Дж. Уорд - Король
— Бэт. Ради всего святого…
— Ты любишь меня, всю меня?
Он оперся своей мощной спиной на стеклянные двери офиса, а Джордж тем временем свернулся клубочком у ног — словно ожидал, что разговор будет долгим.
— Бэт…
— Ну, так что?
— Да, — простонал ее хеллрен.
— Всю меня, человека и вампира.
— Да.
— И ты не предпочтешь одну мою сторону другой, верно?
— Нет.
— Итак, это как Рождество. В смысле, вампиры не отмечают этот праздник, но потому, что Бутч и я привыкли, вы смирились с елкой и украшениями, и теперь все домочадцы готовят подарки, верно?
— Верно, — пробурчал он.
— И когда дело доходит до зимнего солнцестояния, я имею в виду, если вы когда-нибудь соберетесь сделать один из этих шаров, вы же не подумаете, что это как-то более или менее важно или значительно, чем Рождество, верно?
— Верно. — Это было сказано таким тоном, словно в голове он гадал: можно ли избавить себя от мучений, если достать пистолет и нажать на курок?
— Нет разницы. Во всем этом.
— Никакой. Мы можем остановиться?
— Мои убеждения, мои обычаи так же важны, как и ваши, и нет никакой разницы, верно?
— Верно.
— Все они.
— Верно.
Она оторвалась от компьютера.
— Встретимся в фойе через пару часов. Надень что-нибудь милое и элегантное.
— Что… Какого хрена ты задумала?
— То, о чем мы говорили некоторое время назад, но так и не прошли через это.
— Бэт, что происходит?
— Ничего. — Она побежала к шкафу, чтобы оказаться в туннеле раньше Рофа. — И все.
— Почему ты не говоришь мне?
Она колебалась, прежде чем исчезнуть.
— Потому что я боюсь, что ты начнешь со мной спорить. Два часа. Фойе.
Выскочив за потайную панель, она услышала проклятия своего хеллрена, но у нее совсем не было времени на то, чтобы пройти по туннелю со своим мужчиной.
Она должна найти Лэсситера. И Джона Мэтью.
Немедленно.
***
Этим утром Селена впервые попала в тупиковое положение.
Сидя за кухонным столом в большом загородном доме Ривенджа, она завтракала чашкой кофе и домашними лепешками, когда ее разум охватила тревога за судьбу Короля, из-за поцелуев Трэза, тяжелых взглядов айЭма и ее собственного неопределенного будущего…
Но особенно из-за поцелуев Трэза.
Она не видела его на людях или наедине с тех пор, как они вышли из ванной и спустились вниз, чтобы найти его брата на кухне.
Отчасти она была даже рада.
Незаконченное дело между ними — незаконченное дело сексуального характера — было для нее сейчас слишком ярким и волнующим. В тот момент все казалось таким естественным, предопределенным… но впоследствии, с ясной головой и широко открытыми глазами, она гадала, о чем вообще тогда думала.
Будущее неумолимо приближалось, и оно обещало быть достаточно трудным и без влюбленности.
К чему все и шло.
Пока ее мозг буквально скручивало в черепной коробке, Селена сделала глоток, обожгла губу и решила, к своему разочарованию, что в ее кофе просто недостаточно сахара. И она слишком сильно перетерла его в фильтре. Вода тоже оказалась недостаточно холодной, поэтому у напитка появился металлический привкус.
В действительности сочетание было идеальным. Дело в ее внутреннем самоощущении — она безуспешно пыталась обрести хрупкое равновесие.
Но она могла сделать что-нибудь с яванским кофе, как называли его Братья.
Потянувшись за небольшой сахарницей, она вытянула руку от плеча, наклонила торс вперед и…
Ее тело не столько напряглось, сколько застыло на месте… как будто бы все суставы разом отвердели.
От ужаса пульс забился в четыре раза быстрее, пот побежал по лицу и груди. И когда она собралась открыть рот, чтобы глубже вздохнуть, то обнаружила, что даже ее челюсть застряла на месте, хотя это, возможно, следствие испуга.
Внезапно тишина в доме начала давить на нее.
Не было никого в обшитом кедровыми досками загородном доме. Другие Избранные отправились в Святилище, чтобы встретиться с Амалией, Директрикс следила за свержением Рофа. Ривендж отправился в Коллдвэл.
Доджены, которые перемещались между этим местом и особняком Братства, остались в городе в свете печальных событий.
Судорожно соображая, она пыталась вспомнить, как долго ее сестры боролись, прежде чем болезнь поражала их полностью.
Не дни. Может быть, месяцы, по меркам земного времени?
Дражайшая Дева-Летописеца… что, если время пришло?
Собираясь со своими силами, она попыталась расшатать застывшие суставы, но ничего не вышло.
На самом деле, единственное, что двигалось — это слезы, скапливающиеся в глазах и капающие с ресниц.
Это было так странно: при всей своей неподвижности она могла чувствовать абсолютно все. Горячие дорожки на своих щеках. Теплый воздух, обдувающий виски и кончики ушей. Сквозняк по ее обуви на мягкой подошве. Ожог на ее языке и задней части горла.
Она даже почувствовала голод, который привел ее на кухню.
Что делать, если она не может…
Мелкая дрожь охватила ее бедра, начиная с подергиваний, а затем все интенсивнее. Следующими стали ее руки. Затем — плечи.
Как будто ее тело боролось за то, чтобы выйти из своей тюрьмы, встряхивая метафорические барьеры, которые образовались вокруг него.
— Есть кто дома?
Мужской голос эхом донесся издалека, с той части дома, что выходила на озеро, и Селена попыталась ответить. Вырвался слабый стон, ничего более — все вибрировало: от зубов до пальцев ног, каждый дюйм ее тела сотрясался…
Когда вошел Трэз, ее тело вырвалось из невидимых оков, конечности освободились, ударяясь о вещи, не поддаваясь контролю. А потом она рухнула, ее голова ударилась о край кофейной чашки, лепешка соскочила с тарелки, зазвенела сахарница, и грудь Селены шумно столкнулась со столом, словно взорвалась бомба.
— Селена!
Трэз поймал ее прежде, чем она соскользнула на пол, его сильные руки подхватили ее и крепко прижали, так, что все внутри от этого ощущения стало желеобразным: она не столько легла в его объятия, сколько растворилась в них. И не только потому, что была взволнована.
— Что случилось? — спросил он требовательно, вынося ее из кухни и укладывая на кушетку напротив камина в фойе.
Она открыла рот, чтобы ответить, но ничего не вышло. Вместо этого, ее глаза практически горели от остроты зрения, все стало гипер-четким: панели из темного дерева на стенах, очаг из речных камней, чучело совы на каминной полке.
Закрыв веки, она застонала.
— Селена? Селена.
Ее охватила странная летаргия, настолько глубокая, что она отчетливо ощущала, как ее энергию будто засасывает в какую-то воронку, и боялась, что больше никогда не сможет избавиться от этого чувства. Смутно она осознала, что не правильно понимала свою болезнь. Она всегда предполагала, что дело в ее суставах, но сейчас казалось, что проблема в мышцах.
Из суеверных опасений, ни одна из ее сестер не рассказывала подробностей. Все, что она узнала — о финальной стадии болезни.
Теперь она жалела, что не расспросила тех, кто пострадал. Особенно, когда давным-давно начала ощущать жесткость в мышцах.
Очень давно.
Она определенно вступила в завершающую стадию…
Что-то дотронулось до ее рта. Что-то влажное, теплое… кровь.
— Пей, — скомандовал Трэз. — Пей, черт возьми, пей.
Ее язык слегка высунулся и попробовал, его вкус заставил стонать от жажды. Она сомневалась, что сможет сделать глоток, однако…
Да, да, на самом деле она сможет.
Поджав губы, Селена плотнее прижалась к разрезу на его запястье, и, о, великолепная субстанция. С каждым глотком она чувствовала, как силы возвращаются к ней, наполняя тело, а вялость покидает ее.
И чем больше она брала, тем больше хотела, вместо насыщения возрастала жадность.
Но Трэз не возражал. Совсем.
Очень нежно он переместил ее так, что она очутилась у него на коленях, ее ноги вытянулись, а руки оказались над головой. И пока она пила из него, Селена не видела ничего кроме него, его прекрасные миндалевидные глаза, четко очерченные губы, темную кожу и коротко стриженные волосы.
Так же, как и раньше в его присутствии, она чувствовала, что ее приоритеты вновь отходят назад, туда, где было лишь желание, сексуальная нужда отодвинула, стерла ее здравомыслие как таковое.
На самом деле, на задворках сознания еще осталось понимание того, что любое действие, предпринятое в этом состоянии, в будущем приведет лишь к сожалениям, но ей было все равно. Во всяком случае, первый настоящий приступ болезни заставил ее хотеть большего, чем она позволяла себе раньше.
И, может быть, она сможет не влюбиться.
Может быть… она сможет сопротивляться этому.
Окаменение, в конце концов, была ее будущим.
