Кошка Белого Графа - Калинина Кира Владимировна

– Ни к чему! Мы ненадолго.

А барыня с двумя слугами, такими же здоровыми, только безбородыми, пошла к трактиру. Увидела Вильку, остановилась и позвала по имени!

Сердце у Вильки сперва обмерло от испуга и изумления – как вышло, что такая великолепная барыня знает ее имя? А потом забилось радостно и сильно. Потому что раньше самой Вильки поняло, что это и есть то самое чудо, о котором она просила.

Барыня ласково улыбнулась:

– Хочешь, я увезу тебя отсюда?

– Хочу! – выдохнула Вилька.

Тут на крыльцо выскочила Злыдня, то есть госпожа Скурк. Ей, видно, доложили о знатной гостье.

Злыдня сразу поняла, что к чему, и заголосила:

– Ой, кровиночку мою забирают! Бедную дитятку, сестрину дочку! Я ж ее растила, холила, ночей не спала, монетку последнюю от сердца отрывала, от себя, от детей своих…

– Сколько? – сверкнула бирюзово-синими глазами барыня.

Вилька поежилась: на дворе будто враз стало холоднее. Хотя после Ночи Всех Богов зима смирила свой норов. Мороз ослабел, дни стояли тихие, ясные, даже сугробы сделались меньше. Видно, Белому Графу удалось наконец поладить с Богиней.

– Я свою кровиночку не продаю! – взъерепенилась Злыдня, но вострые глазки так и забегали от жадности.

– Так я ее даром заберу.

Барыня взяла Вильку за руку, а барские слуги сделали каменные морды.

– Пятьсот! – выпалила Злыдня.

Барыня повернулась к одному из слуг и что-то тихо сказала. Тот, порывшись за пазухой, подал хозяйке пару длинных бумажных ассигнаций.

– Тут двести.

– Люди добрые! Смотрите, что делается! Среди бела дня как липку обдирают! – заголосила Злыдня. – Пятьсот. И золотом.

Красивые русые брови барыни грозно сошлись над переносицей.

– Бери, сколько дают, и радуйся! Или завтра на тебя наденут кандалы – мне мой снежный соглядатай многое о твоих делишках нашептал.

Барыня повернула голову к дальней стороне двора – там у забора снег лежал чистый, непритоптанный. Из него поднялась, слепилась кошка и побежала через двор. На ходу ее шкурка из искристо-снежной сделалась черной, гладкой, атласной. И совсем живой!

Вилька эту кошку сразу узнала. Та самая, что месяц назад приходила к ним в трактир и Пруну, сожителю Злыдниному, кровь пустила. Ох, и бушевал он потом! А Вилька просила богов, чтобы с кошкой все было хорошо.

Кошка добежала до загона мамок, перекрасилась обратно в белую и рассыпалась снегом.

Только тут до Вильки дошло, о чем шушукались работники при виде богатых саней, какие слова повторяли: «Белый Граф! Это герб Белого Графа!»

Теперь же по двору отчетливо пронеслось:

– Белая Графиня!..

Никто и пикнуть не посмел, когда барыня увела Вильку в карету.

В карете все было синее и снежное. Вилька обмирала на краешке дивана, боясь своими грязными руками, нищим платьицем и грубыми башмаками осквернить такую кра- соту.

В это время барынин слуга сходил со Злыдней в дом и вынес Вилькину метрику.

Барыня погладила Вильку по голове:

– Не бойся. Теперь все будет хорошо.

И улыбнулась какой-то своей мысли.

Когда-то даром зимы и Белым замком владел старинный ригонский род Хладов. Но к приходу вайнов от него остались только древний старик и его правнучка, не отмеченная Богиней. Один из ближних воинов Вайнмара, первого вайнского короля, был сильным магом зимы. Он женился на правнучке старого Хлада, получил от Нежи дар, от короля – графский титул и назвался Фростом на вайнский лад. Однако удача Фростов оказалась недолгой. Внук первого Белого Графа погиб в битве с ланнами, не оставив наследников, и дар отошел ригонскому роду Данишей. Вместе с титулом, именем Фрост и всеми владениями, среди которых был и Белый замок под Альготой – еще одно чудесное творение древних зодчих.

Сюда и привез меня Рауд прямиком из Храма Всех Богов.

Увидев замок из окна кареты, я ахнула. Казалось, великан сдвинул вместе сотню торосов и увенчал их клыками ледяного дракона, затем призвал армию фей, чтобы украсить стены прекрасными цветами, птицами и животными, а после сама богиня зимы дохнула на них морозным дыханием, покрыв изящные барельефы инистым мхом.

Внутри тоже все было снежно-белым – жилые комнаты, залы, лестницы, переходы, галереи, даже подвалы. Чтобы не сойти с ума от сплошной белизны, мебель обили яркими тканями, всюду положили пестрые ковры, развесили портьеры приятных глазу цветов, расставили кадки с живыми растениями и вообще постарались придать убранству как можно более летний вид.

После всех чудес, которые я успела повидать, привыкнуть к Белому замку оказалось не так трудно, но все равно временами мне становилось не по себе.

Наверное, потому что я была одна. Рауд жил в Летнем дворце, улаживая всевозможные дела с Альриком, Королевским Собранием, канцлером Солленом, который снова занял свой пост, другими владыками стихий и вайнорцами. За две недели нашего странного брака он появился в Белом замке лишь трижды, вел себя так, будто мы женаты сто лет, но ни разу не остался ночевать и не заговорил о моем будущем, лишь делился новостями.

А новостей было с избытком.

Оказывается, когда Альрик спросил баронессу Хендевик, кто отец Эмелоны, та ответила: «Герцог Клогг-Скрапп или король Альгредо – на ваш выбор». То-то Альрик пора- зился!

Герцог в самом деле был готов удочерить барышню Болли. В конце концов, что мешало ему поддерживать отношения с Гелеоной и после ее бегства из Эйлана? Баронесса предложила подождать: «Сперва узнаем у Альгредо, не захочет ли он признать Эмелону своей». Одиннадцать сыновей – это хорошо, но дочери для династических браков тоже нужны. Союз с Ригонией мог принести Эйлану немалые выгоды, и теперь баронесса и канцлер Соллен делали все, чтобы Альгредо это понял. Герцог Клогг-Скрапп уехал в Вайнор – держать ответ перед королем Бертольдом, который был очень недоволен своеволием дочери и кузена.

Да хранят нас светлые боги! Альрик, может, и не лучший король на свете, а все же хорошо, что Ригонией правит не Бертольд и не Альгредо.

Принцу Фьюго надоело смирять свой горячий нрав. По дорогам, свободным от снежных заносов, он быстро добрался до крепости Касль и вызвал на поединок принца Гюнтера. Те, кто видел, как это происходило, рассказывали, что эйланец играл с братом Альрика, как кот… не с мышью даже, а с комком пряжи, не способным ни увернуться, ни убежать. Сперва он исполосовал Гюнтеру лицо, затем нанес такую рану, которая навсегда избавит негодяя от интереса к хорошеньким фрейлинам и женскому полу вообще. После этого Фьюго с Камелией спешно покинули Ригонию, и Альрик не препятствовал их отъезду.

– Как жаль! – сокрушался канцлер Соллен. – Она могла бы стать прекрасной королевой. Может быть, второй Клотильдой!

– Невелика премудрость, – усмехнулась в ответ баронесса Хендевик. – При умных советниках любая станет второй Клотильдой.

Было уже решено, что после женитьбы Альрика на Эмелоне именно баронесса займет при новой королеве пост главной гоф-дамы.

Женитьба откладывалась до тех пор, пока не будет объявлено о принадлежности невесты к Вайнорскому или Эйланскому королевскому дому. Не мог же король Ригонии в самом деле взять в жены «коробейницу»!

Помолвка, заключенная по воле Свена и Свяны, к браку не обязывала. Но узоры на ладонях не исчезнут до следующей Ночи Всех Богов, и, если обрученные Свеном и Свяной захотят связать свою жизнь с кем-то другим, им придется ждать целый год.

Кайса и фендрик Ойсин долго раздумывать не стали. Они обвенчались на третий день после праздника, Ойсин тут же подал в отставку и вместе с молодой женой уехал в поместье, выделенное Альриком ей в приданое. А на днях король пожаловал бывшему гвардейцу титул и земли, принадлежавшие прежнему владыке дождя. В родовой усадьбе Регенскуров имелась фамильная часовня, где Ойсин мог говорить со своей богиней и познавать нежданно обретенную силу.

Король Ригонии, казалось, все больше становился другим человеком. Может быть, таким, каким был прежде, – не мне судить. Он подписал указ о возвращении из ссылки Карстена Даниша и даже попросил у Рауда прощения.