Реверанс со скальпелем в руке (СИ) - Шатохина Тамара

- Гоша, а дети? Они могут встретить её не очень приветливо, - осторожно полюбопытствовал Гнатюк.

- А с мужиками я договорился. Они настороже, конечно, но это нормально. Радости особой нет – тоже предсказуемо… посмотрим. У меня опять нет выхода. И денег тоже.

- С местами в стационаре проблема… я не против выписки, - высказалась психолог, - а вы, Георгий Зурабович, излишне драматизируете. Я вижу перед собой спокойную, пускай и излишне молчаливую женщину. Но длительная кома в любом случае - частичное поражение мозга. Даже если оно небольшое, изменения личности неминуемы.

- Не буду спорить со специалистом. Готовьте выписку, Виталий Иванович.

***

Шония принес для меня одежду – бельё, длинный сарафан, в который я с облегчением влезла, и легкую кофту. Подождал за дверью пока я оденусь, оглядел с улыбкой и подхватив на руки, понес по длинному больничному коридору. В этом был смысл – сама я шла бы долго, а еще можно было прикрыть глаза, чтобы больше не видеть этих стен. Я не просто понимала – четко знала, что работать здесь больше не смогу.

Большой внедорожник легко принял меня внутрь - Шония усадил на задние сиденья, застеленные чистой простыней, где лежала еще и большая подушка, и доложил:

- Подумал, как было бы удобнее мне. Вдруг захочется полежать? Мань… - заглянул мне в глаза, - сейчас начнем другую жизнь, слышишь? Нет… не хочешь ты слышать. Ладно, попробую донести, но на природе… я уже сам тут задыхаюсь.

- Спасибо, Георгий Зурабович, - прошептала я, рассматривая улицу, людей, небо в просветах между ветками.

- Давай с этой минуты – Георгий? – предложил он, садясь на водительское сидение.

- Хорошо, - а почему и нет? О субординации в любом случае уже можно не думать.

На Озерах было малолюдно, все-таки будний день. И еще здесь было хорошо – не жарко, солнце не слепит, по зелени ветерок пробегает, птицы поют – то песни слышатся, то скрипы. Те, которые песни, похожи на свирель Рауля…

- Сейчас мы во всем разберемся, Машенька, но разговор будет непростым. Из машины выходить не будем, просто двери распахну. Смотри на озеро, дыши… Ты так переживаешь из-за своего Сергея? – стал вдруг его голос напряженнее.

- Сергея…? - рылась я в памяти, - Сергея не знаю… пока не вспомнила. А должна… из-за него? Кто это?

- Так… я даже жалею сейчас, что Санна отсутствует, хотя толку с неё…! Сергей – твой бывший муж. Вы расстались, развелись и ты очень переживала. Он хочет вернуться к тебе, даже настаивает на этом, - потянулся он ко мне, и я привычно дала руку для поцелуя.

- Ну вот как ты это делаешь?! На колено встать хочется. Маша? Сергей ждет тебя в вашей квартире.

- А это обязательно? – паниковала я. Начала болеть голова – как я ни напрягалась, вспомнить не получалось, а это всегда головная боль - такие попытки. Психолог советовала просто отложить их, будто добровольно отодвигая мысленно вдаль – мозг потом вытащит сам и безо всяких усилий.

- А можно… как-то без него? Без Сергея?

- Можно, ты даже не увидишь его, если нет такого желания, - успокоил меня Георгий и мы надолго замолчали, глядя, как ветерок морщит воду, как расходятся круги от мелкой рыбешки, капает в воду какая-то мошка… Потом он вздохнул и продолжил свой трудный разговор:

- Твоя квартира занята Сергеем, но сейчас не до разборок с ним, тут ты права. Значит, немного поживешь у нас – заселишься в спальню, а мне без разницы, могу спать и сидя, не то, что на диване. Ты помнишь – у меня два сына: Дане четырнадцать, Дато тринадцать?

- Тринадцать… - встрепенулась я, в памяти всплывало… будто и правда из глубины поднималось на поверхность, становясь доступным для сознания: - Сын Дато? И Автандил. Я помню… и Нуца. Она не будет против?

- Мы развелись с ней, Нуца уехала жить в Грузию – там её Родина, там вся её жизнь. Сыновья остались со мной, захотели так сами.

- Сыновья… - зашевелилась я в нетерпении, - Нужно их согласие, наверное. Мы спросим?

- Ты не против поехать ко мне домой и поговорить с мальчишками, я правильно понял, Маша?

- Не мальчишки… уже почти мужчины. А какого цвета у них глаза? - непонятно от чего замирая, допытывалась я.

- Черные. Черные у них глаза – как у матери, - обеспокоенно смотрел на меня Шония. И я постаралась успокоиться и успокоить его. Глубоко вдохнула, посчитала в уме – «un, deux, trois, quatre...»

- Мань, ты улыбаешься, - расцвел он, - да ты улыбаешься?! Дай чмокну в щечку, солнце моё! – потянулся он ко мне.

Это всё – и ласково-восторженное «солнце», и выражение счастья на его лице непонятно с чего… Из-за одной моей улыбки? Вспомнилась вдруг черноглазая ревнивая Нуца, слова её тогда… Безо всяких усилий вспоминалось, просто день откровений какой-то! Но не Сергей – там ни проблеска. Да и не об этом сейчас…

- Как вы относитесь ко мне, Георгий Зурабович…? Я должна знать.

* Дешам, я в порядке…

**Буду спать…

Глава 35

- Мань, ты сейчас, как котенок, - вздохнул он, - и рванешь куда глаза глядят на слабых лапках. Ты же упрямая, я хорошо тебя знаю. И не так я хотел бы, не сейчас, - говорил, не глядя уже на меня.

- Ну, значит, не нужно, - быстро согласилась я, чувствуя ужасную неловкость. Да, сейчас бы я - куда глаза глядят. Прикрыла их, потерла…

- Мне кажется, я любил тебя всю жизнь, сколько себя помню, - услышала все-таки и затаила дыхание. Не от самих слов, а от того, как он говорил – будто размышляя, переосмысливая что-то, винясь и даже сомневаясь. Исповедь? Да – это звучало, как покаянная исповедь. И страшно было нарушить её, даже громко вздохнув. А Георгий продолжал:

- И такое, знаешь, горькое открытие… Давно уже стерпелся, привык, а вначале даже сердце прихватывало с горя – больше вечерами. Жить с этим научился, но смеяться перестал, молчаливее стал, строже… мама тогда сильно переживала. Весь тот год был верен тебе… не из принципа – просто других не видел. И не понимал – то ли в наказание мне такая любовь, то ли в дар? Год этот... серый не прожил, а протащил на себе. А потом струсил, наверное… Понял, что для меня это непосильно – нести любовь сквозь жизнь, как знамя. Жить, знаешь, хотелось – во всех смыслах, как и ты жила. Молодость, Маша, она для счастья – я так думал. И уронил своё знамя, сдался… Потому и тебя обвинять в нелюбви глупо, согласись? Я никогда этого не делал, - оглянулся он на меня, но как-то отстраненно.

- Ты… счастливо все эти годы выглядела. А то, что женился… и жалею, и нет – Нуцу зря обидел, но у нас самые лучшие в мире мальчишки. И представляешь? Что они «самые», недавно только и понял. Похоже, им даже при мамке сильно меня не хватало, а сейчас мы разговариваем почти всё время, когда я дома. Любыми мелочами делятся, спрашивают такие вещи… - тихо засмеялся он, - я их просвещать было собрался, а на деле... Там уже теоретики. Скоро совсем вырастут и я останусь один. Кроме тебя никто не нужен, Мань. Беда такая, - опустил он голову.

- А Нуца знала? – хрипнула я. Хотя о чем это...? Конечно, иначе тогда не подошла бы ко мне.

- Да, давно. У нас все знали, доложили и ей. Такое не скрыть при всём желании. Плавится все внутри... а выплеснуть можно только взглядом. И знаешь… - вскинул он голову, - полное и верное служение одной женщине всю жизнь, оно и загадка, и очарование великое – только это и правильно. Но была Нуца. Ею я пользовался, ни в чем себе в общем-то не отказывая. Так что и на служение это не тянет, ничем хорошим в итоге похвастаться я не могу. И не страсть у меня к тебе погибельная, как говорится, - улыбнулся горько, - а убийственная потребность – видеть, слышать, знать, что ты есть. С первого взгляда так. Поэтому ничего тебе не угрожает, я навязываться не стану, не переживай.

- Вот этого я как раз не боюсь, - тоже улыбалась я, но получалось, наверное, кисло: - И ничего такого давно уже не жду, а уж сейчас... Судьба у меня, наверное, такая – страсти не вызывать, а тем более - погибельной.