Ласточка в Академии Штормового ветра (СИ) - Марлин Юлия

— Глядите. Девица!

В меня тыкали пальцами, обзывая убийцей.

Хихикали, шептали в спину гадости.

Наконец, законники впихнули на жесткое сиденье кареты. В полутьме я сжалась, дрожа и стискивая плечи пальцами. В груди нестерпимо жгло, словно вместо сердца там пылало мифическое Темное пламя Унсурэ. Было больно, и в то же время с плеч будто сползало рабское ярмо.

Все эти месяцы я чувствовала себя не на своём месте. Нелюбимая, неродная кровь. Меня использовали, надо мной потешались. А теперь избавились как от надоедливой помехи. Но та другая я — сильная, еще не рожденная, но уже свободная рвалась навстречу свету, делая первые вдохи, поднимая голову и расправляя магические крылья.

Невероятно страшно менять привычную жизнь. Вступая на тропу перемен и отрекаясь от прошлого, сложно предугадать, куда приведут мечты, но в глубине души я чувствовала, что справлюсь. Иной судьбы не дано.

— Что ее ждёт? — Спросила Матильда, следуя за констеблем по пятам.

Тот надел фуражку и взлетел на облучку арестантской кареты.

— Для начала определим в одиночную камеру. Потом свяжемся с законниками из столицы. Дело попахивает запрещенным колдовством.

— Вот оно как?

Тетка поджала губы, а после погрозила мне кулаком.

— И дёрнул Низший приютить сиротинушку. А ты, оказывается, «проклятая». Тьфу, знала бы, даже на порог не пустила. С этого дня, ты для нас умерла, Анжелина. Слышишь? Всё, — махнула законникам и повернулась к таверне. — Увозите. Видеть ее не могу.

* * *

День клонился к закату, а ко мне так никто и не пришёл.

Я меряла сырую камеру шагами, вздрагивала от шорохов в углах и пыталась успокоиться. Дважды по коридорам проходил охранник. Молча проверял замки на решетках, вкатывал в отверстие у пола плошку воды, и исчезал на верхних ступенях. Изредка на лестнице слышались голоса, хлопала дверь и в мутный полумрак втекали багровые отблески фонарей.

Я снова прошлась от стены до решетки. С досады саданула кулаком по железке.

Перед глазами стояло обожженное лицо Эмиша; запекшаяся кровь на стойке, опрокинутой мебели. Я шептала защитные заклинания, тёрла глаза, пытаясь выбросить из головы эти жуткие картины, но искаженные ужасом глаза ле Брока въелись в разум ядовитой занозой. Преследовали, мучали, осуждали.

— Оставьте меня, — простонала, прижимая ладони к ледяным щекам. — Уйдите!

Холод оплетал тело адскими цепями. От озноба зубы колотились столь громко, что сбивали с ясных мыслей.

Кто я?

Что за магия спит в моей крови?

Раньше не замечала за собой ничего странного. Потомственная аристократка. По мнению мамы — слабенький бытовик. Это у нас Эдварду досталась вся полнота родовой магии. Боевой маг. Глава рода. Аристократ. Я же — обычная выпускница Пансиона благородных девиц. Рассудительная, в меру скромная, но чувством юмора не обделена. Думаю, именно это качество больше всего ценит во мне Арт.

Покусав нижнюю губу с внутренней стороны, прошлась по камере, разгоняя холодный мрак.

Наверняка, жениху уже донесли об аресте невесты.

Почему тогда Артур молчит?

Вздохнув, упала на лавку, ловя пальцами отблески вечерних лучей. В памяти опять мелькнули отвратительные отголоски случившегося в таверне.

Так сосредоточилась на размышлениях, что не сразу обратила внимание на мелодичный перезвон колокольчика.

— Знак, оповещающий о прибытии почты?

Точно.

Над полом — на уровне глаз — парило серое облачко, из которого вывалился конверт. На оттиске печати серебрились очертания багрового грифона — родовой герб семьи штель Ферров.

В груди все сжалось в комок. Вот, значит, как. Прислал письмо. Сам не приехал.

На ватных ногах подошла к конверту и вынула белый хрустящий лист. Начертанные магическими чернилами ровные буквы слабо светились в темноте.

«Милая Анжелина, еще раз хочу выразить восхищение вашей красоте и безупречным манерам, ибо те короткие часы, что нам довелось провести наедине, навсегда останутся моими самыми лучшими воспоминаниями.

К моему безграничному сожалению наше дальнейшее общение делается невозможным. Обстоятельства сложились столь неудачно, что я вынужден сообщить о расторжении помолвки.

Был безмерно счастлив являться Вашим женихом последние девять месяцев. Еще раз прошу прощения, если своим поспешным решением подал Вам необоснованные надежды.

«Артур штель Ферр Третий».

Слова отпечатались в памяти, словно их выжгли каленым железом. Перед глазами метнулся рой черных огней.

— Артур, только не ты…

Жених не слышал мольбы униженной невесты. Сразу за первым конвертом посыльное облачко «выплюнуло» брачный контракт, перечеркнутый алой линией. Отказ роду дель Сатро.

От горького разочарования, закусила кулак.

Сделалось так больно, словно тело пронзила тысяча клинков, и я истекаю кровью, разрываясь от жаркой агонии. Согнулась пополам, а потом упала на колени, комкая грязный подол. Хладнокровие изменило.

Истинной леди не подобает выплескивать чувства наружу. Проявления бурных эмоций порицается общественным мнением. Плевать. Я рыдала, забыв об осторожности. Скребла ногтями пол и рвала на себе одежду.

Кажется так, и уснула, сжавшись в комок на холодной, жесткой лавке.

… Меня всегда будил рассвет.

Золотые лучи просачиваются сквозь неплотно задернутые портьеры, ползут по нежно-персиковым стенам моей уютной девичьей спаленки, щекочут лицо и пробираются под веки.

Я улыбаюсь, потягиваюсь под пуховым одеялом и, радуясь новому дню, босиком бегу в главную гостиную. Матушка обычно сидит у камина и вышивает накрахмаленные воротнички белых сорочек. Отец прохаживается по ковру ручной работы со свежим номером Имперского вестника. Старший брат увлеченно скребёт ногтем по лезвию отцовского клинка.

Я отчаянно стараюсь выкинуть обрывки прошлого, но память безжалостно подбрасывает новые образы. Вот, я сижу за обеденным столом, сервированным лучшим геллийским фарфором и смеюсь над шуткой Эда. Вот танцую с Артуром в императорском дворце на балу по случаю Рождества. Вот босиком гуляю вдоль берега старого озера: под ногами перекатывается мелкий гравий, в длинном подоле светлого платья путается лесной ветер, а воздух дрожит пьянящими ароматами цветущей гречихи и клевера.

Даже после переезда в тёткину таверну, я осталась верна любимой традиции. Прежде чем лечь — всегда оставляла в шторах прореху, чтобы каждое утро пробудиться от игры теплых солнечных зайчиков на лице.

Сегодня все было иначе.

Сумрак опутывал липким покрывалом, давил на грудную клетку, стискивал горло колючей удавкой.

Сонно повозилась, удивляясь, почему всё тело болит? Будто спала на дощатом полу. Вспомнила, что надо бы встать, спуститься на кухню и открыть черный ход, через который всегда входила вторая подавальщица Мири. Но ноги не слушались. Были ледяными, затекшими. Спина вообще одеревенела.

Если я не у себя, то где?

Внезапно слух резанул острый скрежет железа.

В замочной скважине провернулся ключ, после чего решетчатая дверь со скрипом распахнулась.

— Ты! — Грубо крикнул охранник.

Вздрогнув, я резко села.

— Приказ господина констебля — доставить в его кабинет.

Охранник в серой униформе кивком велел выйти из камеры и, когда подчинилась, развернул лицом к стене и завел мои руки за спину. На запястьях защелкнулись наручники. Кожу ужалили обрывки охранных заклинаний. Такие не то, что снять, даже коснуться без специального ключа не получится. На сутки ошпарят обездвиживающим заклятием.

— Вперёд, — он толкнул в конец коридора — к лестнице с каменными ступенями, убегавшей наверх.

Смутно соображая, почему я в тюрьме, поднялась из подземелья и вскоре вошла в кабинет городского констебля, растерянно озираясь по сторонам. Серо-зеленые стены, деревянная мебель, большие окна без штор, на подоконниках кипы бумаг. Штукатурка кое-где облупилась, ну так, это не столица — тут такое на каждом углу. Зато тут был стеклянный столик с запотевшим графином яблочного вина и пара бокалов.