Синтия Хэнд - Безграничная (ЛП)
— Так не меняйся. Будь выше этого, — отвечаю я.
— Что ты сказала? — спрашивает она.
— Будь выше того, чего от тебя ожидают. Смотри выше. Выбери собственные цели.
На слове цели, ее глаза сужаются на моем лице.
— Кто ты?
— Клара, — отвечаю я. — Я говорила тебе.
— Нет.— Она встает, подходя к краю скалы. — Кто ты на самом деле?
Я встаю и смотрю на нее, встречаясь с ней взглядом. Я сглатываю.
— Я твоя дочь, — говорю я. — Да, и это странно, видеть тебя, — продолжаю я, пока ее лицо становится белым как полотно. — В любом случае, какая сегодня дата? Я умираю, как хочу узнать об этом с тех самых пор, как увидела твою одежду.
— Десятое июля, — отвечает она с изумлением. — Тысяча девятьсот восемьдесят девятого. Во что ты играешь? Кто послал тебя?
— Никто. Думаю, я скучала по тебе и затем случайно прошла сквозь время. Папа сказал, что я снова увижу тебя, когда это будет нужно мне больше всего. Думаю, это то, что он имел в виду. — Я делаю шаг назад. — Я, правда, твоя дочь.
Она качает головой:
— Перестань говорить это. Это невозможно.
Я поднимаю руки, пожимая плечами.
— И все же я здесь.
— Нет, — говорит она, но я вижу, как она совершенно по-другому и внимательно рассматривает мое лицо: видит мой нос, как свой нос, форму моего лица, мои брови, мои уши. Неопределенность мерцает в ее глазах. Затем паника. Я начинаю беспокоиться, что она может спрыгнуть со скалы и улететь от меня.
— Это трюк, — говорит она.
— О да? И как я пытаюсь тебя обмануть?
— Ты хочешь, чтобы я…
— Вышла за папу? — продолжаю я. — Ты думаешь, что он — Майкл, мой отец, ангел Господень хочет заманить тебя в брак, в котором ты не хочешь быть? — я вздыхаю. — Слушай, я знаю, это нереально. Для меня это странно, будто в любую минуту я могу исчезнуть, будто никогда и не рождалась, и это будет полным обломом, если ты понимаешь, что я имею в виду. Но, правда, мне все равно. Я так рада видеть тебя. Я скучала по тебе. Так сильно. Мы не можем просто… поговорить об этом? Я появлюсь на свет двадцатого июня тысяча девятьсот девяносто четвертого года. — Я делаю маленький шаг к ней.
— Не надо, — резко отвечает она.
— Я не знаю, как убедить тебя. — Я останавливаюсь и говорю об этом. Затем я поднимаю руки. — У нас одинаковые руки, — говорю я. — Смотри. Одинаковые. Видишь, как твой безымянный палец немного длиннее, чем указательный? Мой тоже. Ты всегда шутила, что это отличительный знак огромного интеллигента. И у меня есть большая вена, которая проходит горизонтально правой, я думаю, это странно, но у тебя то же самое. Так что думаю, мы странные вместе.
Она уставилась на свои руки.
— Думаю, я должна сесть? — говорит она и тяжело опускается на камень.
Я приседаю рядом с ней.
— Клара, — шепчет она. — Какая у тебя фамилия?
— Гарднер. Думаю, это был выбор папы — земная фамилия, но вообще-то, я не уверена. Клара, между прочим, было самым популярным женским именем в тысяча девятьсот десятом, но с тех пор не очень. Спасибо за это.
Она вымучивает улыбку.
— Мне нравится имя Клара.
— Хочешь, чтобы я сказала тебе свое второе имя, или ты придумаешь его сама?
Она прикладывает пальцы к губам и недоверчиво качает головой.
— И так, — говорю я, потому что солнце сейчас движется к горизонту, и скоро ей надо будет уходить.— Я не хочу давить на тебя, но думаю, ты должна выйти за него.
Она слабо смеется.
— Он любит тебя. Не из-за меня. Или потому что Бог сказал ему. Из-за тебя.
— Но я не знаю, как быть мамой, — бормочет она. — Ты знаешь, я выросла в детском доме. У меня никогда не было матери. Я хороша в этом?
— Ты лучшая. Серьезно, и я не просто пытаюсь здесь сделать свое дело, но ты лучшая мама. Все мои друзья супер завидуют тому, какая ты потрясающая. Ты всех мам заставляла стыдиться.
Выражение ее лица все еще затуманено.
— Но я умерла раньше, чем ты выросла.
— Да. И это отстойно. Но я бы не променяла тебя ни на кого, кто жил бы тысячу лет.
— Меня не будет там для тебя.
Я кладу свою руку на ее.
— Ты сейчас здесь.
Она слегка кивает головой, сглатывая. Она переворачивает мою руку в своей и рассматривает ее.
— Потрясающе, — выдыхает она.
— Я знаю, верно?
Мы сидим некоторое время. Затем она говорит:
— Расскажи мне о своей жизни. Расскажи об этом путешествие, в которое ты собираешься.
Я прикусываю губу. Беспокоюсь, если расскажу ей слишком много о будущем, это нарушит пространственно-временной континуум или нечто подобное, и уничтожит вселенную. Когда я ей об этом рассказываю, она смеется.
— Я видела будущее всю свою жизнь, — говорит она. — Это, как правило, работает как парадокс, по моему опыту. Ты узнаешь, что что-то должно произойти, затем ты делаешь это, потому что знаешь, что произойдет. Это сценарий в стиле курица-или-яйцо.
Достаточно хорошо для меня. Я рассказываю ей все, на что у меня есть время. Рассказываю о своих видениях, о Кристиане и пожаре, кладбище и поцелуе. Рассказываю ей о Джеффри, что шокирует ее, потому что она никогда не считала, что у нее может быть больше одного ребенка.
— Сын, — выдыхает она. — Какой он?
— Очень сильно похож на папу. Высокий и сильный, одержим спортом. И очень напоминает тебя. Упрямый. И упрямый.
Она улыбается, и я чувствую в ней проблеск счастья от идеи о Джеффри, о сыне, который выглядит как папа. Я болтаю о том, как видение Джеффри все перепутало и как он сбежал, жил в нашем старом доме, как встречался с плохим Триплом, и что сейчас я не могу найти его, и это приводит ее в чувства.
И, наконец, я рассказываю ей об Анжеле и Пене, и Вебе, о том, что случилось в «….Подвязке», и как я начала верить, что Анжела была моей настоящей целью.
— Так что же тебе надо делать,— спрашивает она, — чтобы спасти ее?
— Я заключила сделку с дьяволом, так сказать.
— Каким дьяволом?
— Семъйязой.
Она вздрагивает, будто я ударила ее.
— Ты знаешь Семъйязу?
— Он считает себя членом семьи.
— Чего он хочет? — спрашивает она мрачно.
— Историю. О тебе. Правда, я не знаю, зачем. Он одержим тобой.
Она слегка прикусывает свой большой палец, созерцая.
— Какую историю?
— Воспоминание. Что-то, где он сможет представить тебя живой, как новая подвеска на твоем браслете. — Она выглядит удивленной. — Которую ты отдала мне, и я передала ему, в день твоих похорон. Это запутанно. Мне нужна история. Но я не могу припомнить ничего достаточно хорошего.
