Кто суккуба? Я суккуба?! (СИ) - Клименкова Антонина

Они оба в сомнении посмотрели на софу.

— И что? — робко спросила Клава.

Сосредоточенно нахмурившись, Флавиан сперва расстегнул свой браслет коммуникатора на запястье, снял с шеи медальон инкуба, положил всё на тумбочку. Затем проделал то же самое с Клавой, пробормотав:

— Это нам пока не понадобится, мы же не собираемся тянуть друг из друга энергию.

Потом снял с нее кофту и стянул через голову платье, оставив снова в неглиже. И Клава сразу немного застеснялась, прикрылась ладошками.

— Ложись, — велел он, кивнув на постель.

— Ага, — согласилась она. Забралась на софу, закуталась по уши одеялом. Нагнулась над букетом, рискуя свалиться, но уж очень хотелось понюхать цветы.

Флаф же ушел в кухонный угол своей съемной однушки, собрал на сервировочный поднос то, что нашел в холодильнике и на плите в сковородке под крышкой: мягкий хлеб с хрустящей корочкой, котлетки на тарелку — слегка подгоревшие местами, видимо он очень торопился, когда забегал сюда, чтобы переодеться. Какие-то фрукты типа абрикосов и винограда сложил в симпатичную сухарницу, спутав ее с вазой для фруктов. Разлил по чашкам остывший кофе и по бокалам розовое игристое вино. Всё это на подносе с осторожностью донес до софы и водрузил на одеяло у Клавиных ног, сам сел с краешка.

— Ужин в постель! — объявил он, ожидая, что она как минимум поднимет его на смех.

Клава шмыгнула носом. Ей показалось это ужасно романтичным и безумно милым. Стараясь удержаться и не пустить растроганную слезу, она взяла бокал с вином. Флавиан неуверенно улыбнулся и тоже поднял бокал. Они звонко чокнулись и отпили по глотку.

— Ты всё это успел… — произнесла Клава, стесняясь смотреть ему в глаза.

— Сразу, как проводил тебя домой, — кивнул он. — Вдруг подумал, что тебе будет приятно, если я приглашу тебя к себе. Ну, и надо было как-то…

— Создать атмосферу, — кивнула она. — Спасибо.

— Всё остыло, наверное, стало невкусно. — Флаф указал на котлеты.

— Хлеб можно есть холодным, — хихикнула Клава. — Я правда проголодалась, так что не откажусь от романтического перекуса. Я, кстати, тоже приготовила ужин, думала почему-то, что ты зайдешь.

Она, отринув неуместную стеснительность, принялась за импровизированные гамбургеры из котлеты и двух кусков хлеба.

— А ты почему не ешь? — жуя за обе щеки, спросила у Флафа.

Тот как будто задумался о чем-то. Для храбрости еще глотнул вина:

— Что-то аппетита нет, не хочу.

— Ага! Подгоревшие он не хочет, видите ли! — хрюкнула она. И тут же забеспокоилась: — А у тебя не поднимается температура? Вдруг простудился, пока в мокрой одежде шастал по улицам? Ты смотри! Если у парней пропадает аппетит, это однозначно не здорово! Кстати, подогрей-ка чайник, я кофе по ночам не пью, тем более холодный.

Раз он отказался от еды, суккуба умяла почти весь хлеб, то того он был воздушным и мягким, практически пушистым.

— Торт будешь? — с сомнением подошел Флаф к коробке.

— Буду! С чаем! — объявила Клава.

Инкуб улыбнулся на ее непосредственность, отрезал кусочек с большой желтой клубничиной и положил на блюдце от чайной пары. Чашку с чаем и ложечку, разумеется, захватить забыл. Но Клава не расстроилась. Забрав из его рук блюдце, она велела своему кавалеру:

— А ты чего одетый расхаживаешь? Раздевайся и ложись! — и похлопала свободной рукой по соседней подушке.

— Зачем? Секс у тебя сегодня уже был! Я пытаюсь устроить любовь. Как могу, так и пытаюсь.

— Неплохо получается, — деловито одобрила Клава. — Но я хочу свой десерт! Так что без разговорчиков на место!

Со вздохом, инкуб покорно разоблачился и улегся рядом. А так как софа была неширокой, то пришлось потесниться.

Клава заулыбалась, слыша его напряженное сопение. Но ей обещали любовь! И отступаться от задуманной шалости она не собиралась. Откинула одеяло в сторону, чтобы инкуб не думал кутаться, как девственница перед брачной ночью — и весь кусочек кремового тортика плюхнула ему на живот. И со вкусом размазала вверх, на грудь, и вниз. Особенно вниз. Инкуб только сдавленно охнул, не ожидал он от нее подобного изощренного коварства.

— Лежи и не крутись, а то белье испачкаешь! — строго предупредила Клава, приготовившись всё размазанное тщательно слизывать с кожи, покрывшейся гусиными пупырышками от холодного крема.

— Извращенка! — прошептал Флавиан, закатывая глаза.

— Суккуба! — важно поправила его Клава. — И ты сам сделал меня такой, сам выбрал для меня профессию. Так что я просто требую своего законного эмоционально-чувственного питания. Помолчи лучше, пока у меня будет рот занят, я всё равно не смогу тебе отвечать. Ты же не хочешь, чтобы я поперхнулась?

И она сразу начала с самого сладкого, того, что против воли самого инкуба столь упрямо и неотвратимо восставало из комочков тающего крема и кусочков бисквита.

— Как же ты научилась… — пробормотал Флаф между плохо сдерживаемыми всхлипами.

— Напрактиковалась! — горделиво отозвалась суккуба, на мгновение выпустив изо рта «эклер».

Когда она управилась, довольно нескоро, ибо не торопилась, инкуб, вылизанный от шеи до колен, даже вздрагивать уже не мог.

— Ой, чайник выкипает! — опомнилась Клава, спрыгнула с софы, понеслась к плите, не помыслив прикрыться. Флавиан нашел-таки в себе силы приоткрыть глаза и полюбоваться на ее подпрыгивающие округлости.

Вернувшись к постели с чашкой чая, громко прихлебывая на ходу, Клава удивилась: она думала, что после второго захода за вечер инкуб вырубится, ведь он-то не привык каждый день ставить рекорды со своими «одна из десяти на третьем свидании». Но нет, он не собирался отдаться объятиям сна. Салфеткой пытался оттереть с себя сладкие следы, а сам явно о чем-то опять крепко задумался.

Она забралась в постель, обняла его со спины, тесно прижалась.

— Что? — спросила в загривок.

— Почему я влюбился в тебя? — спросил Флавиан тихо. — Против всех причин и обстоятельств. Зачем?

— Не обращай внимания, — улыбнулась она, а сердце сладко ёкнуло. — Это всё мои феромоны. Медсестра сказала, в меня влюбляются все, кто со мной переспал. Хотя, думаю, есть и некоторые исключения.

— Я просто ничтожество, — еще тише пробормотал инкуб. — Никто, без имени, без семьи, без дома. Ни на что не способен, кроме как ублажать женщин. И тех с трудом, кое-как.

— У-у! — протянула Клава. Потрогала рукой его лоб. — Да ты, похоже, всё-таки простудился. Был бы ты девчонкой, я бы сказала, что у тебя «пэмээс». Но ты ж вроде как парень. Значит, точно простуда.

— Нет, я серьезно! — стоял на своем Флаф, распаляясь от собственных мыслей всё больше. — Даже мой младший брат гораздо талантливее меня! У него природный дар к магии, стихийные проявления, необузданные и мощные. Когда он закончит обучение, он станет великим ученым или несравненным творцом! Перед ним открыты все возможности — и на любом пути он проявит себя с лучшей стороны. А я? Я оказался инкубом. Инкубом! Знали бы мои родители, до чего я пал, — он с горечью рассмеялся.

— Погоди, у тебя есть младший брат? — Клава отфильтровала главное, но отвлекаясь на эмоции. — Да еще маг? Но ведь ты сам говорил, что у тебя в семье нет никого с даром?

— До его рождения и не было, — неохотно буркнул Флаф. — Когда я привез его на вступительные экзамены в Школу при Академии, меня тоже случайно просчитали. Разглядели задатки. Много ли надо таланта, чтобы сделаться инкубом, это же не алхимия и не метафизика.

— Так это твой братишка — тот херувимчик с золотыми локонами и голубыми глазищами? — догадалась Клава.

— Он самый. Ты его видела, — с очевидной неохотой признал Флавиан.

— Да, и я подумала, что ты тайный педофил, раз подглядываешь за детьми, — хихикнула она.

Флаф шутку не оценил, покачал головой:

— Надеюсь, до такого я всё-таки не докачусь в своем падении.

— Ну, что ж ты так? — погладила его по плечу Клава, заглянула в лицо. — Можно подумать, тебя насильно заставили этим заниматься! Или… Что? Правда заставили?