Мэнди Хаббард - Рябь (ЛП)
Волосы.
Кожа.
Я подаюсь назад, настолько быстро, что ухожу под воду и набираю полный рот воды. Мне трудно держать рот над водой, в то время как я кашляю и задыхаюсь.
Я снова протягиваю руку, сердце бешено стучит, руки трясутся, но я переворачиваю тело и вглядываюсь в темноту.
Это...
Стивен.
Крик вырывается из моего горла, и на секунду я замираю. Мои ноги больше не двигаются, я медленно погружаюсь под воду. Но затем я выкашливаю еще больше морской воды, и это заставляет меня прийти в себя. Я наблюдаю, как его тело плавает на поверхности, а волны накрывают нас.
Мой разум проясняется и заставляет меня снова двигаться. Я хватаюсь рукой за подбородок Стивена и гребу к берегу. Я плыву быстрее, чем когда-либо мог человек, быстрее, чем могла сама. Кажется, прошла всего секунда прежде, чем мы оказываемся на песке.
Но Стивен не двигался, не бился в моих руках.
Нет. Нет, нет, нет, нет.
Я наклоняюсь и пытаюсь вдохнуть в него жизнь. Я закрываю ему нос и отдаю ему весь воздух, что только у меня есть. Я давлю на его грудь, пытаясь заставить сердце биться.
Он не мог так далеко заплыть. Просто не мог.
Казалось, всего несколько секунд мы были порознь.
Я отчаянно давлю на его грудь, вдыхаю воздух в легкие, но все без результата. Меня душат слезы.
– Стивен! – кричу я, надавливая на грудь и всхлипывая.
Его глаза пустые, остекленевшие, словно у призрака.
Я наклоняюсь и плачу. Из-за того, что было. Из-за того, чего уже никогда не будет.
Вверх по улице раздается шум мотора, такой громкий, что я отскакиваю назад от Стивена. Визг тормозов возвращает меня к реальности.
Помощь. Кто-то может помочь.
Я карабкаюсь вверх по песчаному берегу, побеги тростника впиваются в мои босые ноги, пока я, наконец, не оказываюсь стоящей под уличным фонарем. Ночной воздух уже не дарит тепло моей обнаженной влажной коже. Дождь, который грозил начаться последние несколько дней, припускается мелкой моросью, как только я ступаю на тротуар.
Свет фар ударяет в меня, когда машина показывается из-за поворота. Я выбегаю на середину улицы, размахивая руками над головой. Фары светят прямо мне в лицо, ослепляя, заставляя меня прикрыть глаза рукой. Мокрая и полуголая, должно быть, я выгляжу сумасшедшей.
К свету фар присоединяется мигающий красный и синий.
Полиция.
Я прокручиваю это в голове снова и снова, каждый день, но всё всегда заканчивается одинаково. Я, завернутая в одеяло, сижу на заднем сидении полицейской машины, в то время как холодное, накрытое простыней тело Стивена, провозят мимо меня. Каталка обо что-то ударяется, когда они поднимают её в машину скорой, и рука Стивена выскальзывает из-под простыни. И всё что я могу видеть – его бледные, безжизненные пальцы.
Я сильно моргаю, отгоняя воспоминания. Если тебе не придется спать, тогда не придется видеть снов, приносящих кошмары.
Все считали его смерть подозрительной. Он был энергичным семнадцатилетним спортсменом, который не должен был уступать волнам: он плавал каждый день дома в бассейне, а летом занимался серфингом. Полиция так и не поняла, почему мы отправились купаться в такую темную ночь, и в то время я тоже этого не понимала.
Меня допрашивали снова и снова. Я пересказывала одну и ту же историю, опуская ту часть, где я пела. Даже тогда, не поняв до конца, что же произошло, я знала, что об этом говорить нельзя.
В конечном итоге, полицией было установлено, что я никак не могла его утопить сама. По крайней мере, ни одним из обычных способом. Стивен был намного крупнее и гораздо сильнее меня. Когда по результатам вскрытия признаков убийства не было обнаружено – никаких ушибов, отсутствие частиц кожи под ногтями или каких-либо следов борьбы – утопление признали несчастным случаем.
Журналисты строили догадки, что в темноте он потерял ориентацию в пространстве. Не найдя берега, он просто устал настолько, что уже не смог держать голову над водой. Другие говорили, что его ногу могло свести судорогой, а нарастающие волны лишь усугубили положение. Печальная трагическая случайность.
Но мои друзья никогда так не думали. Они хотели знать, почему я увела его из дома к пляжу. Почему не спасла его. А когда я отказалась что-либо объяснять даже Сиенне, они отвернулись от меня.
Последующие дни после его смерти я игнорировала настойчивое желание плавать и перестала общаться со всеми. Я задернула занавески в своей комнате и лежала всю ночь, гладя на тени, делая вид, что не чувствую страстной потребности оказаться в воде.
С каждым днем мне становилось все хуже. Сначала была небольшая температура, но вскоре я уже едва могла подниматься на ноги. Кажется, я поехала к старому озеру, где раньше плавала с Сиенной, Никки и Кристи.
Я пела всю ночь, и к утру чувствовала себя сильнее, чем когда-либо. Но это чувство длилось только день.
Через две недели я начала плавать каждую ночь.
Я вздыхаю, переворачиваюсь на живот и опираюсь на локти. Может, неправильно лежать здесь в траве, на расстоянии всего двух метров над покойным. Может, кто-нибудь ужаснется, если увидит меня. Но я нуждаюсь в этом времени, проведенном с ним, – это единственное, что не дает мне сойти с ума. К счастью, могилу Стивена почти не видно с дорожки из-за нескольких кустов и ивы. И я смогла бы заметить идущего задолго до того, как тот увидел бы меня.
Я тянусь и провожу пальцами по надписи на могиле Стивена.
Стивен Гуд. Любимый сын, брат и друг.
Под надписью выгравирован футбольный мяч. Стивену футбол даже не нравился. Я никогда и никому этого не говорила. Он делал это для своего отца, который играл в старших классах и колледже, но так и не стал профессионалом. Тогда я впервые начала надеяться, что нравлюсь ему, – он рассказывал мне секреты, о которых больше никто не знал. Он доверял мне.
А я так и не рассказала ему своих. Вот уже три долгих года я думаю о нем; но когда мы, наконец, начали сближаться, как только наш роман перестал быть только плодом моего воображения, я убила его.
Я ставлю машинку Шевель перед надгробием. Каждый вечер я рассказываю ему все, даже о проклятии, с которым живу. Он единственный, кто знает правду. И если я не хочу, чтобы все мои старые друзья оказались в земле рядом с ним, придется держаться от них подальше.
