Красная Шкапочка - Жнецы Страданий
По комнате разлетелись смешки. Представить, будто выученик Цитадели отпустит Ходящую… Ужас и ненависть к обитателям Ночи всякий впитывал с материнским молоком. Поэтому предположение, что Тамир открыл решетку темницы, дабы выпустить кровососку было не просто нелепым… оно прозвучало, как настоящая околесица, даже несмотря на то, что и сказано было в насмешку.
— Я не горячусь. Мне по вашей милости надоело убытки считать. То девка сбросится — никто не виноват. То выученица окажется дурой пустой — снова виноватых не сыскать. То кровососка сбежит из Цитадели — и опять все додельны, наказывать некого. Вы почто здесь сидите? Чего для? Щеглов своих лупцевать? А сами давно спины под кнут не подставляли? С молодняка, значит, спрос за каждую провинность, а своих провинностей и не видите? С сего дня на страже в казематах стоять будет один некромант выучеников и один из креффов боевиков. Каждого пленника мне будете по пять раз за ночь ощупывать. Далее. Заклятие охранное на все двери повесить. Да такое, чтобы, ежели сломается — ор стоял на всю крепость. Бьерга, займешься, хватит уже небо коптить без толку. До выучеников старших отныне каждый крефф донесет знание, что есть Ходящие с Даром. Но так доносите, чтобы щенкам вашим в голову не пришло языками мести. Нет у нас более попустительства молчать. Иначе вовсе сгибнем. Ну и ныне — все силы на то, чтобы бабу словить. Все. Будет на сегодня. Расходитесь.
И Глава отвернулся к погасшему очагу, люто досадуя про себя на случившееся. Гнев выхода требовал. Вот только… на кого гневаться? Ежели они снова — дураки-дураками — и впрямь не виноваты! От этой мысли ярость только усугублялась и впервые Нэду в голову закралась шалая мысль: уж не засиделся ли он на скамье смотрителя крепости? По зубам ли ему служение? Ошибки сыплются одна за другой и все, как одна — роковые. Долго ли простоит Цитадель, буде в начальниках у нее останется старый дурак?
* * *Она неслась через метель. Резкие порывы ветра обжигали лицо, колючий снег лупил по голове и плечам. Ох, как она бежала! Быстрее. Быстрее, быстрее! Кровь Охотницы удваивала силы, бурлила в жилах. Беглянка мчалась, как дикий зверь, но ей все казалось — плетется.
Несколько раз она вскидывалась к белому вьюжному небу, подставляя лоб и щеки ударам снега, и отправляла Призыв своей Стае. Они должны знать, что она жива и, что рядом с ними охотятся маги из Цитадели. Стая должна выжить, должна уйти из-под облавы. А она нагонит. Сейчас или через несколько дней. Главное — она жива. Она и ее дитя.
Драгоценный сверток оттягивал руки. Несколько раз вампирша останавливалась. Судорожно переводила дыхание и смотрела в безмятежное сонное личико младенца. Сын. Ее сын! Живой! Осознание этого придавало Ходящей сил, подстегивало лучше кнута, и она снова неслась прочь от мрачной громады Цитадели, оставшейся позади. Зимние ночи длинны. Она успеет уйти далеко. Должна успеть. Иначе все, что было — было напрасно.
В голове все еще звенели эхом слова Охотницы, но беглянка решила не придавать им значения. Пока ей нужно просто мчаться сквозь метель, не оставляя следов. Несколько раз она меняла направление, чтобы запутать преследователей. Несколько раз кропила кровью из разгрызенного запястья ветки бурелома, чтобы те, кто пойдут по пятам, замешкались и хоть ненадолго отстали. Метель задерживала ее, мешала бежать быстрее, но она же мешала и преследователям. Мешала сильнее, чем их жертве.
Пригоршни злого колючего снега летели в лицо, ресницы смерзались, волосы и одежда заиндевели ото льда. Но беглянка неслась сквозь ночь. Надсаживаясь, захлебываясь. В груди хрипело, перед глазами бежали черно-красные круги.
Иногда вампирша припадала спиной к какому-нибудь дереву, тяжко и сипло дыша. Смотрела в маленькое личико спящего сына и тихо плакала от счастья, усталости и страха. Страха, что догонят, схватят… Но это был хороший страх. Он придавал сил. И она опять бежала. На след стаи выходить было опасно. Если маги настигнут, не спасется никто, поэтому следовало просто бежать без цели, бежать как можно дальше, бежать как можно дольше.
Она никогда столько не бегала. Небо на горизонте начало медленно светлеть и несчастная, наконец-то, поняла — ее уже не нагонят. Но все равно она боялась.
По счастью едва стоящей на ногах — усталой и дрожащей — ей удалось выйти к сумрачной еловой чаще с непроходимыми буреломами. В еловых корбах всегда темно, там почти нет снега, там можно переждать день и люди никогда туда не сунутся. Беглянка пробралась в самую гущу подлеска, устроившись в густых ветвях.
Младенец ел долго и жадно. Она прижимала его к себе, целуя в теплый лобик и плача от облегчения, пережитого ужаса и тоски. Сколько еще им бродить в этой чаще? И когда удастся нагнать свою Стаю? Страшно — сгибнуть в зимнем лесу…
— Радош… — шептала она сыну. — Вот и имя у тебя есть. Радош.
А потом провалилась в сон, прижимая к груди драгоценное дитя.
Отдых был полон смутных видений, которые, как эхо пережитого еще тревожили рассудок… Двое Охотников, схвативших ее у деревни — полубезумную, рычащую от ярости и жажды. Сильные, безжалостные. Они легко скрутили ее, хотя она кидалась, будто бешеная, рычала и выла. Одного — молодого — ей даже удалось поранить, и она успела пригубить его крови. Но возмездие последовало незамедлительно: тяжкий удар ногой в живот, рывок куда-то в сторону… Ее поволокло по снегу. Этого мага она одолеть не смогла бы никогда. Удар ногой в живот превратил мир в пылающую жгучую боль. И тут же страшное осознание случившегося накрыло с головой…
Когда она пришла в себя, то сидела крепко привязанная к седлу, с туго-натуго перетянутым веревкой ртом. Чрево заходилось от страдания. А рядом ехал тот самый маг, крови которого она испробовала. Он молчал. Но по тому, как впивались его пальцы в повод коня, по тому, как он погонял, становилось ясно, какая ярость кипела у него в душе.
А после, он волок ее — хрипящую от ужаса, ослепшую от яркого зимнего дня — в мрачное царство каменных стен. И когда ворота крепости с оглушительным лязгом захлопнулись за спиной, несчастная пленница поняла — ей не выбраться живой. Но боги рассудили иначе…
…Она проснулась, когда на лес спустился вечер. Радош поел, сладко и вкусно причмокивая, и заснул, по-прежнему укутанный в серый платок. Вампирша выбралась из ельника.
Увязая в сугробах, беглянка побрела вперед. После вчерашней гонки сил почти не осталось. Даже голова и та кружилась. Несчастная не помнила, сколько шла. Спящий младенец стал тяжелым и немеющие руки уже еле держали сверток. Перед глазами все плыло. И в этот самый миг, когда она готовилась упасть в снег и больше не подняться, из-за старой поваленной сосны вынырнула высокая тень.
