Карина Демина - Искры гаснущих жил
Она ушла, когда Брокку было двенадцать, и наверное, это тоже предательство, куда как болезненное. На собственную мать Кэри не держала зла, хотела, но не получалось. Иногда Кэри принималась рисовать себе ее, женщину необычайной красоты, ведь иначе отец не взглянул бы на нее. Но женщина, несмотря на все усилия, получалась безликой.
— Садись.
Брокк передвинул кресло к огню, а когда Кэри села, набросил на колени плед и бокал подал.
— Белое. Попробуй.
От вина исходил мягкий аромат винограда и, пожалуй, свежескошенной травы.
Кисловатое.
Легкое.
И оставляющее пряный привкус, который долго держится на языке. И Кэри наслаждается им, чувствуя себя совсем взрослой. А Брокк сквозь линзу бокала разглядывает пламя. Он стоит вплотную к камину, и огонь почти касается его одежды, но Брокк не замечает опасности. Пауза длится, но оборвавшийся разговор не тяготит, скорее уж нынешнее молчание естественно. И Кэри наслаждается им, вином и теплом, не-одиночеством.
И когда бокал пустеет, она решается задать вопрос:
— Почему вы стали мастером?
— Потому что хотел сделать мир лучше, — Брокк пропускает ножку бокала меж пальцами, и стеклянная чаша его ложится в ладонь. — Мне казалось, что у меня получится создать что-то по-настоящему значимое. Великое. Дед не одобрял, но и мешать не мешал, говорил только, что мне следует о другом думать. А у меня не получается. Это как зуд, только в голове.
Он зажал между пальцами прядь волос и потянул.
— Все время то одно, то другое… иногда и видишь что-то… не знаю, как объяснить. Бывает, что сутки напролет не отпускает, пока работать не начну. И только тогда становится легче. Я сумасшедший?
— Разве что совсем немного.
…он не знает, что такое настоящее безумие.
Светлые глаза, которые наливаются кровью. И темные ленты сосудов прорастают в белках. Зрачок суживается до черной точки. И пульс ускоряется неимоверно. Сердце грохочет в груди, и каждый толчок его слышен.
Запах зверя.
И мокрой шерсти.
Дыма.
Влажные волосы и живое железо, которое пробивается сквозь кожу. Капля к капле, причудливая вязь. Сверр трясет головой, пытаясь сдержаться. Его губы кривятся, и нижняя выворачивается. Десны белы, и челюсть меняется, вытягиваясь. В белых волосах прорастают тонкие иглы, которые ранят ладонь. И Сверр трясет гривой, пытаясь успокоиться.
Ему удается сдержать живое железо, но не себя.
И не имея больше сил бороться, он наступает. Всегда медленно, оставляя Кэри возможность бежать, вот только побег не спасет. Игра в прятки идет по новым правилам. И Сверр всегда побеждает. А потом, вернувшись в разум, он кается и просит прощения. Целует руки. Обнимает. Пытается утешить и вновь обещает, что этот срыв — последний…
…и приносит в подарок белые лилии.
Всегда только лилии.
Кэри ненавидит эти цветы.
— Кэри? — Брокк выдернул из воспоминания. Он стоял на коленях и руки держал в руках, гладил ладони, пальцы. И собственные его были одинаково теплы. — Все хорошо, Кэри. Все уже хорошо… не надо плакать.
— Я не плачу.
Это дождь, который прокрался в дом.
Или снег, лишь сейчас истаявший.
— Конечно, нет, — он стирает слезы со щек. — Ты не плачешь. Мне просто кажется.
— Опять врешь?
— Опять вру, — Брокк покаянно опустил голову. — Из меня вышел плохой друг.
— Замечательный.
Он не спешит отпускать ее руки, а когда отстраняется, то Кэри тянется за ним. Ей страшно, что память вновь вернется, а с нею Сверр, которого не стало. Она ведь радовалась его смерти, и вот теперь эта радость кажется предательством.
— Сверр был чудовищем, — Кэри удается заставить себя остаться в кресле. И руки она прячет под пледом, и вид старается принять независимый, хотя подозревает, что Брокка не обмануть. Но Кэри отнюдь не маленькая девочка, какой он, верно, ее считает. Она в состоянии управиться с собой и странными своими желаниями.
— И все же твоим братом, — Брокк понимает ее с полуслова.
…друг.
Всего лишь друг.
И не следует забывать об этом.
— Да. Однажды я заболела… весна была. Сквозняки. И меня продуло.
…сухой кашель, саднящее горло и неимоверно тяжелая голова, которую не удается оторвать от подушки, пусть бы Кэри и пытается. Лежать скучно.
Жарко.
И рубашка ее пропитывается потом, простыни становятся влажными, пахнут неприятно, а еще очень хочется пить, но в комнате никого. Нянечка, велев отдыхать, ушла. И вернется она не скоро. Кэри лежит…
— Он поймал для меня птицу. Сизого голубя, такого, знаешь, с кольцом на горле. И мне принес.
…вошел без стука и велел:
— Руки дай.
А когда Кэри протянула — мокрые, непослушные — сунул в них птицу.
— Это тебе.
Голубь показался ей огромным, но сидел он тихо, только головой дергал. И под пальцами Кэри часто-часто стучало птичье сердце. Она же гладила перья, оказавшиеся мягкими, и не знала, что делать дальше…
…скрипнула половица под ногой, и Кэри, вздрогнув — показалось, коснулся ее чужой недобрый взгляд — обернулась.
Лакей.
Кажется, его зовут Грегор, но может стать, что и Льюис. Кэри помнит его, массивного, мрачноватого полукровку в плохо сидящей ливрее. Он вечно хмур… и взгляд этот.
— Райгрэ, — не то Грегор, не то Льюис смотрел на Брокка. — Вам просили передать. Срочно.
На подносе лежало письмо.
От кого?
От кого бы ни было, но оно означало разлуку. И Брокк, взломав сургучную печать, пробежался по строкам. Нахмурился больше обычного и снова нос потер.
— Боюсь…
— Тебе пора?
Кэри не станет требовать объяснений, права не имеет. В конце концов, у него собственная жизнь, а у нее… у нее был чудесный день. И она придумает, чем заполнить одиночество вечера.
— Пора. К сожалению, мне придется уехать на несколько дней. Не скучай.
— Не буду.
— Теперь ты врешь.
— Нисколько, — у нее получилось скрыть огорчение за улыбкой. Несколько дней пустоты… много.
— Кэри, — он не спешил уходить и присев рядом с ней, взял за руку. — Пообещай, что когда я вернусь, ты встретишь меня в… том платье, которое будет по вкусу именно тебе. Пригласи портниху. Или выйди в город, прогуляйся по лавкам…
Возможно, она так и сделает.
— Только, пожалуйста, возьми с собой охрану. Я распоряжусь.
— Возьму.
— И не стесняйся в тратах. В конце концов, ты моя жена.
— И друг?
— Конечно, — Брокк отправил письмо в камин. — И друг.
Он возвышался над Кэри и как-то в одночасье сделался далеким, чужим.
— И Кэри, когда появится Ригер… деньги, сколько бы ни попросил, дай. Но если он посмеет тебе угрожать… или потребует чего-то кроме денег, не важно, пусть это будет сущий пустяк, к примеру, что-то кому-то передать, куда-то пойти, с кем-то встретиться…
