Кресли Коул - Нет голода неистовей
Ее последний поступок — прыжок прямо на солнце…
Он был сражен ее смелостью, но знал, чем ей придется за это заплатить. Знал о той плате, к которой он сам ее и обязал. Был ли он настолько эгоистичным, чтобы отправиться на ней?
«А что если он мой отец?»
«Злобные, грязные паразиты»
Иисусе, нет.
Глава 34
— Я пришел за Эммой! — проревел Лаклейн, стоя в тени Валгаллы, дома Эммы, который казался преддверием ада.
Хотя туман застилал все вокруг, отовсюду били молнии, иногда притягиваемые медными прутьями, которые покрывали всю крышу и окрестности, а порой и спаленными дубами, высаженными во дворе. На веранду вышла Анника. Охваченная яростью — с глазами, вспыхивающими поочередно, то зеленым, то серебристым — она выглядела как какое-то потустороннее существо. Вокруг нее, посмеиваясь, носились призраки.
В этот самый момент Лаклейн никак не мог решить, что хуже — Хельвита или этот храм сумасшествия в дельте. Из одного из окон ему радостно помахала Никс.
Лаклейн изо всех сил старался скрыть, сколь слабым он был сейчас. Боу туго перевязал его раны, но руки и ноги совсем ослабли. Боясь, что между валькириями и ликанами может разразиться война, Лаклейн строго-настрого запретил Боу и другим членам клана сопровождать его в Валгаллу, но, тем не менее, он чувствовал их присутствие в окружающих лесах.
— Я сегодня же забираю Эмму отсюда.
Анника склонила голову на бок, словно хотела лучше его разглядеть. Эмма тоже так делала. Она переняла привычку у этой валькирии.
— Я никогда не отдам свою дочь псине.
«Дааа… таких родственничков еще поискать»
— Тогда обменяй меня на брата.
— Проклятье, Лаклейн, я только-только смог сюда попасть! — донесся из дома рев Гаррета на гаэльском.
— Или возьми нас обоих. Только дай мне поговорить с Эммой! — он должен был узнать, поправляется ли она.
— Близится Воцарение, а ты хочешь, чтобы мы захватили не только короля ликанов, но и его наследника?
На веранду выскочила Регина. Она стала что-то тараторить по-английски, но Лаклейн не мог ее толком понять. Валькирия говорила, что это «верняк» и убеждала Аннику, что, мол, «просто забрось в кольцо, Шак»[41].
— Вернувшись в ковен, она приняла решение. Когда Эмме было больно и страшно, когда она не могла думать, она выбрала нас. Не тебя, ликан, — зазвенел голос Анники.
Ее выбор причинял Лаклейну страшную боль. Она не только решила покинуть его, но и больше к нему не возвращаться. Но после того как он заставил ее страдать, какие у него были права на Эмму? Лаклейн постарался скрыть свои страдания.
— Так я вхожу или мы начинаем войну? — Только убедиться, что она идет на поправку.
Взгляд Анники скользнул мимо него. Она осматривала окрестности, без сомнения, чувствуя, сколько ликанов скрывалось в лесах. Вновь склонив голову на бок, она дала знак призракам, и путь расчистился.
Прихрамывая, Лаклейн вошел в неосвещенный дом. Его глазам предстали десятки валькирий. Держа в руках оружие, они мостились на креслах и перилах лестницы. Ликан старался не таращиться на них, изумляясь той абсолютной злобе, которую излучали эти фееобразные создания. В тысячный раз он поразился тому, что Эмма росла среди них.
Валькирии не стали мешать ему пройти. Понимали ли они, что он не причинил бы им вреда? Или они хотели, чтобы он напал, и тогда они смогли бы убить его? Лаклейн готов был поспорить, что последнее.
Не прошло и двух минут с его входа в дом, как Лаклейна втолкнули в клетку к Гаррету, расположенную во влажном полуподвале. Он не сопротивлялся, даже когда за ним с клацаньем захлопнулась дверь.
Гаррет вытаращился на него, словно увидел призрака. Затем провел рукой по лицу.
— Глаза меня не обманывают?
Радость Лаклейна от встречи с братом была омрачена тревогой.
— Нет, это я.
Широко ухмыляясь, Гаррет бросился к нему и принялся на радостях лупить Лаклейна по спине.
— Ну, брат, и во что ты нас на этот раз втянул?
— Да, я тоже рад тебя видеть.
— Я думал, ты… Когда валькирии сказали, что ты захватил Эмму, я подумал, что они спятили. И только когда я ее увидел… увидел, что ты отметил ее. — Гаррет нахмурился. — Сильно отметил, да? — Он покачал головой: — А, в любом случае хорошо, что ты вернулся. Какими бы ни были обстоятельства. У меня столько вопросов, но они могут подождать. Ты хочешь услышать новости об Эмме?
Старший ликан кивнул, и Гаррет продолжил:
— Она пострадала, Лаклейн. У нее раны на боку, и она не пьет, несмотря на то… что в течение первых нескольких часов едва не умерла.
Лаклейн вздрогнул. Вонзив когти в ладони, он проскрежетал:
— Что ее спасло?
— Капельница. — Лаклейн недоумевающе нахмурился, и Гаррет пояснил: — Они переливали Эмме кровь через трубку, которая была подсоединена прямо к вене. Валькирии думают, что ее состояние стабильно, но раны так и не заживают. Полагаю, у того, кто сделал это с ней, были отравленные когти. Может, упырь, но точно не знаю.
— Я знаю, — Лаклейн запустил пальцы в волосы. — Это был Деместриу. Я все видел.
— Не понимаю… — голос Гаррета оборвался. Он вскочил на ноги и тотчас замер, напрягшись. — Люсия?
Подняв голову, Лаклейн увидел, что та спускается по лестнице. Она шла, склонив голову, поэтому за волосами не было видно лица. Едва они заметили, что Люсия плачет, Гаррет помрачнел, и глаза его уже не отрывались от лучницы.
— Эмме не лучше? — спросил он.
Люсия покачала головой. Лаклейн стиснул прутья решетки.
— Она поправится, если попьет из меня.
Услышав слова брата, Гаррет вздернул брови:
— Ты позволил ей… — Люсии он сказал: — Тогда отведи Лаклейна к Эмме.
— Анника запретила. Он к ней не приблизится. Эмме видятся странные вещи, она бормочет всякую ерунду, словно безумная. Анника открыто винит ликана.
И валькирия была права. Пока Лаклейн пытался справиться с чувством вины, Гаррет спросил:
— Что она видит?
— Эмма говорит, что Деместриу был ее отцом, что он бросил ее в огонь, поэтому она убила его.
— Так и есть.
Люсия и Гаррет резко повернулись и посмотрели на Лаклейна.
Что, если он мой отец?
— Это правда. Она убила Деместриу.
Люсия покачала головой:
— Нежная Эмма? Убила самого могущественного и беспощадного вампира, когда-либо жившего на свете?
— Да. Он ранил ее. Вы ей не верите?
Гаррет по-прежнему глядел недоверчиво:
— Деместриу наконец-то мертв? Благодаря этой крохе? Да она же хрупка как яичная скорлупка.
Люсия добавила:
