Кресли Коул - Нет голода неистовей
— Значит легенда об Обуздавших Жажду правдива? — спросил Лаклейн. Они были не просто трезвенниками. Обуздавшие жажду являлись армией Кристофа, армией, которую тайком собирали еще с античных времен.
— Ага, он создавал ее из людей. Покидая одно поле битвы за другим, он искал самых смелых, тех, кто все-таки пал в бою. Иногда он обращал целые семьи достойных братьев. Только представь, ты человек, лежишь в темноте на последнем издыхании — как по мне, так денек уже не задался — и тут появляется вампир, обещающий бессмертие. Как ты думаешь, сколькие из них вообще слушали условия этого темного предложения — вечная жизнь за вечную верность?
— И каковы его планы?
— Никто в Ллоре этого не знает.
— Так мы не можем даже предсказать, окажется ли Кристоф хуже Деместриу?
— А что, можно быть хуже него?
Лаклейн откинулся назад, обдумывая возможные исходы. Если Кристоф захватил Облако, тогда он нацелен и на трон Хельвиты. Конечно, оставалась еще вероятность, что Кристоф убьет для них Деместриу.
Все же, был возможен и другой поворот событий. Облако было укрытием Иво Жестокого, заместителя главнокомандующего Орды. Столетиями он имел виды на Хельвиту и ее корону. И вполне очевидно, что он пережил взятие Облака. Даже имея собственное владение, Иво положил глаз на Хельвиту. А теперь, потеряв свое, он, очевидно, будет еще сильнее жаждать заполучить Хельвиту. Но пойдет ли он на риск, даже зная, что Орда признает лишь того лидера, в котором течет королевская кровь?
Три непредсказуемые силы, три вероятных исхода. Лаклейну было известно, что вампиры Иво преследовали валькирий по всему миру. Совершенно очевидно, что они искали одну из них, но действовал Иво по приказу Деместриу или же это была его собственная инициатива? А вдруг это оскорбит Кристофа, и он сам отправится на поиски столь важной для Орды мишени?
И хотя было множество догадок, никто не мог сказать, кто был их целью.
Лаклейн боялся, что знал ответ. Одна или две из этих фракций искали последнюю оставшуюся в живых женщину-вампира.
***Ночью, пока он спал, его руки продолжали сжимать Эмму. Его объятия были крепкими как тиски. Казалось, Лаклейну снилось, что она оставляет его. Когда на самом деле это он собирался покинуть ее. Чувствуя тревогу, она провела клыком по его груди и впилась в него, надеясь обрести покой. Лаклейн тихо застонал.
Поцеловав место, из которого она только что пила, она погрузилась в тревожный сон, полный видений.
В одном она видела кабинет Лаклейна его глазами. У двери с печальным выражением лица и папкой в руках стоял Харман.
Голос Лаклейна звучал в ее голове так, словно она сама была в этой комнате.
— Харман, никаких шансов. У нас не будет детей, — произнес он.
Практичный Харман хотел подготовиться к появлению детей, потому что, как он сказал:
— Если у вас появятся маленькие вампирята, им потребуются специальные условия. Мы не можем быстро все подготовить, — он выглядел взволнованным, словно уже опаздывал с выполнением этой задачи.
Лаклейн верил, что у него с Эммой были бы изумительные дети — великолепные девчушки с ее красотой и прекрасные, хитрые мальчишки с его характером. На какой-то миг он, возможно, почувствовал сожаление, но затем представил ее, спящую в его кровати. Как она довольно вздохнет, когда он присоединится к ней, и как он уговорит ее выпить во сне из его шеи.
Она даже не подозревала об этом — зачем он это делал?
«Должен сделать ее сильнее», — услышала она его мысли.
Наблюдая за тем, как она спит, он часто думал «Мое сердце беззащитно перед тобой».
Эмма отодвинулась, чувствуя стыд. Ее слабость заставляла его постоянно беспокоиться о ней, переживать так сильно, что ему порой становилось плохо. Он был таким сильным, а она — обузой для него.
Он не говорил ей, что любит, но его сердце болело — Эмма чувствовала это — от любви к ней, к его Эммалин.
Дети? Ради нее от готов отказаться от всего.
Но отказался бы он и от мести? Если он это сделает, то станет лишь тенью самого себя…
Сон изменился. Лаклейн был в темноте, грязном месте, в котором пахло дымом и серой. Его тело, которое она ощущала как свое, было комком агонии. Он попытался бросить пристальный взгляд на двух вампиров с кроваво-красными, светящимися глазами, но сам с трудом мог видеть. Вампир с побритой головой был Иво Жестокий. А высокий блондин, которого Эмма знала благодаря ненависти Лаклейна, был Деместриу.
При виде него тело Эммы напряглось. Почему он показался ей знакомым? Почему он всматривался в глаза Лаклейна так, будто видел… ее?
И тут ее кожи коснулись языки пламени…
Глава 30
Эмма подняла лицо навстречу теплому свету встающей луны, что просачивался сквозь ветки деревьев. Они с Лаклейном сидели по разным сторонам небольшого костерка, который он разжег, чтобы не дать ей замерзнуть. В обширных лесах Киневейна дул холодный ветер.
Эмма знала, что кто-то другой наслаждался бы такой романтичной ситуацией — вдвоем в горах Шотландии, около потрескивающего костра — но она была на грани. Очевидно, и Лаклейн тоже. Стоило ей только пошевелиться, как он впивался в нее взглядом, без сомнения, ища хоть что-то, что поведало бы ему о ее снах.
Она бы и сама не отказалась от такой подсказки.
Перед закатом она резко села на кровати, по ее щекам текли горячие слезы, а замок содрогался от бешеных ударов молний. Лаклейн, с искаженным от паники лицом, держал ее за плечи и тряс, выкрикивая ее имя.
Но Эмма не помнила свой сон. Никс сказала ей как-то, что люди не помнят то, с чем не могут справиться. Так что же столь ужасного было в том сне, что Эмма почти разрушила замок своими вспышками молний, а потом стерла увиденное из памяти? Всю ночь она не могла избавиться от какого-то подсознательного страха. Что за кошмар ждал ее впереди?
— Ты очень серьезна. О чем думаешь?
— О будущем.
— Почему не расслабиться и не наслаждаться настоящим?
— Я это сделаю сразу же, как ты оставишь прошлое в прошлом, — парировала Эмма.
Устало выдохнув, Лаклейн прислонился к дереву.
— Ты знаешь, я не могу сделать этого. Мы не можем поговорить о чем-нибудь другом?
— Я знаю, ты не станешь говорить о… пытках. Но как Деместриу вообще удалось тебя захватить?
— Во время последнего воцарения Деместриу сразился с моим отцом и убил его. Мой младший брат Хит не смог справиться с той яростью, которая им овладела. Он мог думать только о том, что Деместриу отнял жизнь у нашего отца и завладел кольцом, которое передавалось в нашей семье от отца к сыну еще со времен появления металла. Хит сказал, что предпочтет умереть, чем жить так. Он отправился за головой Деместриу и этим проклятым кольцом. Ему было все равно, последуем ли мы за ним, станем ли помогать.
