Ульяна Соболева - Легенды о проклятых 2. Непрощенная
Герта отдала его обратно мне и сказала, что теперь он мой. Есть в нем некая мистическая мощь, ведь если мы во что-то верим это непременно исполнится. Вера – страшная сила. Она способна возрождать из пепла и в пепел обращать. Она правит миром наравне со страхом, любовью и смертью.
Деса Лабейн не спросила кто мы и откуда. Не задала ни одного вопроса, а просто приняла нас в своем доме, выдав за своих родственников из голодающего Талладаса, где когда-то жила её сестра. Больше всего мы боялись, что про меня узнают. Моя кожа все так же обжигала при прикосновении. Казалось, что с беременностью это обострилось сильнее, иногда на мне могла дымиться одежда. Особенно в минуты гнева и отчаяния.
И рано или поздно кто-то да заметил бы это. Особенно сама Герта. Но первое время мы придумали более или менее правдоподобную историю. Моран сказала, что мои руки сильно обгорели и я ношу перчатки постоянно, скрывая страшные ожоги. Какое-то время нам удавалось скрывать правду…но недолго.
Герта узнала мою тайну чуть позже, даже не тогда, когда сквозь черную краску стали просвечивать красные пряди волос. А это случилось слишком быстро. Намного быстрее, чем предполагала Моран. Мои волосы отказывались держать чужой цвет. Тогда Герта сама приготовила варево для меня из золы, жира и черной травы, которую бросали в чай, чтобы бодрствовать дольше у печей. Эту смесь она наносила на мои локоны каждые несколько дней. Но я все равно покрывала голову платком, чтобы на волосы не попал снег, и краска не потекла.
Моя беременность была очень тяжелой. Иногда я мучилась от страшных болей, скручивающих все мое тело, словно кости выворачивались наружу, а сухожилия и нервные окончания лопались от какого-то жуткого давления изнутри. Это случалось раз в месяц. Я покрывалась холодным потом и металась на постели несколько дней в страшных мучениях. В один из таких приступов Моран не оказалось рядом и мне помогала Герта именно тогда она прикоснулась ко мне впервые и обожглась…Помню, как пала ниц, как молилась и целовала пол возле моей кровати, а я дрожала от ужаса и понимала, что теперь моя жизнь в её руках. Она поклялась, что никогда не предаст меня. Если Данай защищал и посчитал, что я могу положиться на нее, то она никогда не нарушит данного им слова. Мне пришлось ей поверить, да и не было у меня особо выбора. Теперь я вне закона везде, где только можно себе вообразить. Оставалось только положиться на тех людей, которые находились рядом, да и больше не на кого. Но Моран, в отличии от меня, всегда была готова к предательству. Она собирала провизию в мешок и откладывала деньги от торговли булками. Если что-то пойдет не так мы сможем бежать из Жанара в другое место и у нас первое время будут средства к существованию. И я знала, что она права. Если меня предал родной брат, а родной отец подписал мне пожизненное заключение, то что говорить о совершенно чужих людях. Они в любой момент могут изменить свое мнение за горстку золота.
Ребенок придавал мне сил жить дальше и бороться. Наверное, в тот самый момент, когда Моран сказала мне о моей беременности я перестала так отчаянно желать смерти.
Во мне что-то изменилось, как будто зажегся внутренний свет. Его никто не видел, только я. Он согревал меня какой-то щемящей нежностью. Безграничной, как сама любовь. Моя любовь к отцу этого ребенка. Словно я унесла с собой её частичку. Украла ее у него для себя, выгрызла у проклятой судьбы, которая никогда не позволит быть нам вместе. Вся ярость и боль стихали, когда я прикладывала руки к животу и думала о моем мальчике. Я знала, что это сын. Не изветно почему, но я была в этом уверена. Во мне живет маленький Даал и если…если когда-нибудь я снова увижу его отца…он простит меня, увидев нашего сына. Но иногда…иногда я в отчаянии понимала, что это утопия. Нет у нас с ребенком будущего. Ничего нет кроме боли, страданий и неизвестности.
Где я буду жить с нашим малышом? Каким будет будущие велиарского сына двух непримиримых народов? Ублюдка, рожденного в грехе? Если кто-то узнает чей он – моего малыша убьют. И я готова была отобрать у него право на трон, отобрать имя с приставкой «дес» лишь бы он жил. Пусть бедняком и не при дворе, а просто жил обычной жизнью. И я отреклась от своего имени. Я поклялась сама себе, что больше не буду Одейей дес Вийяр. Она умерла. Утонула где-то вводах того озера или замерзла в лесу. Мне не нужен Лассар, не нужны земли и почести, не нужен трон… И мне больше не нужен никто из Вийяров. Я больше не одна из них. Все ради чего я боролась, воевала и шла на смерть оказалось фальшью и пустотой. Если бы я поняла это раньше не погибло бы столько людей. Вот о чем писал мне Анис из Валласса. Вот, что он имел ввиду, пряча свои слова между строк. Слова о ненужной жестокости, о тысячах отобраных жизней и о власти построенной на чужих костях.
Я больше не воин. Я просто мать, которая хочет счастья своему ребенку. Сама же я либо буду носить имя дас Даалов, либо останусь навсегда Оливией Лабейн племянницей булочницы с деревни Жанарии, овдовевшей во время страшного голода в Талладасе, а Моран моей молочной сестрой Мирандой Каан.
Ради моего малыша я была готова на что угодно.
Я научилась месить тесто, печь булочки, хлеб и пироги. Каждое утро везла товар на рынок и кричала на всю площадь, что у Лабейнов самая вкусная выпечка. Смеялась с обычными жанарскими женщинами, пила молоко прямо из кувшина, слышала грубые шуточки мужиков и так же радовалась еженедельной ярмарке. Меня это спасало от дикой тоски. Я переставала постоянно думать о Рейне и том где он сейчас. Переставала постоянно надеяться, что он найдет меня. Да, с того момента, как я узнала, что у нас будет ребенок я хотела, чтобы нашел. Сама бы я уже к нему не добралась. Нет у меня ни моей армии, ни имени, ни денег. Теперь я никто. Да и куда мне с животом идти по заснеженным дорогам?
Беременность отбирала все силы в каждой втором половине месяца. После жутких приступов я отходила несколько дней, а потом кости болели так, что я с трудом добиралась до рынка. Никто не знал почему так происходит. Моран предполагала, что так мой организм реагирует на ребенка и на изменения. Но она впервые видит нечто подобное. Главное, чтоб с малышом все было в порядке. Мы боялись звать лекаря. Потому что тогда тайна моего тела будет раскрыта, и я терпела боль, кусая губы, выкручиваясь на мокрых простынях. Когда пытка была совершенно невыносимой Моран давала мне в зубы деревяшку, чтобы я не кричала слишком громко. В одну из таких ночей я вдруг почувствовала странное покалывание в области сердца и какую-то невыносимую тоску. Отчаянно сильную непонятную тягу. Настолько оглушительную, что несмотря на страшную боль сползла с постели и добралась до окна, чтобы распахнуть его настежь. Морозный воздух опалил холодом разгоряченное лицо, а пальцы впились в подоконник от очередного приступа ломоты во всем теле и именно тогда я услышала пронзительный волчий вой. Он доносился со стороны белой пустыни. И в этот момент все живое затихло, словно наступила гробовая тишина и замер даже ветер. Мне казалось, что я узнала этот вой и по коже пошли мурашки, а на глаза навернулись слезы. Неужели он все еще ищет меня? Мой волк. Мой мужчина. Если бы я не ушла тогда, может быть все было бы иначе…Но разве у меня был выбор? Разве я простила бы себя, если бы Маагар убил Рейна?
