Соня Сэнь - Кошки не плачут
— Нет, не от тебя. Мы с тобой теперь — одно целое. Ты почувствовала мое приближение и позвала меня в свой сон… точнее, в видение… Я скучал по тебе, котенок.
— Я смотрю, ты жив и невредим, — заметила я спокойно, хотя внутри все сжалось. Не от ненависти и гнева, нет. От облегчения… и радости. — Неужто всемогущий папочка замял дело с нелегальным обращением, а?
— Не вполне. — усмехнулся он невесело. — Но наказание куда мягче, чем могло бы быть, если бы не влияние моего отца. Так ты выйдешь со мной на террасу, упрямая кошка, или мне силком тебя выволакивать?
— А ты попробуй, — с вызовом бросила я, вздернув подбородок.
Он пару мгновений молча смотрел на меня, потом тяжело вздохнул, и плечи его опустились.
— Прошу тебя, Шеба, удели мне минутку-другую. Потом я уйду и больше тебя не потревожу, обещаю. По крайней мере, лет пять…
— Какая точность, — буркнула я, но ноги с дивана спустила. Странное и какое-то обреченное поведение Младшего Лорда Ночного Города обескураживало и пугало. Я не привыкла его таким видеть… В левой части груди вдруг разлилась тупая ноющая боль, я поморщилась. Черт, неужто и у бессмертных болит сердце…
— Чья это рубашка? — поинтересовался вампир первым делом, когда мы вышли на террасу.
— Если ты нашел меня и знаешь, чья это квартира, должен знать и ответ на свой вопрос, — огрызнулась я.
— Я выследил тебя, «включив» телепатическую связь, установившуюся между нами после того, как я тебя обратил, — пожал он плечами. — По ощущениям могу сказать, что тут живут оборотни… Впрочем, этот факт мне и так известен — как и факт существования тайной организации вервольфов. Все мы — нелюди; секретов в обществе ночных обитателей практически нет… Значит, тебя приютил один из приятелей твоего мохнатого бойфренда?
— Не говори о нем так, — холодно ответила я. — Да, Вик попросил своего друга позаботиться обо мне. Тебя это как-то напрягает?
— Нет, я рад этому. Я… я волновался о тебе. Не следовало тебе убегать. Я бы тебя защитил… Лолли рассказал мне о произошедшем на кладбище. Ты могла пострадать…
— Лолли в порядке? — обеспокоенно перебила его я. Он взглянул на меня со странной горечью:
— Ты так о нем печешься…
— Он — мой друг.
— Он — вампир, как и я. Как твой брат, Линн, Урсула…
— Я в курсе. Вампир вампиру рознь, знаешь ли. Лолли — неплохой парнишка, хоть и безмозглый; из него еще будет толк. У него доброе сердце. А вы все — жестокие твари!
— Жестокая тварь, как ты изволила выразиться, спасла тебе жизнь, между прочим, — сухо заметил Люций.
— Да, верно. А стоило ли оно того? Теперь мне вечно будет восемнадцать, и я буду пить кровь…
— Это не так уж плохо, котенок. Ты не состаришься, не заболеешь, не подурнеешь. К тому же, меняться с годами ты все же будешь — очень постепенно, едва уловимо, но будешь. Нет, твое лицо не избороздят морщины, волосы не поседеют, а тело не утратит силы и ловкости. Просто течение времени оставляет свой отпечаток даже на лицах бессмертных… Ведь и сам я — далеко не тот молодой мужчина, каким кажусь, и ты это знаешь.
— У тебя глаза многосотлетнего убийцы, — прошептала я, отворачиваясь.
— Они не всегда бывают такими, — мягко возразил он. Его ладони очень осторожно легли мне на плечи. Прохладные, сильные, узкие ладони с холеными длинными пальцами. Родные до боли. — Когда они смотрят на тебя, в них не остается ни капли жестокости. Разве это не так?
— Так. И я не понимаю, почему. Не верю, что такие, как ты, способны любить по-настоящему… по-людски.
— Неужели та ночь в горах тебе это не доказала, Шеба? Ты по-прежнему считаешь меня врагом? Ведь ты меня любишь, я это чувствую!
— Можно влюбиться и во врага, — ответила я задумчиво.
— Значит, ты все-таки в меня влюблена, — в его голосе прозвучало удовлетворение сытого, избалованного кота. Он прижался щекой к моей макушке, шумно и глубоко вздохнул.
— Все-таки ты моя, — пробормотал он уже тише. — И мне не нравится, когда на тебе рубашки чужих мужчин. Ты должна носить только мои рубашки и только в моем доме…
— Еще чего, — фыркнула я, но уже без иронии.
— Пока у меня еще есть время, я обязан решить, как мне защитить тебя, — продолжил он серьезно. — Пять лет — большой срок, если речь идет об угрозе твоей жизни. Ты в опасности, а я с завтрашнего дня не смогу быть рядом и присматривать за тобой…
— Так-так, — я резко вырвалась из его рук, подбоченилась. — Ничего не понимаю! Куда это ты собрался на ближайшие пять лет и что мне угрожает? Преследование твоего Клана, желающего убрать меня?
— Нет, у Клана к тебе больше нет претензий, Шеба. Я об этом позаботился. Мое наказание в какой-то мере станет и твоим… Не хмурься, я сейчас все объясню. Понимаешь, я — сын Лорда, и казнить меня за столь незначительный в глобальных масштабах проступок, естественно, никто не станет. Но кара — обязательна, пусть и символическая. Таковы наши законы. Старейшины сошлись на том, что ближайшие пять лет я проведу в заточении, лежа в каменном саркофаге в подвале отцовского замка, без пищи и права на общение с другими вампирами, даже с родственниками. Среди Кланов такое наказание называется Тихим Безумием. Многие заточенные сходят с ума, не выдерживая многолетнего одиночества, голода, телесных и душевных мук… Нет, заживо погребенные вампиры не умирают, но со временем тела их высыхают, а разум впадает в подобие забытья — и при этом пленники невыносимо страдают… Я рассказываю тебе об этом не для того, чтобы вызвать твою жалость, нет — но ты должна быть готова к тому, что может с тобой произойти. Видишь ли, котенок… поскольку теперь мы телепатически связаны и контакт усиливается в ночное время, ты будешь испытывать часть моих страданий, чувствовать меня на любом расстоянии. У нас будут общие сны, мысли, ощущения. Не всегда и не так сильно, как если бы ты испытывала муки заточения на себе, но и это будет далеко не приятно. Я хочу, чтобы ты постепенно научилась «закрываться» от меня, гнать прочь мысленный зов. Старейшины знали, что делали, объявляя свое решение. Знали, что и ты будешь страдать… Я настаивал на том, чтобы тебе оставили жизнь, и добился согласия. Между прочим, твой брат тоже просил за тебя.
— Не может быть! — воскликнула я с горькой иронией. — А ведь еще сегодня он был готов выпустить мне кишки — в угоду ненаглядной Урсуле! Семейка клыкастых уродцев, пиявки недоделанные…
Губы Люция тронула легкая усмешка. Он склонил голову, и глаза его мягко замерцали — словно лунный свет отразился в черной воде.
— Вижу, тебя ничто не способно изменить, котенок. Даже став одной из нас, ты по-прежнему ненавидишь вампиров…
