Избранные Луной (СИ) - "Чинара"
— Надень на себя сегодня самую уродливую и закрытую пижаму. И поставь рядом с кроватью эти проституцкие духи.
Дверь ванной комнаты хлопает так сильно, будто ненависть ко мне оборотня передалась и ей. Оставаясь под нещадными к моему телу струями воды, я сползаю вниз по стене и обхватываю свои колени руками.
Глава 7
Время, проведенное в прозрачных стенах душевой кабинки, действительно помогает мне немного прийти в себя. Бесконтрольно бьющееся под кожей желание приблизиться к Оуэну, почти болезненное намерение дотронуться к его телу, и не менее сильная потребность в его прикосновениях - все утихло.
Голова, наконец, окончательно проясняется.
Сейчас я чувствую себя так, словно контроль все еще мне подвластен.
Выключаю воду, выхожу из душевой, обматываюсь белым махровым полотенцем и подхожу к раковине. Зеркало запотело, как и все пространство вокруг. После того, как Оуэн вышел из ванной комнаты, я переключила холодную воду на горячую, стараясь унять бьющуюся изнутри дрожь, разбивающую мое тело на маленькие куски.
Пальцы сами тянутся к влажной поверхности зеркала.
Ощущения, будто я наблюдаю за собой со стороны, когда, глупо улыбнувшись, начинаю писать указательным пальцем имя альфы и вырисовываю рядом миленькое сердечко.
Затем в меня метко ударяет страх быть замеченной за этим дурацким занятием, и я тут же, злясь на себя, стираю рукой глупые заметки. А ведь всего пару секунд назад была уверена, что вернула себе полный контроль над разумом.
Смотрю на собственное отражение в зеркале. Нечеткое. Оно усмехается, оно смазано, туманно, напугано, но где-то в глубине души до безумия счастливо, и вместе с тем несчастно от понимания, слишком ясного осознания – будущего у нас с Оуэном нет.
Наша истинность – невозможна.
Если даже целитель ошибся, и я не настолько никчёмна, чтобы не суметь привлечь волка, надо оставаться честной с самой собой - Оуэн Стефенсон никогда не захочет признать своей парой убогого приемыша, которого однажды в лесу подобрал его отец.
Кривая улыбка трогает мои губы и острыми краями проходится по сердцу.
Разве будущий глава стаи может пожелать ту, кого покинула собственная волчица?
Дитя не сумевшее удержать зверя – позорное слабое семя.
Говорят, внутренний волк, как твоя вторая личность, вечная часть тебя… Часть, которая будет защищать до последнего вдоха…
Но моя решила уйти, бросить меня одну, забрав с собой все мои воспоминания.
Все годы до семи лет, до того дня, когда папа подобрал меня в лесу – как один чистый лист белой бумаги.
В детстве я часто плакала, особенно тяжело было ночами. Несколько раз пыталась убежать в лес, старалась неумело выть, всей душой желая позвать свою волчицу обратно, но она никогда не отвечала. А они всегда ловили и возвращали меня обратно в поместье. Он всегда находил и ловил меня первым. И даже уверял меня, что теперь Стефенсоны и есть моя семья. Но это было слишком давно, словно в другой реальности. До того, как Оуэн начал меня ненавидеть.
Надо смотреть правде в глаза. Кто в здравом уме захочет объявлять о своей истинности с той, которая никогда не сможет подарить достойное потомство?
В уголках глаз собирается соленая влага.
Да, лучше меня истину никто не понимает.
В чем смысл страдать и вбивать в себя гвозди полные правдивой горечи?
Открываю кран, брызгаю на зеркало холодную воду и шлепаю босыми ногами в комнату. Бросаю полотенце в кресло и, остановившись напротив шкафа, достаю пижаму.
«Надень самую уродливую пижаму» - колышется в сознании. И там же в сознании я сердечно посылаю Оуэну средний палец. Я всегда любила спать в пижамах и уродливых у меня точно нет. Та, которую я сейчас надеваю, состоит из легких хлопковых брюк и свободной футболки, на которой изображен большой кусок пиццы, а снизу есть подпись: «Always hungry».
Несмотря на еще раннее время, спускаться вниз нет никакого желания. Трогаю сво лоб. Немного хмурюсь. Температура, так удачно спавшая недавно, зачем-то снова возвращается.
Следует лечь и поспать, немного успокоиться, а завтра уже на спокойную голову думать, что можно сделать. Главное не сталкиваться с ним. А если встреча будет неизбежна, нужно бежать под холодный душ. Постучу немного зубами, но зато одержимость отпустит. Вот сейчас же отпустило. Никакого глупого желания раздвигать перед Оуэном ноги нет! Только вот от одной подобной мысли внизу живота выстрелвает пронзительным желанием.
Значит, уяснить для себя – никаких мыслей об Оуэне!
Никаких, Джен.
Совсем-совсем никаких.
Забираюсь на кровать и накрываюсь одеялом. Закрываю глаза и перед ними навязчиво встает тот, о ком нельзя думать. Нельзя…
*
Просыпаюсь я в полумраке. Сияние часов около кровати показывает, что время только десять вечера. Приподнимаюсь на локтях, пытаясь осознать свое состояние, как слышу за окном шум двигателя.
Нет, пожалуйста, нет…
Совсем не эта мысль должна сдавливать мое горло нервным комом.
Я должна мечтать, чтобы он уехал. Так будет гораздо проще. Да, так мне будет лучше и спокойнее. Так намного правильнее.
Непослушными ногами ползу к окну, рядом с которым расположена моя большая кровать, и застываю около него горестным изваянием.
Нет, пожалуйста, нет…
Я пытаюсь перебороть себя. Пытаюсь порадоваться. Практически насилую свои губы, вынуждая их скривиться в улыбке, но выходит жалко, и сердце, бьющееся в груди, отталкивает от себя фантомы счастья, котороые я насильно ему посылаю. Оно покрывается пеплом. Только что его машина выехала из ворот поместья. Выехала, оставив после себя лишь шум мотора, горючий дым и мои слезы.
Они собирались жить все эти дни в доме – я это точно знаю. Рикарда столько раз говорила об этом. И вот теперь он уезжает. Уезжает с ней.
Я совсем из ума выжила?! Конечно, с ней. Как можно было забыть о его невесте? Об этой идеальной девушке, так ему подходящей.
Он уехал с ней, лишь бы оказаться подальше от меня. От неожиданно испортившего все его планы приемыша. Он уехал, с отвращением вспоминая, как ему пришлось смотреть на мое тело и еще хуже – нюхать его. Он уехал, чтобы смыть с себя воспоминания и забыться в ночи с ней…
Можно ли стать помешанной за один день? Или за один вечер? Или за один вдох, с которым в тебя проникает запах того, с кем вас решила связать луна? Наверное, можно. Иначе как объяснить поток сознания, безжалостно хлестающий меня колючими иглами... или отчего в груди разливается невыносимая тоска.
Я медленно сползаю с подоконника, в который до этого напряженно вцепилялась, уставшим камнем сваливаюсь на матрас и притягиваю к себе большую подушку, крепко ее обнимаю и закрываю глаза. Меня вновь бьет дрожь. Убеждаю себя в том, что следует уснуть и тогда все обязательно пройдет.
Через какое-то время дверь скрипит и в комнату входит Алекс.
— Дженни, ты как? — она тихонько опускается на кровать возле меня. — Оуэн сказал, что ты захотела спать и велел не заходить к тебе без лишней надобности.
— Нормально... — сонно мычу в ответ.
— Видишь, он тоже о тебе заботиться. — шепчет сестра и дотрагивается до моей руки, — Ой! Дженни, да ты до сих пор горишь! Он сказал, что дал тебе необходимое лекарство! Я сейчас маму позову!
— Алекс! — реальность дается мне с трудом, но я вцепляюсь в ее ладонь, когда она пытается встать, — Пожалуйста, не зови маму. Он дал мне сильное лекарство. Пожалуйста, поверь, со мной все будет нормально.
