Простодушны и доверчивы (СИ) - Сергеева Александра Александровна
В этот момент парни закончили трепаться и пошли своей дорогой. Игошка пропала, а Лёка подошла к вызывающе пучившему на неё «висельнику»:
— Отдай!
— Ты меня вроде ничем не одарила, чтобы отнять, — язвительно напомнил ископаемый прохиндей. — Будешь насильничать, я воеводе пожалуюсь! — загробно душераздирающим голосищем провыл он.
Лёка прыснула, посмотрела на допотопного — в прямом смысле слова — старинушку и пообещала:
— Насильничать не буду. Ты не в моём вкусе и не в том возрасте.
— Тьфу! Дурища! — возмутился благородный старец, норовя заехать зубоскалке кулаком в лоб. — Я ж не о том. Все слова, все смыслы поисковеркали.
— Браслет! — терпеливо повторила Лёка, увернувшись от тычка. — Сам отдашь? Или силу применить?
— Что ты против меня можешь? — небрежно отмахнулся Нешто.
Однако в его бесстыжих глазах промелькнула тревога.
— Угадал, — с многозначительной лаской в голосе заверила мучительница. — Оставлю тебя здесь повисеть годика на три. Или на пять. А за это время и клад пропадёт, и…
— Я выбрала, чтоб зваться Венздей, — захлюпала рядом игошка, высунув лягушачью лапку из бутылки.
Бутылка в кармашке, кармашек на сумке, сумка на плече остановившейся рядом женщины с телефоном, прижатым плечом к голове. Игошка помахивала лапкой и крутилась в бутылке веретеном, наматывая на себя волосы.
Кажется, я больше никогда не смогу пить из купленных в магазинах бутылок — промелькнуло в голове. А вслух Лёка уточнила:
— Тебя так… раньше звали? Когда ты была живой?
Трудно представить, что славянскую девчушку, жившую в достопамятные времена, родители могли поименовать «средой». Да ещё на чужом языке — если, конечно, те не были бриттами, ехавшими с ярмарки. И заблудившимися так далеко, что их зарезали на другом конце света.
— Не-е. Когда живой, я не помню. Помню, как мамка Кикиморка звала меня Дарёной. Это когда в первый раз. А потом я выбрала, чтоб зваться Живогощь. Хотела думать, будто живу. А мамка отругала, что мужское имя на себя примеряю. И я назвалась Душицей. А ещё после Водя́нкой… Любицей… Я про так давно плохо помню.
Женщина неспешно побрела прочь, увлечённо треща по телефону — бутылка уплыла, игошка пропала.
Но Лёку заусило. Мелкая прелесть не должна вместо имени обзываться какой-то собачьей кличкой. Нужно исправить — закрутила она головой в поисках подходящей тары с жидкостью поблизости.
— Объявится, — подозрительно участливо заверил Нешто-Нашто. — Никуда не денется.
— Думаешь? — продолжая вглядываться в снующие мимо тени, буркнула Лёка.
— А то. Скучает она тут порой. На этом месте в межмирье мало кого встретишь. В города-то нашу братию не заманишь. Там, где очаги смертных, межмирье сама видишь каково. Серо да неприглядно. То ли дело в сторонке от поселений: там межмирье живёт и дышит, — охотно пояснил старый жулик, явно пытаясь задобрить несговорчивого приставника. — Вольные духи оттого и вольные, что живут на просторе. В лесу, у реки там, или…
— Зубы не заговаривай, — усмехнувшись, оборвала его заговоры-наговоры Лёка и протянула руку: — Браслет!
— Дался он тебе, — проворчал Нешто, и не думая потакать её требованиям. — Та девка богатая. Ещё один купит: не обеднеет.
— Ага, — хладнокровно поддакнула Лёка. — А невиновный парень будет сидеть в тюрьме.
— Ну, и посидит! — зарычал Нешто-Нашто, вновь принявшись брыкаться. — Не переломится!
— Ну, и повисишь, — столь же бесстрастно согласилась она. — Не свалишься. А потом воеводе распишешь в красках, как подставил человека под статью. Он за такие дела ужасно любит морду бить. Давно не случалось: соскучился наверно по праведным экзекуциям.
— Ты меня заморской расправой не пугай! — зашипел старый аферист, изо всех сил пытаясь сохранить добычу.
Настолько страшно нужную, что, вернувшись домой, он законопатит её в какую-нибудь щель и забудет о её существовании. Проверено.
— Забери, — внезапно покладисто и абсолютно спокойно вытащил Нешто откуда-то из воздуха браслет. — Пора навестить наших злодеев. А то загуляли мы с тобой забездельничались.
Подвох — задалась вопросом Лёка, протянув руку. В межмирье с вещами из реала всё так сложно. Ещё и таланты у всех духов разные. Даже у тех, что вроде принадлежат к одному виду. Тут каждая мелочь идёт в зачёт: как жил, как помер, каким способом задержался в межмирье. Голову сломать можно.
Но в этом вопросе «поди туда, не знаю куда» здесь на особом положении. Умел преспокойно выуживать вещи из реала, сумел и передать браслет другому духу — в межмирье приставники пребывали именно в шкуре духов. Куда они при этом исчезали в нормальном мире — вопрос вопросов.
Нешто попытался объяснить, мол, никуда их смертные тела не деваются. А, вроде как, становятся невидимыми и шуруют себе преспокойненько тем же путём, что и приставник в межмирье. Только вот здесь приставник-дух мог проходить сквозь людей и предметы. Интересно посмотреть, как тело человека — пускай даже невидимое — повторяет этот подвиг в реале.
Что-то не складывается — согласился полковник, занявшись, было, затейливым ребусом. Но вскоре бросил это тухлое дело. Без дополнительных конструктивных вводных не справиться, а в Нешто-Нашто конструктива, как у каракатицы волос на голове.
— Э! — завопил он, как резанный, когда приставник развернулся и преспокойно направился к месту судилища. — Куда?! А я?!
— Подождёшь, — процедила Лёка, зная, что он услышит.
И без того проканителилась с игошкой — как бы окончательно не опоздать.
И ведь чуть не опоздала: на место происшествия уже прибыла полиция. Лёка вздохнула, стиснула зубы и пошла сквозь людей. Потерпевшая как раз распахнула сумочку, тыча ею в лицо молодому, преисполненному скепсиса полицейскому. Примерившись, невидимка ловко опустил браслет будто в нарочно подставленную тару. За секунду то того, как полиция сунула туда же свой нос.
— Браслет украли? — многозначительно уточнил скептик при исполнении и подтолкнул сумку к хозяйке: — Этот?
— Ну, да! — раздражённо брякнула та, мельком глянув вниз.
После чего вытаращилась на полицейского так, будто на её глазах тот вернул ноги калеке — причём не две, а целых три.
— Вот же сука! — почти восхищённо выдохнул кто-то над ухом Лёки.
— Гнилой пранк, — прокомментировал другой свидетель беспредела, творимого обладателями денег на браслеты с бриллиантами.
Лёка почти развернулась, чтобы покинуть место счастливого разрешения ситуации, как справа проквакали:
— А ещё я придумала, чтоб зваться Шанель. Не помню: до Любицы или уже после… Много придумывала, как зваться: всего не упомнишь. Наверно, мамка Кикиморка помнит. Или нет? Как думаешь? Нас у неё много.
Жабья мордень смотрела на приставника из оранжевой газировки, потешно искажавшей и без того сомнительную красоту игошки.
— Ты Шанель-то как умудрилась выдумать? — пристроилась Лёка к подростку, обнимавшему полуторалитровую бутылку фанты.
Она и не знала даже: существует ли такое имя? А, если да, то наверняка французское. Интересно, где русская нечисть могла его подцепить? Во время похода Наполеона на Москву?
— Она была краси-ивая…, — мечтательно протянула игошка, смешно хлопая ушками. — Как Василиса Прекрасная. Или нет…
Мама потащила мальчишку в сторону от рассасывающейся толпы: всё интересное закончилось. А Лёка понеслась обратно к месту экзекуции. На бегу вытянула руку, мысленно приказав блисковице вернуться. Стрелка отпочковалась от столба и влетела в ладонь хозяйки — откуда благополучно юркнула в колчан. Нешто-Нашто рухнул на пол, глухо крякнув:
— Что б тебя…
— Срочно укради мне бутылку воды, — не дослушав заслуженные проклятья, потребовал приставник.
Косица над застывшим на карачках Нешто вздыбилась скорпионьим хвостом. На Лёку выпучились с таким возмущением, словно та приказала выстроить хрустальный мост от её дворца до Эйфелевой башни:
— Совсем ополоумела?! То она, значит, меня к столбу гвоздит. За ничтожный проступок. А то ей поди да укради! А зачем тебе? — неподражаемо спокойно закончило существо, у которого в настроениях семь пятниц на дню.
