Ольга Гусейнова - Сумеречный мир
Сознание медленно отключалось, но я увидела, как Егор, трансформировавшись, ринулся на копья, ломая их телом. Частично насаживаясь на них, сумел дотянуться до окруживших их плотным кольцом перевертышей. Дальше ягуар рвал глотки направо и налево, совершенно потерявшись в кровавом безумии.
Рядом с ним ревел тигр, выбираясь из-под кучи-малы, устроенной ему барсами. Кричали женщины. Страшно завыл волк, встав над телом Святослава с неестественно вывернутой головой. Перед погружением в темноту мелькнула мысль: «Глебушка всегда выбирает правильную цель и никому не позволит одеть на себя ошейник подчинения».
А я… я победила, ведь подо мной в предсмертных судорогах дергалась огромная кошка Гелла. И теперь Егор мой по праву сильного! Мой!
Глава 30
— Содрать с вас шкуры мало, так издеваться над ребенком…
— Капочка, любимая, ну что ты наговариваешь, мы тоже пострадали. А шкуру с тех котов мы содрали, не переживай…
— Сава, ты как маленький, и шутки твои дурацкие…
— Ну какие уж тут шутки, любимая. Все честь по чести, обещали — сделали!
— Заткнись! — сквозь плотный туман в моей голове раздался резкий глухой приказ Хмурого.
Словно пудовыми губами мне удалось попросить:
— Холодно… я домой хочу…
Сразу же меня накрыли чем-то мягким и облачно-пушистым, уютно окутавшим родным запахом, а сбоку горячее живое придвинулось… Щекой прижалась к чему-то гладкому… Под ухом равномерно стучало… сердце, кажется. Знакомый, умиротворяющий звук, под который моя сущность эмпата окунулась в прекрасные эмоции нежности, любви, заботы. Пропитывалась насквозь, восстанавливалась после страха, чужого неприятия, злости и прочего негатива.
И рефреном чудному чуду я услышала любимый, скрежещущий от переполнявших его эмоций, голос, что тут же откликнулся на мою просьбу:
— Мы уже дома, родная. Все позади, я позабочусь о тебе.
Густой липкий туман снова поглощал сознание, нестерпимо хотелось вынырнуть из него, потому что одна важная мысль снова прорвалась сквозь вязкую вату:
— Егор… Егора ранили… ему больно… мне надо к нему…
— Здесь твой Егор, здесь, котенок, жив-здоров. Открой глазки, Ксенечка, моя хорошая.
— Бедняжка! — грустно прошелестел знакомый женский голос. — Столько напастей, и когда это только закончится…
— Капочка, вон Хмурый своей ненаглядной готов песни мурчать о вечной любви, а ты меня даже пожалеть не хочешь. Почеши хотя бы за ушком, любимая…
— Я тебя сейчас почешу… мухобойкой по наглым рыжим мордасам! — беззлобно отмахнулась женщина.
Я пыталась задать с десяток вопросов, но собственного голоса не слышала. И веки тяжелые, неподъемные. И спать очень хочется. Но еще больше — выбраться из опасного болота.
— Я так устала… Почему?.. — наконец-то сорвался с губ самый простой вопрос.
— Ксенечка, детка, просто мы твои косточки срастили, много сил ушло. И крови ты потеряла много. Снова. А организм еще с прошлого раза не окреп. Вот и тяжко тебе сейчас вдвойне…
Я вслушивалась в голос женщины, пытаясь понять смысл сказанного, но выходило плохо. Единственное, что меня встревожило и колокольным набатом зазвенело в голове: детка… женщина… Дальше понеслось: закон сильного, ошейник подчинения… Гелла, которая с вызовом и плотоядно рассматривала мужчин, эмоционально вычеркнув меня из состава конкуренток. Еще бы, слишком слабая и мелкая кошка не соперник. Я помнила ее чувства, прочла. Стоило мерзавке получить добро старейшины на бой, тут же перевела рысь в мертвецы.
— Он мой, — занервничала я. — Егор только мой… я выиграла… я сильная… достойная… мой.
— Тише, тише, любимая, — снова услышала я родной голос, наполненный нежностью и заботой. — Конечно я твой Егор, только твой, успокойся.
— У меня сейчас хвост отвалится! Хмурый, да ты нежничать умеешь. Не знал за тобой таких достоинств…
— Сава, достал уже, я сейчас тебя вместе с гипсом выкину в окно мозги проветрить! — глухо рыкнул у меня над ухом любимый.
Именно благодаря привычному звуку, в конце концов, удалось вырваться из тумана и открыть глаза. Обозрела лежащего рядышком Егора с обнаженным торсом со злостью уставившегося в сторону. Но стоило мне пошевелиться, он перевел взгляд на меня. И в выражении его лица, и в мгновенно потеплевших глазах появилась нежность и обеспокоенность:
— Лапушка моя, ты как?
Я выпятила нижнюю губу, шмыгнув носом от радости и облегчения. Старалась не заплакать, но слезы все равно побежали по щекам.
— Плохо, — всхлипнула я, — болит все тело, словно на меня шкаф упал.
— Так Гелла на тебе повалялась, кошка драная… — весело напомнил Сава. — Половину ребер тебе переломала. Кожа на боках лохмотьями висела, вся в кровищи, а челюсти у твоей рыси, как у крокодила, оказывается, — в голосе тигруши-балабола слышалось восхищение. — Вцепилась ей в глотку и не отпускала, сколько мы не отдирали. Пришлось…
— Да заткнись же ты, придурок, — заорал Егор. — Убирайся!
У него голос прорезался! Да еще какой… зычный. Неужели я слишком потрясенно и жалко выглядела, слушая новые подробности битвы двух кошек.
— Ой, прости, Ксень, не подумал я о нежной женской душе, — виновато буркнул Сава, подтвердив мое предположение. Тем не менее, с места он, вроде, не двинулся.
— А ты, Савелий, вообще, редко думаешь, когда рот открываешь, — присоединилась к Хмурому Капитолина Федоровна.
— Не ругайте его, он добрый, хотел за меня рудники отдать, — заступилась я. — Ему тоже от барсов досталось.
Обвела пространство взглядом: спальня Егора. Мы с ним под толстым пуховым одеялом на черном шелковом белье лежим. Насколько позволяло собственное калечное состояние, с помощью Егора я поудобнее устроилась, приподняв голову на подушке. Выпростала руку и, приподняв одеяло, скосила вниз глаза: обнажена полностью, вернее, замотана бинтами, на моем ягуаре темные шелковые штаны, а на груди и боках тоже белоснежные повязки.
— О-о-о… все святые светлые, — выдохнула я с болью, вспомнив, как он грудью рвался на копья, чтобы пробиться ко мне…
— Не переживай, любимая. Не надо. Все хорошо. А это — ерунда, заживет быстро, — мягко, взволнованно начал успокаивать меня Егор, осторожно гладя по волосам.
Воспользовавшись улучшившимся обзором, я посмотрела в противоположную половину комнаты. В кресле сидела Капитолина, скрестив красивые длинные ноги. А рыжий баламут полулежал на диване, положив огромные ноги на столик перед собой. Тоже в низко сидящих на бедрах пижамных штанах. Широченная грудь перемотана бинтами. Левая рука в гипсе и шея в корсете. Повернуть голову он по понятной причине не мог и косил на меня виноватым взглядом. И выглядел так комично, что я не выдержала и захихикала. Правда, охнув, прекратила: ребра отдавали глухой болью.
