Елена Хотулева - Сумерки памяти
— Да, мы поселились там в каком-то городе на берегу моря. Я родила сына…
— Снова того, которого ты родила здесь?
— Да, — рассмеялась я, — совсем редко мне удавалось рожать кого-то другого.
— А была ли ты там со мной счастлива? — спросил он, пододвинув к себе пепельницу.
Я задумалась:
— Была бы, если бы меня постоянно не мучили разные мысли.
— Например?
— Ну, то, что я бросила мужа. Ведь я не знала, что давно уже стала вдовой. И потом, эти мечты о подвигах… Как они отравляли мне там жизнь.
— А ты делилась со мной своими переживаниями?
— Конечно.
Я вижу, как я печальная сижу возле окна. Ты подходишь ко мне и спрашиваешь:
— Какие мысли тебя тревожат?
— Жизнь проходит, а я так ничего и не сделала, — отвечаю я.
— Но как хорошо она проходит! — восклицаешь ты, и улыбаешься. — Дела наши идут как надо, сын подрастает. Что же в этом плохого?
Я вздыхаю в ответ и молчу.
Другое видение. В нашем собственном доме на нас нападают какие-то люди. Они хотят нас убить, и мы с ними боремся. Думаю, что именно эти люди будут спустя несколько столетий находиться среди тех, кто лишил нас жизни в разбойничьем лесу.
И вот во время этого покушения как-то так получается, что я убиваю одного из нападающих. Двое других убегают и мы остаемся с тобой вдвоем возле мертвого тела. Я бросаюсь к тебе в слезах и говорю:
— Как теперь ты будешь жить с женщиной, которая убила человека? Ты должен прогнать меня из дома!
В ответ ты обнимаешь меня и пытаешься утешить. Ты снова не разделяешь моих переживаний и хочешь объяснить мне, что я ни в чем не виновата.
А потом я вижу, что прошло уже очень много лет. Мы с тобой состарились, наш сын вырос и стал совсем взрослым. Теперь он, так же как и ты, стал купцом и его корабль плавает в дальние города.
Я сижу совсем седая на берегу моря и грустно разглядываю волны. Ты стоишь рядом и, положив мне руку на плечо, говоришь:
— А славную мы прожили с тобой жизнь.
Я вздыхаю и молчу, а ты смотришь на меня и улыбнувшись спрашиваешь?
— А ты по-прежнему думаешь о своих великих делах?
— Да, — отвечаю я, — годы пролетели, а я осталась все та же. Прожила с тобой в грехе, ничего не совершила… Умру, и никто обо мне и не вспомнит.
Ты смеешься над моими словами и махнув рукой говоришь:
— Сына какого вырастили, дом построили, любили друг друга… Хорошо-то как!
— А потом я умерла и больше из этой жизни я ничего не видела, — сказала я потянувшись.
— И я действительно любил там тебя сильнее, чем ты меня, — рассмеялся он.
— Да. А я действительно не совершила никаких славных дел. Ни в одной жизни.
— И что с того?
— Знаешь, этот вопрос — о том, что я рождена для великих дел — не дает мне покоя и сейчас, — произнесла я задумчиво. — Как ты думаешь, как можно спокойно жить, имея в душе это ощущение своей причастности к чему-то высшему и знать, что никогда не сможешь его реализовать?
Он усмехнулся:
— Ты снова просто путаешь сама себя и страдаешь от своей же ошибки.
— Почему?
— Потому что на самом деле твое «великое дело» — это следовать по твоему пути и выполнять свое предназначение.
— Какое предназначение? Какое? Сидеть так, будучи не в силах совершить ничего значительного и просто смотреть на то, как время утекает сквозь пальцы?
— Ты не понимаешь. Предназначение может быть любым. Возможно, что в этой жизни твое предназначение заключается именно в этой душевной борьбе и стремлении преодолеть эту инерцию окружающего мира. И ты должна, не добившись ничего, все-таки осознать, что настоящее величие твоих поступков состояло в твоем духовном росте и попытках понять законы мирозданья.
— Ты думаешь? — грустно сказала я.
— Я это знаю.
— Но откуда эта уверенность в избранности?
— Откуда? Да из самой этой избранности. Ведь помнишь, я говорил тебе о людях, которые ищут ответы? Разве каждый из них, идя по своему сложному запутанному пути, не является особенным? Разве не совершает он поистине «великих дел», когда мучается вопросами и находит на них ответы?
— Я не знаю… — сказала я расстроено.
— Не знаешь, но чувствуешь. И неосознанно делаешь то, к чему стремится твоя душа.
— Возможно, что ты прав, и однажды я действительно смогу «отделиться» от своих сегодняшних переживаний и, взглянув на них с более «высокой» точки, понять, насколько сильно я заблуждалась…
* 24 *
— Прочитай мне что-нибудь из своей синей книги, — попросила я его, наливая кофе в чашки с обнимающимися розмаринами. — Я так давно не слышала твоих притч.
— Нет, я пока еще не нашел там рассказа, который бы подходил к тому, что я на самом деле хочу тебе объяснить, — сказал он, беря свою чашку.
— А что это такое, что ты никак не можешь объяснить мне? Какая-то истина или теория перерождений?
— Отчасти это и то, и другое, хотя на самом деле я просто хочу, чтобы ты наконец смогла вспомнить одну нашу жизнь… Ту, в которой…
— В которой что? — спросила я и взяла его за руку. — Может быть, это как раз то время, в котором было ожерелье из бархатного футляра?
— Да. Но почему-то ты никак не можешь этого увидеть.
Я замолчала и стала смотреть на закатное солнце, которое, просвечивая сквозь редкие облака, было похоже на кипящее червонное золото. «Как мне вспомнить то, что так его волнует? — думала я. — Возможно, что для этого мне нужен какой-то импульс, подсказка, которая поможет мне проникнуть за этот занавес из плотной ткани лет?».
— А ты? Ты хоть что-нибудь помнишь, из той жизни? — спросила я, посмотрев на него. — Быть может, какое-нибудь твое, хотя бы мельчайшее воспоминание сможет что-то прояснить для нас обоих?
Он закурил и, немного помолчав, ответил:
— Да, конечно, я помню. Но это, как всегда, только самая суть, которую ты должна увидеть сама…
— А мелочи? Какие-нибудь пустячные детали, которые порой как ключ могут открывать для нас огромные двери в полный неожиданностей мир? Их ты помнишь?
— Пожалуй, нет. Хотя… Да, конечно… Это стихотворение, точнее одно четверостишье. Оно возникает в моей памяти, когда я думаю о тех годах. Но никаких подробностей о том, кто его написал и когда именно я его от тебя услышал, я не знаю.
— Так прочитай его мне, — сказала я и приготовилась слушать.
— Оно было написано на французском, так что не обессудь, если мой перевод окажется не достаточно хорошим, чтобы в полной мере отразить те чувства, которые ты вкладывала в этот отрывок, — сказал он и стал читать:
