Диэр Кусуриури - Край Ветров: некроманс
Но нет, нет, это, все-таки, чересчур. Эти чувства слишком сильны. Они опасны. Они уничтожают и надламывают. Почему слова этой девушки так значимы для меня?.. Почему я не могу с собой справиться и подавить это все в зародыше? Почему я воспринимаю их — легкие перышки — как воткнутые в подушечки пальцев ножи? Да, перышки разноцветные, и белые, и красные, и темно-зеленые, — но те, что чуть темнее золотых, пронзают меня насквозь, как будто бы уголек прожигает лёд. И, не становясь ни чуточку холоднее, уголек этот тлеет, отдается глухой болью где-то в области солнечного сплетения, пульсируя, как живой, готовый вот-вот обратиться птицей с такими же острыми, как ножи, перьями.
И, стало быть, тем самым разорвать меня на куски.
Мйар обнаружил себя забившимся в угол в какой-то темной захламленной комнате. Пахло сыростью, плесенью, гниющим деревом.
Он, как это бывает с существами чрезмерно эмоциональными, не помнил, как оказался здесь. Отнял руки от лица. Посмотрел на свои ладони и усилием воли заставил их прекратить трястись.
— Привет, панический припадок и шизофрения, — вслух проговорил он. — Ежели ты, родная, уже со мной, так чего мне бояться?..
Эха здесь не было, так что ему снова никто не ответил.
Мйар прикрыл глаза, не желая видеть более мир вокруг себя. Иррациональный страх и горечь, ни с чем не сравнимая, все никак не хотели его отпускать. А сердце… сердце болело, и Мйар не знал, что с этим поделать.
Он сидел так, подтянув к себе колени и руки, около получаса, пока нервная дрожь не сменилась, утихнув, другой, вызванной холодом.
Мйар, шмыгнув носом, поднялся, потирая озябшие предплечья. В голове звенела пустота, как будто бы между «сейчас» и «тогда» возникла плотина. Высокая, белая, каменная. Хрупкая до полупрозрачности.
Иногда, чтобы уберечься, стоит перестать думать, и тот, кто умеет вовремя остановить поток своих мыслей, может обрести таким образом необходимую передышку, будто бы искусственно заморозить время. С решениями торопиться рано. Мнения не изменить необдуманными действиями, а вести себя следует достойно. И, раз уж время есть, исходя из этого нужно все обдумать, все понять и ни в коем случае не показывать никому своей слабости. И так уже… напоказывался. Достаточно.
Мйар осмотрелся по сторонам. В этой просторной комнате некромант зачем-то держит старую зачехленную мебель, от которой, по-хорошему, пора бы уже избавиться. Значит, Мйара угораздило забраться довольно глубоко в недра усадьбы, туда, где жизни нет совсем: ни простой, изначальной, ни призванной. Или же здесь, в пустоте, тишине и покое, и начинается настоящая жизнь? Мыши же здесь должны быть… еще клопы, мох и плесень… Святая простота, невинная тем, что не осознает себя и просто… выживает.
Мйару подумалось, что до того, как к нему пришел Ромка, он сам был чем-то вроде этого мха. Он был камнем, лежащим на дне пруда.
И если всем известно, что от брошенных в пруд камней идут по воде круги, пересекаясь множество раз, — то что же бывает, если камень кто-то со дна поднимет? Холодный песок и забвение — это не конец пути для того, кто сделан из материала достаточно прочного, достаточно долговечного. Да что там, вечного практически, — если позабыть, например, сказки о драконьем пламени и об уровне развития современной науки и техники.
А ежели ты еще и камень, к примеру, драгоценный — то что тогда? Может, эта байка (про судьбу и все такое прочее) и вовсе может обратиться занимательной сказкой? Со счастливым концом.
— Надо верить в себя, — вздохнул Мйар, отряхивая пыль со штанов. — Хотя, в гробу я видал все эти ваши «катарсисы», но — надо в себя верить, и, по возможности, любить. И ныть поменьше надо.
Он еще ничего окончательно не решил. Только, разве что, подумал, что пора брать себя в руки и делать то, что должно. Во-первых, нужно вернуться наверх и таки поговорить с Мари. Может, она подробнее расскажет, что и как случилось с Пелагеей. И что Мари такое колдовала, чтобы разыскать их в видящем неспокойные сны городе.
Мйар вышел из временного пристанища отжившей свое мебели и направился по маленькой узкой лестнице наверх, выбравшись прямо в условный тупик коридора на первом этаже. По другую сторону от этой лестницы был вход в подвалы, и он почему-то оказался не заперт.
Мйар насторожился, а потому прислушался и принюхался. Было тихо, смутные знакомые голоса едва слышались вдалеке, вероятно, на втором этаже, а еще где-то поблизости капала вода. Запахов незнакомых тоже не было, и Мйар подумал, что напрягся зря. Опять. Ну что ж ты будешь делать…
И все же он решил зайти в подвалы и проверить, как там Вера. Мало ли. Вдруг — не зря. Ну и, кроме прочего, ему было интересно, как Камориль ее закрепил, и не отплатил ли он ей той же монетой, а, точнее, скотчем.
Подвалы некромантского дома все-таки казались Мйару самым неуютным местом на свете, и даже та камера, где их держала Вера, была как-то более… обжита, что ли. Ну, она хотя бы изначально предполагалась помещением, сделанным для людей… Здесь же все стены были выкрашены черным, здесь все вообще было черным, а что черным не было — было красным. А что не было красным, было темно-зеленым, и убийственное это сочетание нервировало. Очень.
Вера отыскалась в одной из больших клеток, стоящих на полу. Вампирша сидела, привалившись спиной к дальней стенке клети и смотрела на Мйара немигающим бездумным взором оглушенного зверя. В клетках, что покачивались на цепях над ее «обиталищем», Мйар узрел засохшие, как будто бы мумифицированные останки. Кому они принадлежали — он определить не мог, только смутно догадывался, что кто-то из этих покойников — сравнительно недавний «пациент» Камориль, — тот самый серийный насильник Виталий.
Костяные псы Камориль тоже были тут — они недвижно следили за Верой из темных углов помещения, похожие на обыкновенные чучела.
Мйар присел на корточки напротив клетки Веры.
— Есть хочешь? — спросил он.
Взгляд Веры стал чуть более осмысленным, но она смолчала.
— Нас ты, все-таки, кормила, — Мйар с сомнением огляделся по сторонам и снова обернулся к Вере. — А Камориль тебя кормит? Или ты долго можешь обходиться без крови? Или ты не только кровью питаешься?
Вера все так же, молча, смотрела на Мйара из своего угла, только, разве что, как будто бы вся подобралась и напряглась, не меняя при этом положения тела.
— Камориль сказал, что я мог бы как-то помочь вам с проклятием крови, — проговорил Мйар, глядя на свое запястье. Встал с корточек, оглянулся по сторонам. Подошел к столу, на котором нашлась красная металлическая миска. Глянул на Веру. Вампирша не шелохнулась. Мйар снова посмотрел на свое запястье. Вздохнул. Как будто бы странно улыбнулся, — и прокусил лучевую артерию у самого запястья левым нижним клыком. Чуток повел головой, удлиняя разрыв.
