнфеля созрела быстро — Но это позже. После бракосочетания. Этот ли экипаж был на дороге ТОГДА, либо другой, непонятно. Но место мальчишке указать нужно. „Серебрянка“ твоя будет нынешней ночью визжать… подо мной.»
Обряд бракосочетания прошел чинно, торжественно и по провинциальному скучно.
Хмурящийся день то и дело прыскал дождем, ровно гладильщица водой на пересушенные простыни. То вдруг тонкими лучиками света старался проникнуть внутрь крохотной кестии. Потрогать хотелось ему кестиара и толстую книгу в его руках. Коснуться серого, плиточного пола и витражных, расписанных облаками и птицами окон. Поиграть с присутствующими здесь участниками церемонии, заставить их кривить лица, щуриться, прикрываясь ладонями и платками.
— Берешь ли ты эту женщину в супруги, льерд Ланнфель?
— Да, — бухнул вольник, просто физически теперь ощущая мятный холод неприятия, смешанный с мятным же ароматом духов разряженной в белое невесты — Беру.
