Сказка о Шуте и ведьме. Госпожа Янига (СИ) - Зикевская Елена
Шут не успел ответить.
— Эвон как… — вдруг протянул Микай. — Так ты, выходит, к своим умениям ищщо и колдун?
Ой мне! Ну что я за дура болтливая…
— А ты, выходит, ещё и догадливый? — ухмыльнулся в ответ Шут, даже не удостоив меня взглядом за такую оплошность.
— Дык, голова-то, она для думанья дана. — Кузнец опасливо косился то на меня, то на Джастера. — Али не так, молвишь?
— Так, так, — согласился Джастер, убирая карту обратно за пазуху. — Вот и расскажи, что ты ещё надумал. И не трясись, никто тебя убивать не собирается, я же сказал. От тебя живого пользы больше.
Микай крякнул от неожиданности и ударил кулаком о бедро.
— Ох ты ж и язва, а не!…
— Я жду. — холодно и весомо уронил Джастер, и кузнец разом выпрямился, крепко сцепив пальцы.
— Что сказывать-то?
— Что надумал, то и говори. В третий раз повторять не стану.
— Чудной ты больно. — Микай опасливо косился на невозмутимого воина. — Не по годам умно молвишь, да и госпожа тя, не как «пса» али хахаля свово слухает, а как ровню… Вы уж не гневайтесь, госпожа, сами велели…
— Говори-говори, — кивнула я, стараясь ничем не выдать своего недовольства по поводу оплошности и «хахаля».
— Я б на Гнилушке-то году не пожил, и не распознал бы, — кузнец расцепил руки и положил ладони на бёдра. — Токма я там разного нагляделси да покумекал себе о всяком. Кто силой-то колдовской не владеет, те всё перед Враном заискивали, а он-сам перед хозяйкой своей со страху кланялся да её приказчику поклоны бил. А ты хучь перед госпожой своей кланяшьси, да силы её не боишьси. И на Гнилушке никого не боялси и опосля с госпожой по-свойски говаривал, как не хозяйка она те, а ровня всем. Хучь ты трижды умелый «пёс» иль хахаль ейный, а перед ведьмовской силой госпожи любой бы страшилси да кланялси. Да и не слыхал я ни разу, шоб ведьма для своего хахаля поесть готовила, аки жонка послушная.
Что?! Я — жонка послушная?! Да чтобы я ещё хоть раз на привале готовкой занималась!..
Шут же откинулся на спинку стула и, ковыряясь ножом в зубах, смерил кузнеца спокойным и снисходительным взглядом, отчего парень снова ссутулился и вжал седую голову в плечи.
— Чой я не так-то молвил?
— Да всё. — спокойно сказал Шут, рассматривая нож. — Каша у тебя в голове, даже вчерашний день забыл, как я погляжу.
— Чой-то забыл? Ничой я не забыл, всё помню!
— Угу… Ты лучше скажи: ты пока в деревне спокойно жил — разбойников боялся?
— А то!
— А сейчас, когда на болоте пожил и всякого нагляделся, больше стал бояться или меньше? Под надзором чудищ-то да ведьмы злой каково жилось?
Микай хмыкнул и задумчиво почесал седую шевелюру на затылке.
— Твоя правда выходит… Страшно было, да пообвык я… Потому как разбойники хоть и душегубцы, а всё ж не чудища, люди… Да и госпожа Вахала тож баба…
— Вот то-то, — довольно ухмыльнулся Шут. — И я пообвык. Плох тот «пёс», коли могучей ведьме служить берётся, а сам от волшбы со страху в кусты бежит. Потому госпоже по мере сил помогаю и от всякого сброда охраняю. Не ей же самой руки об отребье разбойничье марать.
— Хошь молвить, что ты не хахаль ейный? А чего ж она те хлеб тады пекла?
Да он что, совсем стыд потерял, при мне меня так обсуждать?! Я ему что, девка уличная?!
Джастер только мельком взглянул в мою сторону и насмешливо наморщил нос, снова глядя на Микая.
— Вот ты дубина деревенская, ни ума, ни воспитания. Тебе жить, что ли, надоело? Хочешь госпожу Янигу словами своими прогневать? Думаешь, если она тебя в ученики по милости взяла, так тебе грубости с рук сойдут?
Кузнец вздрогнул и испуганно посмотрел на меня, а Шут изобразил вежливый поклон.
— Вы уж простите, госпожа, что при вас такой разговор грубый зашёл. Моя вина — не объяснил, как должно себя вести в вашем присутствии.
— Ничего, продолжай, — милостиво ответила я, сделав вид, что пью, чтобы не улыбнуться заступничеству Джастера и удивляясь его словам.
За грубый разговор он извиняется… Ну надо же. Впервые от него слышу такое.
— Н-не гневайтесь, гос-госпожа, — сипло пробормотал кузнец, вжимая голову в плечи. — Энто не подумавши я ляпнул…
— На первый раз прощаю, — не упустила я случая закрепить воспитательный урок. — В другой раз думай, прежде чем говорить.
Под моим суровым взглядом Микай поспешно закивал, пока Шут играл ножом, пряча улыбку.
— Госпожа Янига — ведьма серьёзная, она настоящим делом занимается, а не подолом перед мужиками машет. Ты разницу между войной и мирной жизнью понимаешь? Нет? Так я тебе объясню. Мы с госпожой, да и ты теперь, — на войне. Про Вахалу сам знаешь, она шутки не шутит. Нам с госпожой каждый мирный миг ценен хоть лепёшкой, хоть ночью спокойной, хоть крышей над головой.
Виноватый взгляд Микая метался с меня на Шута и обратно. Я же старалась сохранять серьёзный вид и ничем не выдать, как мне приятно слышать, что я серьёзная ведьма и занимаюсь настоящим делом.
Даже гордость берёт, хоть и не сделала я пока ничего такого…
— Госпожа по доброте своей мою просьбу за службу верную уважила, и тебя угостили, так что благодарен будь, а не придумывай чего нет. Это всё? Или ещё что на болоте своём накумекал?
Парень сглотнул, глядя, как легко и быстро мелькает лезвие ножа в ловких пальцах Джастера.
— А не прирежешь? — решил уточнить он.
Шут ухмыльнулся. Очень выразительно.
— За честность ещё никого не убил. А вот за ложь и длинный язык — случалось.
Кузнец сглотнул, и покосился на меня. Я только кивнула, придавая весомости словам Шута и подбадривая своего «ученика».
— Говори, Микай, не бойся.
— Умён ты шибко для «пса» да дерзок чересчур для трубадура бродячего, — на одном дыхании выдал Микай. — На вид кутёнок, а сам любого «волка» задавишь.
— И много ты «псов» да трубадуров видал?
— Сколь не видал, а таких шоб и там, и там с умением не по годам, не встречал! — огрызнулся Микай, не заметив, как складно у него получилось. — И петь-то ты мастак, а уж кровушку пущщать — и того шибче! Шо зыркашь? Али энта догадливость моя опять не в масть?
— И там, и там, с умением не по годам… — Джастер с негромким стуком положил нож на стол и задумчиво потёр подбородок. — Хорошо сказал, складно вышло… Может, ты и песни складывать умеешь?
— Чегой-то ещё удумал! — пробурчал кузнец, разом растеряв пыл. — Я и плясать-то не шибко мастак, а песни петь — ещё хужей.
— Ладно, боги с тобой, — неожиданно махнул рукой Шут. — Так и быть, научу тебя кой-чему, глядишь и пригодится.
— Чему энто? — сразу насторожился кузнец. — Колдовским штукам каким?
— Боевым. Чтоб ты при виде оружия чурбаном не стоял да в коленях не слабел. — ухмыльнулся Шут. — Колдовским тебя госпожа научит. Только при людях язык за зубами держи. Смекаешь?
— А чаво ж не смекнуть-то, — хмуро пробурчал кузнец. — Видал я, каку жуть ты творить могёшь. До смертушки помнить буду.
— Вот и помни, — довольно кивнул Джастер. — Хорошая память в колдовском деле вещь очень важная. А над словами тебе работать надо. А то как ляпнешь своё «чаво» не вовремя — и хоронить нечего будет. Ладно, раз ужин закончен, собирай посуду и пошли. Госпоже отдыхать нужно, да и у нас завтра дел много.
Кузнец торопливо закрыл рот, хотя явно хотел сказать что-то ещё.
— В чём дело, Микай? — спросила я. — Говори, не бойся.
— Энто, госпожа… Я тык, понимаю, задержимси мы тута?
— Задержимся, — ответил Шут, не дав мне слова сказать. — На несколько дней точно.
— Тады я б, с вашего позволения, в кузню, к Осташенку наведался бы лошадок наших подковать.
— Ласточку подкуй, а мою не трогай, — сказал Джастер. — И коня своего продай, только не продешеви. За него двух лошадей взять можно. Нам быстро ехать нужно, некогда тебя пешего ждать.
— Жалко Воронка, — насупился Микай. — Норовистый он, а ко мне привыкший. Да и я к нему привязалси.
— Ну, смотри сам. Не справишься, его судьбу разделишь.
Я вздрогнула, а кузнец кивнул, даже не догадываясь, насколько страшные слова сейчас услышал.
