Екатерина Оленева - Призрачная любовь
— Что ж, не я этого хотел.
Алые глаза демона прожигали мозг. А потом Лена услышала утробное урчание. Увидела, как сползаются к её растерзанному трепещущему телу мертвые твари. Ползут, чтобы вонзить кривые когти и затупившиеся зубы.
То, что оставалось от сознания и разума рванулось. Но истерзанное тело больше не подчинялось. Мелькнула тень и клыки. Дальше Лена погрузилась в кровавое облако из безумия и боли. Она уже не понимала, что происходит и что от неё отрывают. Лишь ощущала новые и новые вспышки боли. Снова и снова когти и зубы отхватывало новые и новые части того, что совсем недавно было ею, — Еленой Лазоревой. Глупой и наивной девочкой, которой почему-то казалось, что за облаками она увидит яркий-яркий свет!
Пытка всё длилась, не собираясь кончаться.
Неужели ей когда-то, правда, небытие казалось страшнее Ада? Какой же она была глупой! Она тогда ещё не знала, что такое настоящая боль. Не оставляющая ни чувства достоинства, ни чести, ни надежды.
Только боль. Боль души. И боль тела. Боль, которой нет конца.
И боль все не кончалась…
* * *Кофе кончился. На дне чашке кашицей лежала кофейная гуща. И на душе лежала такая же жижа.
В ту ночь Мишка видел сон. Обычно сны ему не снились.
Сон начался с того, что Миша, сидя в стареньком кресле-качалке, рассматривал альбом, держа его у себя на коленях. Со всех фотографий на него с усмешкой глядело тонкое лицо Адама Левина. Губы молодого человека насмешливо кривились. Темные большие глаза недобро щурились, внушая чувство неясной тревоги.
— Поменяемся? — задавал он ему вопрос, прямо с фотоснимка. — Ты возьмешь себе ту, что предназначалась мне. А я ту, которая могла бы быть твоей.
* * *Сон изменился.
Михаил шел по длинной темной аллее. Деревья мрачновато шептались за спиной. Кто-то легкими кошачьими шагами двигался вослед. Но, то и дело, оборачиваясь, Миша кроме пляшущих теней под деревьями, ничего не мог разглядеть. Пока из-за туч не выглянула луна, высветив замерзший на дорожке силуэт невысокого юноши в расстегнутом пальто. Силуэт был невысоким и худощавым.
Парень в пальто склонил голову в приветственном жесте. Но, несмотря на хрупкость и легкость фигуры, от неё исходило ЗЛО. Шипящее, словно клубок растревоженных змей.
Миша повернулся и торопливо зашагал вперед, отчаянно стараясь оторваться и не бежать при этом. Побежать, значило бы струсить. А трусить, тем более перед этим, — не хотелось.
Наяву Мишка от опасностей никогда не бегал, впрочем, как никогда их специально и не искал.
Но во сне его пугал не нож. И не ночная драка. Страх его был неосознанным и потому особенно сильным. Было страшно, как никогда в жизни.
Шаги за его спиной сменили размеренный ленивый темп legato на четкое staccato.
— Обернись, — голос, что все-таки сумевший настичь Мишку, был мягкий. И жуткий. — Не беги от меня. Я хочу всего лишь поговорить. Только поговорить.
Михаил остановился, с трудом преодолевая унизительный страх.
— Ты мне мешаешь, — голос, долетавший до него, от слова к слову обретал плотскую звучность. — Прячься, если хочешь, — достиг он звучности громовых раскатов. — Лучше прячься. Но не вздумай вставать у меня на пути! Или я тебя уничтожу.
По дорожке, на встречу Михаилу, шли две девушки. Обе — в одинаково светлых платьях, белокурые, похожие на херувимов. Обе — босиком и с распущенными волосами. У обеих был одинаково безмятежный, довольный вид.
Михаил у себя в голове услышал призрачный смешок, полный едкого сарказма:
"Ну и что, герой? Кто из них тебе больше по вкусу? Они так похожи, словно раздвоились! Кого же из них ты хочешь: первую или Вторую? Не знаешь? Не можешь решить? Не можешь выбрать? Тогда не утруждай себя. Тебе не взять ни одной. Они обе — мои".
Миша поспешно двинулся на встречу девушкам, но их уже не было видно на дорожке.
Он бросился их искать, ломясь сквозь колючие кусты шиповника, окаймлявших дорожку с двух сторон, ломая ветки и больно, до крови, обдирая кожу на руках. И замер, пораженный открывшимся зрелищем.
Синий лунный луч равнодушно освещал картину, полную сладострастья. Обе девушки, вдвоем, услаждали белокурого монстра с красивым ликом. Припадали к нему лунными телами, пытаясь утолить противоестественную, пронзающую откровенностью, страсть.
Парень подмигнул Михаилу.
— Иди к нам, — пропел ему красивый мягкий голос. — Будь с нами. Они станут служить тебе, если я того пожелаю. Я хочу тебя и их. Ты хочешь их, и будешь хотеть меня. Так иди к нам!
Обе Елены обратили к Мише взоры, хищно, призывно улыбаясь. Тянули руки, маня к себе в жаркие объятия.
По округе разливался удушающий запах. Цветов? Тлена?
Мишка не помнил, почему все исчезло. Но во снах так случается. Ни Адама, ни Левиной больше не было. Рядом стояла только Лазорева. Они остались один на один.
Торопливо приблизившись к девушке, Мишка крепко её обнял, нежно касаясь губами губ. Но те оказались ледяными, твердыми и безвкусными.
Миша отпрянув, с ужасом обнаружил, что обнимает мертвую, разлагающуюся, растекающуюся под руками, плоть.
Очнувшись от сна, Миша все ещё чувствовал острое отвращение и ужас. Никогда, ни разу, ни один кошмар не пугал его так сильно.
Глава 21
Дом-убийца
Москва — город больших скоростей. Ни радость, ни горе не длятся здесь дольше мгновения. Спустя всего неделю Мишка не вспоминал о мимолетном увлечении, окунувшись в привычный быстрый и легкомысленный ритм.
Вернулась из Египта мать, окончательно рассорившаяся со своим молодым любовником, которого застала в номере с молоденькой горничной. Так что желание Олега, наконец, расстаться и пойти дальше каждый своим путем ею не поддерживалось. Напротив, Зоя неожиданно поняла, что дорожит семьей и их отношениями. Рыдая и грозя свести счеты с жизнью, она изводила не только мужа, но и сына.
Марина, в свою очередь, обозлившись на ожидаемую нерешительность Олега, не отвечала на его звонки. Олег не находил нужных слов (если они вообще существовали), как объяснить Марине, что не может он оставить в одночасье женщину, с которой прожил больше пятнадцати лет. Не умел он сделать так, чтобы Зоя поняла, что его решение вернуться к Марине вовсе не пустой каприз, и отпустила бы его добровольно, без постылых упреков. Так, мечась между двумя женщинами, не находя в себе решительности выбрать одну, Олег ещё больше все запутывал, вместо того, чтобы разрубить "Гордеев узел" одним решительным движением.
В течение двух месяцев обстановка в доме накалялась, но все старались сохранять видимое спокойствие.
