Синтия Хэнд - Безграничная (ЛП)
Наконец, я поднимаю голову.
Кристиан и Джеффри ушли. Озеро такое чистое, что в воде идеально отражается Титон, за ним небо с оттенком розового и скрученные широкохвойные сосны вдоль противоположного берега. Ни единого звука кроме моего дыхания. Ни животных. Ни людей. Лишь я. Будто я остановила время.
И Такер стоит рядом со мной, его руки засунуты в карманы его джинсов; он смотрит на меня. Его тело таинственным способом пропало с моих колен.
— Уф, — говорит он ошеломленно. — У меня чувство, будто ты в моем раю.
— Такер, — выдыхаю я.
— Морковка.
— Это рай, — произношу я, затаив дыхание, осматриваясь вокруг, сразу замечая, насколько яркие цвета, воздух теплее, земля подо мной более твердая, чем на земле.
— Кажется так, — Он помогает мне подняться, держит мою руку в своей, пока ведет меня вдоль берега. Я спотыкаюсь, скалы на берегу слишком тяжелые для моих ног. У Такера меньше проблем, но для него это тоже трудно. Наконец, мы доходим до песчаного места и садимся, плечом к плечу, смотрим на воду, смотрим друг на друга. Я упиваюсь его видом: несломленного и здорового, идеального в своей красоте, теплого, улыбающегося и живого, его голубые глаза сверкают здесь даже еще насыщенней.
— Не думаю, что эта вещь со смертью и на половину так плоха, как должна была быть, — говорит он.
Я пытаюсь улыбнуться, но мое сердце разбивается снова. Потому что знаю, я не могу остаться здесь.
— Как ты думаешь, что я должен теперь делать? — спрашивает он.
Я смотрю через плечо на горы. На земле, когда солнце взойдет, будет на другой стороне от них, на востоке, но здесь оно за ними. В раю всегда восход, в аду вечный закат.
— Иди на свет, — произношу я, усмехаясь над тем, что это звучит как клише.
Он фыркает.
— Вон из города.
— Нет, серьезно. Ты должен идти этим путем.
— И ты знаешь это, потому что…?
— Я была здесь раньше, — отвечаю я.
— О, — он этого не знал. — Значит, ты можешь приходить и уходить? Ты можешь вернуться?
— Нет, Такер. Я так не думаю. Не туда, куда отправляешься ты. Я не принадлежу этому месту.
— Хммм. — Он снова смотрит на озеро. — Я рад, что в этот раз ты нашла путь.
— Да. Я тоже.
Он тянется за моей рукой, берет ее в свои, гладит мою ладонь.
— Я люблю тебя, ты знаешь.
— Я тоже тебя люблю, — отвечаю я. Я бы заплакала, но не думаю, что во мне остались слезы. — Мне так жаль, что это случилось. Перед тобой была эта прекрасная жизнь, и теперь она исчезла. — Так хорошо быть здесь с ним, видеть его целого и невредимого, но мое сердце болит, когда я думаю о Венди и его родителях, как его смерть откроет большую черную зияющую дыру в их жизнях: рана, которая никогда полностью не излечится. Мне больно, когда я думаю, что проведу всю свою длинную жизнь на земле, не видя его снова.
Он поднимает мой подбородок.
— Эй, все в порядке.
— Если бы я только оставила тебя…
— Не делай этого, — говорит он. — Не сожалей о нас. Я не сожалею. И никогда не буду.
Не знаю как долго, но мы сидим там, вместе, наши руки переплетены, моя голова у него на плече. Он рассказывает мне обо всех вещах, которые я пропустила в этом году: как он одержал верх над быком на родео, ради адреналина, говорит он, потому что он хотел чего-то, чтобы почувствовать себя живым, когда он, в противном случае, чувствовал себя ужасно.
— Ты счастливчик, что не сломал шею, — говорю я.
Он смеется. Пожимает плечами.
— Хорошо, не такой уж и счастливчик.
— Я скучал по тебе каждую минуту. Хотел поехать в Калифорнию, схватить тебя за эти волосы и утащить обратно в Вайоминг, чтобы заставить тебя увидеть смысл. Потом я подумал, ну, если я не могу забрать ее к себе, я поеду к ней.
— Так что ты подал заявление в Калифорнийский Университет в Санта-Кларе.
— Тебе Венди рассказала об этом? — спрашивает он, удивленно. Я киваю. — Что за болтушка, — вздыхает он, думая о ней. Приходит в себя. — Ты уверена, что мы не можем остаться здесь навсегда? — спрашивает он с тоской.
— Нет. Ты должен двигаться дальше.
— Ты тоже, я полагаю. Ты не можешь зависать с мертвым парнем всю свою жизнь.
— Я желаю, чтобы могла.
— Прескотт хороший парень, — говорит он, его голос напряжен. — Он позаботится о тебе.
Я не знаю, что сказать. Он встает, в силу привычки стряхивает со штанов несуществующую в раю грязь. — Ну, думаю, я должен отпустить тебя. У меня впереди поход.
Он притягивает меня в свои объятия. У нас были прощания, у Такера и у меня, от случая к случаю, но ничего подобного не было. Я цепляюсь за него, вдыхаю его запах, его одеколон, лошадиный пот и сено, намек на печенье «Орео», чувствую твердость его рук, зная, это в последний раз, когда я их чувствую, и я смотрю на него со всем отчаянием и разбитым сердцем, и затем мы целуемся. Я повисаю на нем изо всех сил, целуя его, будто мир, собирается исчезнуть, и думаю, что в каком-то смысле это так. Целую его так, как вероятно, должна была бы постесняться делать в таком месте, как на небесах — это как церковь, место, где Бог смотрит прямо на тебя, но я не останавливаюсь. Я отдаю ему все свое сердце через свои губы. Я люблю его. Я открываю свой разум и показываю ему, как сильно я люблю его. Он издает испуганный, мучительный смешок, и отстраняется, тяжело дыша.
— Я не могу оставить тебя, — говорит он хрипло.
— Я тоже не могу оставить тебя, — отвечаю я, качая головой. — Не могу.
— Тогда не оставляй, — произносит он, хватает меня за шею и снова целует, и мир вращается, вращается и затем темнеет.
ГЛАВА 22. ПРОРОК
Я проснулась в своей комнате в Джексоне. Минуту я обдумывала, было ли это все плохим сном. Оно кажется таким. Но затем реальность обрушивается на меня. Я издаю стон и переворачиваюсь на бок, сворачиваюсь в позу эмбриона, давлю руками на лоб, пока он не начинает болеть, раскачиваюсь, раскачиваюсь, потому что знаю, что Такер ушел.
— Ох, сейчас, — говорит голос. — Не плачь.
На краю моей кровати сидит ангел. Я чувствую, что он любит меня. Он благодарен, что я в порядке. Дома. Я чувствую его облегчение от того, что я в безопасности.
Поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.
— Папа?
Это не отец. Это мужчина с рыжеватыми волосами, глазами цвета неба после захода солнца, когда свет почти покидает его. Он улыбается.
— Боюсь, в этот раз Майкл не смог прийти, но он передает свою любовь, — произносит он. — Я Уриэль.
Уриэль. Я видела его раньше. Где-то в моем сознании я храню его образ, стоящего рядом с отцом, выглядящим сильным и царственным, но я не знаю, откуда это пришло. Я сажусь, и почти сразу меня наполняет слабость, пустота в желудке, будто я не спала несколько дней. Уриэль сочувственно кивает, когда я падаю обратно на подушки.
