Антонио Хименес - Алхимия единорога
Солнце уже заглядывало в окно нашей комнаты, а мне никак не удавалось уснуть. Виолета и Джейн, уставшие за беспокойный день, погрузились в сон с первыми лучами зари, а я вышел на улицу и побрел по тротуару вдоль канала. Рядом был мост, я пересек его и продолжил свою прогулку.
Улицы здесь были короткими, оживленными, ароматными. Пахло свежеиспеченным хлебом, миндальными пирожными, сластями, жаренными на оливковом масле.
Мне было нелегко примириться с ограничениями плоти. Я устал, но мне хотелось смотреть, летать, проникать в комнаты венецианцев, изучать мир и постигать тайны долголетия. Я не хотел умирать, но смерть была уже не за горами. В лучшем случае у меня оставалось сорок лет, в худшем — считаные часы.
На душе у меня было тревожно. Болели спина, плечи, поясница… Я нуждался в порции эликсира, но моя гостиница осталась далеко. Сейчас я был любопытствующим странником, человеком, измученным жаждой бессмертия. Я подумал о Дориане Грее, и мне стало страшно. Успокоило меня лишь то, что это был несуществующий персонаж, созданный фантазией Уайльда.
В Венеции я скучал по деревьям, цветам и зелени. Мне захотелось отправиться в сельскую местность, подышать густым сосновым запахом, насладиться голубым небом, обдуваемым свежими континентальными ветрами. Ужасно хотелось вернуться в Синтру, в Багадас, в Кордовскую сьерру, в Сандуа. И тогда мне подумалось, что Сандуа — это отражение Бадагаса.
Такие параллели могут лишить человека спокойствия. Сандуа, подземный город под Кордовской сьеррой… Но мне не хотелось возвращаться, я предпочитал оказаться в будущем, на границе новых измерений, в упорной надежде отсрочить свой конец на семьсот, восемьсот или даже тысячу лет.
Сперва будет довольно и этого, а потом, когда потребуется, подумаем, как продлить жизнь, перешагнув и за эти пределы. Важно, что во мне зародилось такое желание, а уж друзья позаботятся о том, чтобы мне помочь.
Терпение мое извивалось, словно раненая змея. Я не мог больше ждать, не мог остановиться. Мое будущее было готово взорваться у меня в руках.
XXV
Мы вернулись в Фермо после романтического уик-энда, проведенного в разговорах, прогулках и раздумьях. Я был полон сил, Фермо действительно благотворно влиял на меня. Я с нетерпением ждал встречи с Кортези — этот человек успел стать моим другом, учителем, наперсником, старшим братом, которого у меня никогда не было, наставником, о котором все мы мечтали, но не обрели в силу своей замкнутости или угрюмости.
Кортези так хорошо разбирался в алхимии, что его уроки порой были выше моего понимания. Понятия и символы с трудом укладывались в моей голове. Кортези знал абсолютно все про тайные общества, невидимые царства, подземные союзы, мифологию, философию и алхимию. Он доказал мне, что многие из тех, кого мы привыкли называть философами, на самом деле были лучшими из алхимиков и что среди величайших ученых и художников тоже есть немало людей, сведущих в Великом делании, знающих законы долгого блаженства. Победившие смерть философы всегда жили среди людей, но им хотелось найти свое воплощение и в новых учениках. Они выбирали себе в помощники людей не слишком тщеславных, благородных духом — тех, что могли сразу уверовать в простые вещи, такие как любовь или душевная щедрость. Этих качеств было достаточно, чтобы философы могли довериться новичкам. Да, мир, в котором живут новые дети Великого делания, — замечательный мир. Научить ребенка читать — это чудо, если ты понимаешь, что ребенок не приемлет зла, чист душой и, возможно, станет потом мудрецом. Задача учителя состоит в том, чтобы наставить ученика, направить по путям мироздания.
Кортези был первым, кто заговорил со мной про Сандуа. Я был ошарашен — ведь в поисках подземного города я отправился в Португалию, а теперь выяснилось, что этот город всегда был у меня под боком. Учитель разъяснил, что потаенный город находится прямо под Кордовской сьеррой, между Трассьеррой и Арройо-дель-Бехарано. Он начинается у реки Гуадальмельято с римским мостом, которым пользовались арабы, и доходит до самой Вильявисьосы. Все это — Сандуа, земля философов и мудрецов, ставших ювелирами, чеканщиками и резчиками. Кордовские мудрецы славились на весь мир; известно их письмо к дону Энрике де Вильене,[79] в котором излагаются основные принципы Великого делания.
— Помни, Рамон, в Сандуа обитают великие люди: Гонгора,[80] Сенека,[81] Лукан,[82] Аверроэс,[83] Маймонид,[84] король Альфонс Мудрый,[85] ибн Хайсан,[86] Хуан де Мена,[87] маркиз де Сантильяна…[88] Если когда-нибудь ты спустишься в этот город, ты будешь поражен, сколько там собралось гениев слова и мысли.
— Значит, там прибежище мудрых? Нечто вроде Вышеградского кладбища в Праге?
— Не совсем. Сандуа — земля вечной жизни, край, где не стареют, не умирают и нет необходимости добывать себе на пропитание. Там не существует понятий «твое» и «мое» и ничто не оказывает губительного воздействия на людей и природу. Например, когда там распускается цветок, он никогда не увянет, даже если сорвать его с ветки. Поэтому если в Сандуа хотят обновить зелень, все сорванное и скошенное выбрасывают во внешний мир.
— И где же двери, ведущие в этот тайный город?
— Помнишь местечко под названием Баньос-де-Попейя?
— Конечно! Ребенком я часто ездил туда на экскурсии, сперва с родителями, потом, став постарше, — с друзьями.
— Так вот, одна из дверей находится там, рядом с водопадом. А помнишь место под Арройо-дель-Бехарано с чудесной рощицей из молодых тополей? В роще — другая дверь. Вообще в город ведет двадцать или тридцать дверей, но предупреждаю, Рамон: войти в них могут лишь немногие. Лучшая дверь расположена у столетнего каштана, поле у которого по весне покрывается красными маками и желтыми гулявниками.
Час был поздний, и я стал прощаться.
— Учитель, я знаю, что меня ожидает. Я спущусь в Сандуа, город мудрецов, когда вернусь в Кордову. Ты посвятил меня в одну из величайших тайн, которые когда-либо открывались человеку.
Я возвращался от Кортези как на крыльях, едва касаясь ногами неровной, омытой недавним дождиком мостовой. Небо на глазах чернело, в звездном покрывале словно открывался гигантский разрыв.
* * *Бесконечное ожидание начинало меня тревожить. Дни шли за днями, я уже устал шагать одними и теми же маршрутами — в городскую библиотеку, в книжные лавки, в ночные бары.
