Горький вкус Солнца (СИ) - Мишарина Галина

Дом прижился на новом месте, а строительство второго шло полным ходом. Однако зимовать предстояло всё же в Солнечном поместье. Торми вместе со своими ребятами поехал за разными необходимыми материалами, пообещав, что вернется живым духом. Я боялась, что больше его не увижу, а потому попрощалась со слезами. Смайл и Дайра тоже отбыли — на островах у них был свой дом, оставленный под присмотром друзей.

Родина. Я хорошо знала, что значит любить родную землю, и совсем ничего не ведала о том, что чувствуешь, когда теряешь её. В душе разрасталась пустота, и с каждым новым днем она заполняла всё больше меня. Я больше не плакала — не хотелось. На слезы ведь тоже нужны силы, а они уходили на радости, которые хотя и не были прежними, но согревали. Марк был такой, как всегда — спокойный, уверенный в себе, решительно настроенный. Если я пыталась завести разговор о том, чтобы он остался дома — получала один и тот же категоричный отказ. И — как дура радовалась, плакала у него в объятьях, что не уйду во тьму одна, хотя сердце ругало мой эгоизм, намекая на боль и лишения, коим я подвергну супруга в неведомых краях.

В начале сентября мы вдвоем отправились к Влюбленным — поговорить с Кервелом. Я не верила, что монстр придет, но он появился через несколько минут. Марк, упрямец, пожелал узнать как можно больше о том, что на самом деле случилось в море, и предок охотно рассказал о характере Хатхи, моем поступке, и том, что валюта судьбы — одно лишь время. Судьба может причинить боль или одарить счастьем, но платить всегда приходится часами жизни, какими бы они ни были — радостными или горькими.

Оказывается, затертые воспоминания — часть сделки. Ты делаешь выбор, совершаешь поступок, и соглашаешься с тем, что подаришь его потоку судеб. Монстр рассказывал, как всё было, а я как будто слушала о ком-то другом, не о себе. Словно не я порвала мощным потоком воздуха гигантскую волну, не я упала, мертвенно-бледная, на палубу, не мое безвольное тело тряс Марк, дрожащими руками щупая пульс… Та, другая Габриэль Сварт, была героиней. Я нынешняя — жалкой, напуганной девчонкой, сторонящейся борьбы. Прекрасное лето хватала обеими руками, прижимала к груди солнечные дни, объедалась ягод, фруктов, орехов. Боялась забыть вкус Атры навсегда. Но самым главным страхом было забыть себя и свою жизнь. Если впереди ждала смерть и перерождение — моя память должна уйти в далекие закоулки, из которых ее нелегко будет достать. А если другая жизнь в прежних телах — не оставим ли мы, скитаясь, свои воспоминания бесследно? Я спросила об этом у Цахтала, и монстр неожиданно улыбнулся.

— Я не устанавливаю правил, Габи, но и не нарушаю существующих. Прости, не могу ничего сказать тебе. Однако знаю того, кто сможет помочь вам. Он, как и я, хранитель, оберегает своих людей от зла, но не вмешивается, когда чувствует, что они справятся своими силами. Вы встретитесь с ним наверняка.

— Значит, не умрем, — кивнул Марк.

— Ваше путешествие намного длиннее, чем смерть, — отозвался монстр. — Но для всех, что останется здесь, оно именно ей и покажется.

Продолжать разговор не хотелось, и мы простились с предком — думаю, надолго. Ему были подвластны измерения, в отличие от обычных людей-магов. Уже на обратном пути меня посетила радостная мысль.

— Если мы не сможем вернуться, вдруг Цахтал, который Кервел, сможет передавать от нас послания?

— Вот она, моя верящая в лучшее Габ. А то всё грустишь… — Он вздохнул. — Я понимаю, ты боишься. И сам боюсь, кстати, но совсем другого. Вдруг там, куда мы отправимся, у меня будет меньше магии, и я не справлюсь с ситуацией, подведу тебя? Впрочем, нет. Не подведу.

— И я тебя не подведу. Мы возьмем с собой Роджера или ещё кого-то из животных?

— Нет. Их придется оставить. О коне позаботится Лео, твою кобылу обещал забрать Элдри. Куролесь, я думаю, отлично устроится с Кульком, или предпочтет Солнечное поместье, если захочет. Их не оставят без ласки.

— Знаю, но тоскливо все равно. Как предательство.

— У нас нет выхода, малышка. Предательство — это когда возможны другие варианты, но выбирается самый простой и думаешь лишь о себе.

Я вздохнула.

— Иногда мне хочется, чтобы этот день поскорее настал… А порой я хочу растянуть на вечность каждую секунду.

— Пусть время течет, как ему вздумается, главное, чтобы ты была рядом.

Я прижалась к его спине и прикрыла глаза. Мое тепло. Мой мужчина. Разве не это главное — ступить в неизвестность, держась за руки?

Дни неслись все стремительнее, и в середине сентября мы решили сказать всем правду. Не день в день и не накануне, чтобы успели привыкнуть к неизбежности того, что должно было случиться.

Больше всех была ошарашена мама. Первые дни она плакала, не хотела меня отпускать, просила Марка остановить мгновения, но что он мог? Как я и Ласс — только утешать её. Расстроились Солнечные и Грозовые, и чувство вины преследовало меня. Я знала, что годы излечат боль, но не справятся с печалью. Мне хотелось сломать изначальную тропу, переписать её так, чтобы никто не страдал, но это было невозможно. Нырнуть в прошлое всем собой — телом, душой, чувствами — не удавалось ещё никому.

А сентябрь между тем заканчивался, и что только ни придумывали ребята, чтобы мне помочь. Бэйт перечитал за эти дни и ночи все возможные книги, дядя разговаривал с красной землей, Дэр — с грозами. Мэй слушала и изучала цвета, все куда-то ходили, к Влюбленным в том числе… Лео отправился на болота — поговорить с темной тварью. И вернулся, удивленный, сказав, что нечисти там нет в помине. Марк заволновался, и мы вместе отправились смотреть рощу. Было ли это добрым знаком, я не знаю, но гиблые прежде топи зацвели. Даже седые ивы стали зелеными, и мрачное место превратилось в волшебное. Я ходила с открытым ртом, поглаживая старые корявые стволы. Оказывается, и такие чудеса бывают…

— Она ушла или погибла, — сказал Марк. — Однако я не видел следа. Когда такая гадость шагает по земле, токи её оставляют метки. Но — ничего.

— Растворилась, — сказал Лео. — Думал, для этого нужны усилия нескольких могущественных магов.

— В редких случаях место на земле очищается благодаря высшим силам, — отозвался Марк. Он тоже улыбался.

— Кервел, что ли, постарался?

— Может, и он, только молчит, — проворчал Марк. — В общем, я даже рад.

— Странно это, — сказала я. — Нужно спросить у…

— Да хватит уже, пора своей головой думать, — мягко перебил Марк и обнял меня. — Лео во всем разберется, у него мозги исправно работают.

Парень хмыкнул.

— Раньше я любил загадки. Теперь вроде тоже не прочь поиграть. Но, ребят, мне сейчас совершенно не до этого…

— Не стоит, брат, — резко сказал Марк, но тотчас взял Лео за плечо. — Прости. Мы говорим об одном и том же, переливаем из пустого в порожнее. Пора бы закончить бессмысленный процесс и насладиться всем, что осталось.

— Не хочу! — сердито сказал Лео. — Я хорошо знаю, что такое быть вдали от любимых. Не желаю вам такой судьбы!

— А иной у нас не будет, — сказала я. — Это единственный путь. И Марк прав: хватит. Тем более никто же не знает — а вдруг мы когда-нибудь вернемся, как вернулся ты?

Разговор закончился, мы отправились домой. Там всё было как всегда — ни возобновления работы, ни улыбок. Я решила, что за ужином должна обязательно сказать родным, что дальше так нельзя, но заранее «речь» не продумывала. Мы с Марком обустраивали сады вокруг дома, Лео нам помогал. Потом я чесала Куролеся, затем шила для домика Кулька новые занавески.

— Госпожа Габриэль, — сказал карлик. — Позвольте, я сделаю вам подарок на прощание.

Удивительный, добрый малыш. Его честность родила внутри моего сердца нечто прочное. Он один не спорил, не гневался на судьбу — грустил тихо, молча, а если и плакал, то делал это тайно. Кулек принял сказанное и смирился, доверяя нам с Марком сделать важный шаг.

— Конечно. Я буду рада.

Человечек улыбнулся, порылся во внутреннем кармане куртки, и вытащил амулет на тонкой золотой цепочке. Камень в звездной оправе был черным, но его темнота не страшила. Чтобы попасть в царство грез, тоже нужно впустить мрак…