Марина Рыбицкая - Девять с половиной
В саду на мраморной скамейке сидела прекрасная призрачная женщина, сжимая изящную мандолину в тонких руках, украшенных длинными, разрисованными алыми и темно-синими разводами когтями. Изумительный голос звал и пленял, заставляя стремиться к ее ногам:
Опущусь бессильно на колени,
Попрошу у Вышнего покой.
Мне уже не стать твоею тенью,
Захлебнусь я черною тоской… [20 - Стихи Юлии Славачевской.]
– Дочь моя, – допев до конца станс, опустила мандолину женщина, обращаясь ко мне. – Уже давно пора вспомнить! Ты разочаровываешь меня и своего отца.
– Упс! – хлопнула я ресницами. – Так я не сирота? У меня родители есть?
– Конечно есть, – нахмурила тонкие брови призрачная женщина.
Она протянула мне руку и вручила маленькую рогатку. Вещь, которую она дала мне, не выглядела дорогой – обыкновенная мальчишеская рогатка, только металлическая, но металл был теплый и приятно грел руку. В основании развилки была вытеснена маленькая печать.
– Милая, это камертон для поиска волшебных камней, он дался нам неимоверно дорогой ценой, но без него ты никогда не сможешь освободиться. Поэтому береги его как зеницу ока.
Я спросила, на пробу легонько царапая ногтем необычный подарок:
– Зачем это мне? Что это такое?
– Потом все узнаешь. А пока запомни: тебе нужны камни – осколки душ, и отыскать их очень нелегко. Осколков нужно собрать ровно девять. Самый главный, самый ценный среди них, – голубой алмаз, чистая душа без изъянов. Его можно найти и получить во владение только по доброй воле. Когда ты соберешь все камни – позови нас с папой, и мы поможем тебе наконец вернуться к нам домой. Мы так по тебе тоскуем!
Пока я пыталась осознать значение этого камешка и переваривала неожиданно полученную информацию, красавица внезапно сменила тон:
– И твои родители крайне недовольны, что ты до сих пор болтаешься тут без памяти и бьешь баклуши!
– Ну-у, я хоть что-то бью, – пожала я плечами, не испытывая ни малейших родственных чувств. Видимо, они еще не проснулись. – И вообще… я замуж выхожу.
– Мы знаем, дочка, – заверила меня женщина, сверкнув багровыми очами (глазами назвать это великолепие просто грех!). Вздохнула и пожала плечами. – Конечно, на мой взгляд, ты бы могла сделать партию и получше, с твоими-то возможностями… Но уж что есть, то есть… В конце концов, за тысячелетие в первый раз кто-то согласился взять на себя ответственность за твою судьбу!
– Я что, такая старая и такая страшная, что меня никто брать не захотел? – ужаснулась я, отмахиваясь обеими руками. Выдала, кривясь и гримасничая: – Это как я Агилару свой возраст скажу?
– Ты ведь женщина! – надула пухлые губы моя собеседница. Пренебрежительно-снисходительно: – Скажи ему, что только-только начинаешь расцветать! Не уточняя, что для этого тебе понадобилась тысяча лет.
– Да ладно, – безнадежно махнула я рукой. – Может, у меня уже старость неподалеку маячит?
– Будешь лениться, – ткнула в меня пальчиком гостья, – еще и не то замаячит!
Она подплыла ко мне, прижалась. Легко погладила по лицу, заглядывая в глаза:
– Питайся хорошо, качественно и вовремя. Не забывай принимать витамины…
– Обязательно. В последнее время я изо всех сил налегаю на железо, – кивнула я, проникаясь ценными указаниями и кутаясь во внезапно возникшее тепло от нахлынувших чувств.
– Мы с папой за тебя волнуемся, – призналась женщина, касаясь призрачными губами моего лба. Шепнула: – Ты уж тут поосторожней… Не разнеси этот мир, чтобы нам не было за тебя стыдно.
– Договорились, – потупилась я, смущаясь.
– И мы с тобой договорились, – закончила женщина. – За тобой будет присматривать Веселый Дервиш. Он…
– Э-э-э… – распахнула я глаза. – А можно переиграть? Взять кого-то еще? А то он как-то странно присматривает!
– Веселый Дервиш, – строго сказала женщина, становясь еще призрачней, – делает все правильно! Он не дает твоим мозгам превратиться в кашу!
– Точно, – кивнула я. – Потому как сам делает из них шаулю! [21 - Шауля – узбекская рисовая каша с мясом.]
– Мы волнуемся за тебя, ребенок, – всхлипнула женщина и тихо испарилась, оставив меня в одиночестве мучиться раздумьями: если за тысячу лет я только расцвела до ребенка, то когда же я заколошусь или заплодоношу?
– Амариллис! – раздался встревоженный голос проснувшегося Агилара, прервавший мои раздумья. – Ты где?
– Здесь, – отозвалась я, возвращаясь в спальню.
Что-то удержало меня от рассказа о появлении призрачной мамы. Я так себе подумала: Агилар от этого счастливее не станет. Он же наивно полагает, что женится на сироте. Ну да, ну да. Угу. Тысячелетней!
– Что-то случилось? – привстал на локте Агилар.
– Ага, – кивнула я. – У меня эта… свадебная порка… гонка… нет, горячка… опять не то… О! Лихоманка!
– Ты имеешь в виду – лихорадка? – светло улыбнулся Агилар, протягивая ко мне руку. – Иди сюда, любимая, я тебя вылечу.
– Скорее залечу до полного нестояния, – фыркнула я, но пошла к нему в руки без заминки.
Против моих ожиданий меня просто уложили с собой рядом и убаюкали, ласково поглаживая по волосам и укачивая в сильных объятиях.
– Спокойной ночи, хоним, – прошептал Агилар мне на ухо.
Я сладко зевнула, обвила его крепкую шею руками и свернулась в клубок у него на груди, греясь в лучах светлого чувства.
Утром нас разбудили ворвавшиеся в комнату Саид и Ширин. Они притащили какие-то тазики, кувшинчики и ворох тряпья.
– Что такое? – сонно моргнула я. – У нас пожар?
– У нас твоя свадьба! – нависла надо мной Ширин, уперев руки в худенькие бока. – А ты еще не мытая, не выщипанная… ах да! – не накрашенная и не одетая!
– Все можно опустить, кроме последнего, – приказал Агилар, вставая без малейшего стыда и надевая протянутый Саидом халат.
После чего наклонился ко мне, поцеловал легким касанием и сказал:
– Встретимся в саду Золотых Лилий, сегилим. Мне тоже нужно приготовиться.
– Не перестарайся, – пробурчала я, скрывая напавшую на меня сентиментальность.
И что эта дрянь ко мне прилипла? На розовую воду, что ли, приманилась?
Через несколько часов и спустя целую марафонскую дистанцию моих нервов меня все-таки притащили в сад Золотых Лилий, где уже все было готово к ранней церемонии бракосочетания. Под сенью полотняного навеса в креслах сидели судья и служитель Творца, попивая зеленый душистый чай.
