Ульяна Соболева - Легенды о проклятых. Безликий. Книга первая
Мы разбили лагерь, когда солнце почти село за горизонт. Воины развели костер и запалили факелы, освещая опушку и заодно отпугивая диких зверей. Черный лес славился жуткими историями о волках-людоедах. Двое солдат так и не вернулись, и мы уже не надеялись, что они живы. Повсюду могли быть капканы баордов, которые до сих пор нам удавалось избегать. Я присела на ствол поваленной ели рядом со служанкой, и сняла перчатки, протянула руки к огню, согревая пальцы.
Моран ободряюще улыбнулась мне, а я тяжело вздохнула, глядя на ее синие губы и бледное лицо. Моя преданная и отважная Моран, готовая умереть за меня, если понадобится. Она добровольно поехала в Валлас. Несмотря на то, что уже давно была свободной — я подписала ей вольную еще несколько лет назад и скрепила печатью велеара, но она не ушла. Осталась рядом. Её подарили мне на день рождения — девочку моего возраста. Выкраденную с Валласа еще ребенком торговцами живым товаром и проданную в рабство. Маленькая язычница с кожаным шнурком на шее и кулоном в виде волка, вырезанным из дерева. Она смотрела на меня огромными карими глазами и ожидала, кем я окажусь для нее: палачом или другом. С тех пор прошло пятнадцать лет, и у меня нет никого, кому бы я доверяла так же, как ей.
— Мы выйдем отсюда, — тихо сказала я, — обязательно выйдем. Дождемся утра и найдем дорогу.
— Выйдем…боги сказали мне…
Я приложила палец к губам, и она замолчала, а я посмотрела на костер, пожирающий сухие ветки.
— Дикое место, здесь могут бродить гайлары, — прошептал один из воинов и осенил себя звездой, — говорят, во времена правления Альмира в этой части леса находили обглоданные и раздробленные людские кости. И это не баорды.
Галь рассмеялся.
— Боишься? Так ты не ходи отлить за костры, Фаб, гайлары увидят твой голый зад и отгрызут тебе яйца.
— Если бы они у него были — он бы не боялся гайларов. Видать, в детстве их уже кто-то отгрыз.
— Заткнись, Ларри, не то я оторву тебе твои и заставлю сожрать.
Мужчины расхохотались, а я снова посмотрела на огонь.
Нет, я не жалела, что, вопреки всем доводам рассудка, тронулась в такой опасный путь и блефовала перед астрелем, будь он трижды проклят, старый жадный урод. Совет не давал никакого одобрения, а я воспользовалась отсутствием отца и получила его обманом, убедив Менеаля в том, что такова воля Ода Первого. Впрочем, я думаю отец мечтал избавиться от моего присутствия в Лассаре, он уже давно хотел отправить меня обратно в Тиан или любое другое место. Хотя и утверждал всегда, что любит свою огненную девочку, приезжая несколько раз в год навестить. Я ему не верила. Когда любят, хочется видеть постоянно, каждую секунду. Когда любят, скучают, как я по нему и братьям. Если бы мне было можно спокойно разъезжать по Лассару, как мужчинам, я бы навещала их каждый день, но они не приезжали ко мне — значит, это их выбор. Стыдятся слухов, которые распускают люди. Унизительно для велеара, который любил идеальность во всем и шел в бой с именем бога на устах. Тогда как его единственную дочь называли саананским отродьем. Шеаной. Ведьмой. Я всегда знала, что говорят у меня за спиной еще с детства, а мои волосы неизменно прятали под чепцы и шапочки, скрывая их красный цвет. Пусть даже отец и говорит, что все молчат, и он вырвет язык любому, кто скажет плохое слово обо мне. Я ему не верила. Вернее, я точно знала, что любой обидчик будет повешен или четвертован на площади Лассара по приказу отца, но не потому что оскорбил его маленькую девочку, а потому что посмел сквернословить о дочери самого Ода Первого. Любовь не живет в словах, она живет в поступках, а когда поступки вызывают сомнения в ней, то её там и нет вовсе. Если вы задаетесь вопросом любит ли вас человек, то, наверное, уже можно его не задавать вслух — ответ до боли очевиден. Став ниадой, я больше не могла быть для людей ведьмой, теперь я невеста Иллина. Святая. Правда, отказавшись от пострига, я вновь породила волну слухов. Мне уже было всё равно. Я хотела пройти коронацию до возвращения отца и братьев, стать велеарой Валласа.
* * *
Меня сопровождали лучшие воины, из тех, что остались в Лассаре после призыва. Астрель проследил, чтобы мне не дали надеть доспехи и военное обмундирование. Теперь я была бесполезна в белой накидке и длинном, громоздком платье, как и любая служанка. «Не пристало ниаде разъезжать в мужских тряпках и железках, чтобы мужчины глядели на нее». Можно подумать, кто-то рискнул бы коснуться ниады. Никто не хочет подыхать. Виновному отрубят пальцы, а потом снимут кожу живьем, прибьют к звезде и на радость голодным воронам и ястребам, повесят вдоль большой дороги.
Я подумала о гибели Аниса и почувствовала, как сердце снова болезненно сжимается в твердый камень. Нет, я не плакала. Свое потрясение пережила, когда гонец принес известие из Валласа. Целый день не выходила из комнаты и смотрела в одну точку, но так и не заплакала. Разучилась или выплакала так много за годы заточения в Тиане, что слез давно не осталось. Я просто понимала — пустота внутри меня стала больше. В моем сердце теперь просторней и скоро там будет звенеть от опустошения. Анис — единственный из братьев, с кем я была близка. Единственный, кто практически жил в этом своеобразном заточении со мной добровольно и любил меня. Он был всего лишь на три года старше. Ан научил меня всему, что знал сам. К семнадцати годам я владела всеми видами холодного оружия в совершенстве, как и подобало дочери велеара. Кто мог желать Анису зла? Ведь он был слишком мягок и добр, чтобы нажить врагов так быстро. Я никогда не поверю, что его разорвал дикий зверь. Ан — самый лучший охотник, самый меткий стрелок и искусный воин, он бы убил любого зверя голыми руками. Мой любимый Ан, который перебирал мои волосы и воспевал их цвет своим бархатным голосом. Анис Красивый — так прозвали его люди. Светловолосый, с глазами такого же цвета, как и у меня, высокий и сильный. Когда смотрела на него, то чувствовала, как сердце согревает любовь. Зачем отец отправил его одного так далеко? Разлучил нас. Почему не позволил поехать вместе с ним? Впрочем, я ведь прекрасно знала ответ на этот вопрос — велеар надеялся, что я все же приму постриг.
От одной мысли об этом внутри поднималась волна дикой ярости. Почти такой же, как когда я узнала о смерти Лу. Нет, я не скорбела о муже, потому что видела всего лишь раз в жизни — на брачной церемонии. Я понимала, что он женится не на мне, а на численности армии моего отца и на моем щедром приданом, которое велеар увеличивал с каждым годом, разыскивая для меня женихов. Суеверные высокородные болваны боялись породниться с красноволосой велеарией, чтобы в их роду не появился ребенок с таким же цветом волос. Никто не отказывал в открытую Оду Первому, но и никто не сватал. Отец подождал несколько лет, пока не понял, что пора мою судьбу решать самому.
