Елена Крюкова - Путь пантеры
Пьют и курят, курят и пьют. Бестелесному разве курево нужно? А питье? Пей, Алисия, ласточка, на том-то свете не дадут! Она плюнула в пепельницу окурок, истончившийся до величины ногтя, с отпечатком ее дикой красной, кровавой помады, вздохнула прерывисто, как дитя после плача. Забыла. Забыла, как этого звали, толстяка. Небось спрятался, хитрец, за спины и головы, сигары дорогие курит, плывет по ее кафе смолистым, пальмовым дымом.
А, Фидель! Вот как его звали. Нет, вру. Фернандо. Кажется, Фернандо, ну да!
Пьяна ты совсем, мать, сказала себе Алисия скорее довольно, чем осуждающе, пьяна ты уже в дым, и дым – напарник твой, тангеро. Станцуем с дымом танго? Кто с одинокой пьяной бабой, хозяйкой кафе, сегодня станцует?! Приз получит!
Тряхнула белыми космами Алисия, еще покачалась на каблуках. Выгнула руку ладонью вверх: зазывала. Публика за столами молчала. Пила. Курила. Шепталась. Флиртовала. Смеялась. Обнималась. Дралась. Заказывала блюда и напитки. Сыпала пепел в пепельницы, на пол и на голые колени девиц. Жила. Дышала.
Может, я уже призрак, хотела гневно, на весь зал, крикнуть Алисия, может, я уже умерла?! Врете! Я жива и здорова! И я заплатила за аренду! И ко мне не придут кредиторы! И в моем кафе всегда самая лучшая, хоть и дешевая, текила и самые лучшие креветки, с Залива! А по праздникам и русская красная икра бывает! Caviar! Я заказываю ее в русском ресторане «Колобок»!
Да! Вспомнила, как звали жирного марьячи: Федерико!
Эй, Федерико, ты здесь?! Здесь ты! Не прикидывайся! Не прячься! Выйди! Не изображай из себя призрака! Не вейся табачным дымом, ты!
Что ты надрываешься, дура Алисия, заткни фонтан, ты что, не знаешь, не помнишь совсем, его же убили, ножом зарезали в стычке на углу Эмильяно Сапата и Коррехидора, в газетах же писали! Убили, и что?! И что?! И что?!
Кто берет меня за локоть, утешает? Зачем ведет меня куда-то? Не «куда-то», а за столик. Ах, любезный, не старайся, не угощай меня, думаешь, я покупная? Я тут хозяйка! Я лучше тебя сама – за счет заведения – угощу! Так угощу, что обожрешься! Наешься от пуза! И напьешься! А я с тобой выпью! Еще как выпью! Как увижу бутылку хорошей текилы – глаза заблестят, в зеркало не гляди! Наливай, наливай, не ошибешься! Алисия знает мерку, а меры не знает. Женщина в страсти безмерна, знаешь ли ты, сосунок?! А ты, Федерико, отойди! Не засти мне свет дымом! Не хочу тебя вдыхать, смерть. Я этими газетами, с некрологом, заставила судомойку мою, Ирену, обклеить все стены на кухне! Вместо обоев! И так сойдет!
А здесь, в зале, я велю Ирене повесить золотую маску ацтекского Царя Солнца. Огромную такую маску! Великанскую! Я сама на аукционе куплю! Ну и что, что дорого стоит! На хорошую вещь денег не жалко! Ах, не хватит, говорите? Тогда куплю подделку. Позолоченную! Какая разница! Лишь бы блестело! Копия?! Все в жизни копия. Детки – копия родителей. Любовь – копия любви. Все повторяется, вы не заметили разве?! Мы повторяем все, что было до нас. Мы – самих себя повторяем! И ничего нового нет под старой луной! Ничего! Ничего! И я, Алисия ваша, пью все ту же текилу, что делали тысячу лет назад! И люблюсь все так же, как все бабы до меня, задирая ноги и вопя во всю глотку! И меня так же, как всех и всегда, положат в гроб и закопают. Черт! Уж пусть лучше сожгут! Пепел, это как-то привычно. Бог, кури на здоровье наш прах! Самый вкусный табак на свете!Глава 45. Родня
Бабушка Рома не помнила, не понимала и не знала, сколько времени она летает над землей, легкая, как ветер.
Она забыла о том, что ее тело лежит под землей. Ветер и полет стали ее уделом; и она не жаловалась на такой поворот событий. У нее не было глаз, чтобы видеть, – она видела душой. Не было слуха – она слышала душой. Она не могла осязать и вдыхать – это делала ее душа, различая множество запахов, ощупывая мягкое, твердое, липкое, жгучее.
Душа обнимала невесомым дыханием весь черный круг Земли. Иногда душа, ощущая радость, хотела смеяться, но у нее не было рта, чтобы смеяться и целовать.
Лишь улыбка, тихо сияя, расцветала внутри.
И слезы, если душа горевала, чуя чужое страданье, текли внутри, невидимые и золотые, и тут же таяли во тьме.Шли дни, шли годы, а душа, летая над землей, забывала вчерашний день и вчерашний год; лишь одно помнила душа, странствуя над миром, – Рома, потому что Ром всегда и всюду помнил бабушку.
Бабушка видела и знала все, что происходило с Ромом и Фелисидад.
И, летая в широком небе, она могла видеть глазами души и говорить голосом души с умершей родней Фелисидад – с ее предками, с ее мертвыми бабушками и дедушками, дядьями и тетками, с вереницей людей, уходивших во тьму веков, чья солнечная кровь в Фелисидад текла.
Так встретила бабушка Рома в небе бабушку Фелисидад, Лилиану Торрес; бабушка протянула к ней невидимые руки, окликнула ее неслышным голосом, и Лилиана увидела ее и улыбнулась ей.
«Я знаю тебя, душа, – сказала Лилиана Торрес, – моя внучка любит твоего внука».
«Больше жизни», – подтвердила бабушка.
«А правда, моя внучка очень красивая? Ты видела ее сверху, летая над Мехико?»
«Правда, – ответила бабушка, – твоя внучка очень красивая, красивее всех девушек в мире».
Лилиана довольно улыбнулась, и душа бабушки увидала нежную улыбку другой души.
«А правда, мой внук лучше всех парней в мире?» – еле слышно спросила бабушка, смущаясь своего дерзкого вопроса, ибо в нем таился ответ.
И Лилиана Торрес ответила:
«Правда, святая правда».
«А правда, что наши с тобой внуки – пара?»
И так ответила седая Лилиана Торрес, разбившаяся на самолете, не долетевшая до красивого, как крупный бриллиант, итальянского озера Комо:
«Конечно, сеньора Зинаида, они пара, настоящая пара. Лучшая пара в мире».
Душа превратилась в порыв ветра. Душа взволновалась.
Хотела заплакать душа от восторга и печали, но не смогла.
И спросила тогда:
«А откуда ты знаешь мое имя, Лилиана Торрес?»
«Оттуда же, откуда и ты мое».
Поблизости от старухи Лилианы Торрес бабушка видела множество летящих в воздухе фигур. Прозрачные, похожие на метельные вихри тела сшибались, сталкивались, обнимались и разъединялись, улыбались плачущими лицами, скалили зубы голых калавер, сияли еще живыми слезными глазами, разрывали кольца крепко сплетенных рук и ног, падали и опять поднимались, и многих бабушка узнавала в лицо: мертвые родичи Фелисидад Торрес летели рядом с ней, обступали ее, водили вокруг нее в небесах, как вокруг новогодней елки, вьюжные хороводы. Свист ветра! Ширь неба! Седая сеньора Лилиана Торрес на миг замешкалась, слепо и неловко подалась вперед, будто хотела обнять бабушку. И бабушка к ней полетела по холодной, обитой звездной парчой пустоте.
